Тропинка в зимнем городе

32

Лодка неслась по бурой, как глина, воде Сысолы, обгоняя заблудшие пласты льда. Рокотал мотор «Москва», нос лодки разбрасывал буруны. Далеко позади осталась сквозная завесь тополей прибрежного парка, остались городские строения.

Николай Васильевич, сидевший за рулем, был возбужден и весел.

— Интересно, что подумывают сейчас утки? — спросил он. — Знают ли, какая напасть движется к ним?

— Поди уж, завещания строчат, — усмехнулся Ким.

Он глянул на ружья, сложенные вдоль борта — пять стволов зияли в ожидании работы. Потом его глаза коснулись блестящих резиновых сапог Светы. А поднять взгляд и не смел, соображая удрученно: «Если б знал, что и Света отправится на охоту, ни за что бы не поехал…»

Лучше бы, конечно, в этот выходной погожий день было выйти на реку с Генкой. Тогда не ощущал бы он скованности, незачем было бы следить за каждым своим движением, каждым вздохом.

Но, принеся Николаю Васильевичу старинные ножны, он пообещал составить ему компанию в первой весенней охоте — и теперь приходилось держать слово, как бы давно оно ни было сказано.

Вот и кончилась Сысола. Здесь, на подступах к городу, завершает она свой пятисоткилометровый путь, бросается в крепкие объятия другой реки, Вычегды, — и перестает быть Сысолой, утрачивает свое имя, как девушка меняет фамилию, выходя замуж.

Всякий раз, проплывая здесь, Ким испытывал волнение: он как бы оказывался свидетелем таинства этого слияния, соединения… А еще, быть может, оттого, что Сысола была его родной рекой. Далеко-далеко, в верховьях, в таежном поселке родился — и с тех пор, как помнил себя, знал и прохладные прозрачные воды Сысолы.

Река была уже свободна от льда. И за ее устьем, в вычегодских водах, левая сторона тоже была чистой, но справа — в излучине — еще плавали, грудились льдины.

Света сидела рядом с Кимом и, отвернувшись, молча смотрела на эти последыши бурного ледохода: обтерханные по краям, зеленоватые льдины, большие и крохотные, то остроконечные, как лемех плуга, то круглые наподобие крышек, которыми покрывают кадки. И чего только не несли они с собой, на себе! Бесхозные незачаленные лодки, сырые черные кострища, пустые ящики, коряги, следы санных полозьев… А на одной из льдин она увидела обглоданный голый череп, увенчанный ветвистыми рогами сохатого.

У Белого бора Николай Васильевич сбавил обороты мотора. Он решил пристать к берегу у избушки бакенщика, в том месте, где давно пересохшая старица образует тихое озеро — тыколу.

Но причалить оказалось не так уж просто. Льдины с визгливым скрипом царапали железные борта лодки, шуршали меж лопастей винта.

Едва успели заглушить мотор в покойной заводи и выйти из лодки, разминая затекшие ноги, как увидели вдруг: на середине реки, прямо в ледяную купель бултыхнулась утка.

— Ух, какая… — восхитилась Света и нагнулась к ружьям. — Давай-ка подберемся к ней вон на том челноке… — сказала заговорщицки Киму.

— Далековато, — засомневался он, хотя и сам уже загорелся азартом. — Все же ледоход еще не кончился…

— Трусишь? — напрямик спросила девушка.

Ким вспыхнул и, ни слова не говоря, схватил весