Теряя наши улицы

3

Дурная реклама тоже реклама. После нескольких бардачных концертов в алма-атинских ДК, журналисты начали брать у нас интервью, в которых, впрочем, их в основном почему-то интересовали наши взгляды на легализацию наркотиков и на жизнь в обществе в случае упразднения государства. Кроили редакторы наши интервью, разумеется, как хотели, до неузнаваемости.

В конце декабря нас пригласили на предновогодний концерт во Дворце спорта, организаторы которого очевидно руководствовались принципом «каждой твари по паре», настолько разнообразной была палитра представленных стилей. Хедлайнерами были признанные в СНГ местные поп-звёзды. Мы выступали в первой половине всей этой солянки. Нам дали время на пару песен. К тому времени мы уже начали исполнять собственные вещи, правда, тоже на английском. Тексты я кроил из того графоманского бреда, который записывал на бумагу бессонными ночами под «спидом» в Англии.

В общем, выхожу я на сцену, подхожу к краю и начинаю петь, под рок-н-ролльный мотив такой, в духе «Рамонес»:

Bad boys always form the gangs
Bad heads always clash and bang
Bad boys always take the streets
Provoke a Class War Conflict!!!

Последнюю строчку стараюсь выкрикнуть с утроенной эмоцией. А народа — тьма. В первых рядах в основном публика солидная, в том числе спонсоры. Прямо перед сценой стоит новенький «Ламборгини». Это их реклама. Федян со своими торчащими во все стороны как иглы волосами отчаянно кривляется с гитарой, но видно, что ему тоже не по себе. Продолжаем:

We're off, okay, plucked 'nuff today
Let's celebrate the First of May!
Oh my, I never had a clue
Street life is all I ever knew

И вдруг хлоп! Мы опомниться не успеваем, как Танюшка словно гигантская птица перелетает со сцены на сверкающий капот «Ламбо». Спонсоры вскакивают с мест, но застывают в некоем ступоре. На их счастье, она босая. Она принимает вызывающую, провоцирующую позу, продолжая при этом жёстко удерживать ритм. Барабанщик, на этот раз приглашённый из сверх-мега-трэш-грайнд-кор-метал группы, озирается кругом, чувствует что что-то не так и вдруг начинает молотить в любимом стиле. Федян достаёт из внутреннего кармана косухи заранее припасённую отвёртку, вставляет между струн и начинает играть в новой тональности, прыгая как козёл. Я с воплем падаю на сцену и начинаю изображать эпилептический припадок. Танька тоже сползает по лобовому стеклу на капот машины, и продолжает играть лёжа. Я подползаю на четвереньках к краю сцены и опять заглядываю во тьму огромного зала. Теперь лица кажутся мне невероятно смешными. Я приставляю два пальца к горлу и начинаю хохотать как ненормальный. Нас отчаянными жестами отзывают из-за кулис. Наконец, когда барабанщик, как ни странно, устаёт, нас благодарят за выступление через микрофон.

Мы выбегаем за кулисы и смеёмся, смеёмся без остановки. Не обращая ни на кого внимания, проходим в гримёрную и продолжаем смеяться.

— Ну ты Танюха даёшь оторваться короче! Как тебе такое только в голову пришло! Ты выглядела просто великолепно, — с искренним восхищением говорю я раскрасневшейся от удовольствия Татьяне.

— Да, это было супер. Очень стильно! — живо поддерживает меня Федян.

— Даже не знаю, парни, — смущённо говорит Танюшка. — Это всё музыка. То, что мы играем с вами.

— Поздравляю, Алик, вы выглядели оригинальнее всех, — произносит из распахнувшейся настежь двери до боли знакомый, спокойный и мелодичный голос. Это Альфия входит в нашу гримёрную, как всегда в весьма драматичной манере. Она идёт прямо ко мне своей плавной, но при этом решительной походкой. Как её сюда пропустили? Она обесцветилась, но ей идёт. Хотя в моих глазах ей идёт всё. На ней стильная одежда пастельных тонов, словно сшитая по ней. Меховая оторочка в сочетании с её царственной осанкой придаёт ей сходство со сказочной принцессой. Не хватает только маленькой золотой короны.

— Альфия? Ты?! Глазам своим не верю! — и я иду к ней навстречу… На мгновение торможу… Её взгляд так пронзителен, что я просто теряюсь в нём… В этом взгляде всё… Целый мир моих несбыточных снов… Я делаю вдох и делаю шаг… и затем спонтанно, крепко, судорожно обнимаю её, целую, прижимаю её к себе… В этот раз я не боюсь сломать её пополам или задушить… Отпускать не хочется… Я осознаю, что крайне, безумно, до невозможности рад наконец-то снова видеть её… словно я жил до сих пор исключительно ради этого момента… — Где ты была всё это время?

— Долго рассказывать, Алик, правда, — она произносит это так искренне, тепло и естественно. На самом деле, она ведь очень искренняя девушка. До меня только сейчас доходит как податливо её тело в моих объятиях, как мы близки друг другу… Её тепло, биение её сердца вызывают ощутимые затруднения в моём дыхании, но мне хочется, чтобы это не кончалось никогда, чтобы исчезло всё вокруг…

— Я сейчас снова живу у бабушки на Стендаля. Ты же мне позвонишь? — доносится до меня её голос, как сквозь наваждение.

— Конечно! Когда тебе удобно?

— В любое время. Я буду ждать.

Когда она уходит, притихший было Федян спрашивает меня:

— Алик, а кто эта девушка неземной красоты?

— Это Альфия… Одна знакомая… Любовь всей моей жизни… — говорю я задумчиво и только, потом, обернувшись, встречаю почему-то полный боли взгляд Тани.

— Сразу видно, что между вами что-то есть. Что-то такое очень хорошее, взаимное, красивое, — простодушно отвечает ничего не заметивший Федян. — Я тебе даже немного завидую. У меня никогда такого в жизни не было.

— Ладно, придумай лучше, как отметим первое выступление на такой большой площадке?

— А что давайте накидаемся у меня, чё там думать, — говорит беспроблемный Федян.

— Поддерживаю, давайте напьёмся, — напряжённым, злым голосом говорит Таня.

— Тогда давайте у меня — здесь же ближе.

В гастрономе напротив мы ещё успели взять пару ящиков «Жигулёвского», с запасом, кто знает сколько дней гудеть будем, в ближайшем комке ещё пяток пузырей китайской водки, «мерзавки», в пластиковых бутылках. У меня оставалось где-то полстакана приличной анаши, и мы в четверых скурили чуть ли не всё. Когда барабанщик засобирался домой, Федян решил проехаться на халяву на такси вместе с ним, они живут в одной стороне. Я посадил их на мотор и вернулся домой. Свет везде был выключен, и нигде не было слышно ни звука. Я позвал Танюху. Ответа не последовало. Я включил свет и чуть не вздрогнул от неожиданности. Она сидела напротив меня в кресле и смотрела мне прямо в глаза широко вытаращенными, остекленевшими глазами.

— Танюшка, с тобой всё в порядке? — спросил я, но то, что я услышал, вряд ли можно было счесть вразумительным ответом.

— Голоса сказали мне, что этих мушек нельзя убивать, чтобы не пошёл ядовитый дождь. Иначе он смоет в канализацию нас с тобой, нас всех. Лучше я буду собирать эти поганки и сушить этих бабочек.

При эти словах, она встала и начала собирать с пола воображаемые грибы и ловить в воздухе воображаемых бабочек. Я присел на своё кресло с отломанными ножками и начал наблюдать за ней. Сначала мне было весело, пока я пытался отгадать какой дури она успела наглотаться. Но потом мой взгляд упал на пять пустых упаковок из-под димедрола, и я похолодел от ужаса. В этот момент она испустила душераздирающий вопль и повалилась на пол, сотрясаясь в эпилептическом припадке, который несколько часов назад я изображал на сцене.

Я подбежал к ней и, протолкнув ей в рот большой палец, изо всей силы прижал её язык к подъязычной области. Её зубы начали стискиваться, подобно заострённым тискам с мощным давлением. Её рот заполнился моей кровью. «Если она откусит мой палец, она может подавиться им, точно так же как и языком», промелькнуло у меня в голове, пока я второй рукой, наконец, дотянувшись до телефонного аппарата, набирал «03».

Я провёл тогда с ней сутки в токсикологии. Мне выдали список лекарств, которые я должен был приобрести. Мне необходимо было занять денег на эти лекарства, потому что у самого не хватило бы. Я решил начать завтра утром со своего рабочего места. Организация, в которой я работал к тому времени уже должна была мне несколько месячных зарплат, но это ничего не значило, никому тогда ничего не платили. Бывшие советские люди учились обходиться без денег, перебиваясь натуральным хозяйством и расширенной системой семейной взаимовыручки. Пока я попросил у врачей отделения сделать всё необходимое, уголь, гемодез и т. д. в долг. Ночью пришлось удерживать её в постели, потому что она соскакивала, дралась с медсёстрами, норовила убежать бродить по коридорам больницы. Один раз я задремал, и потом, когда спохватился, нашёл её в ординаторской. Она стояла у окна и разговаривала с Луной:

— Мне никогда, никогда ещё в жизни не было так плохо… Ты хоть когда-нибудь, хоть где-нибудь на свете видела такое же одинокое существо, как я?.. — и её затрясло от сдавленных рыданий.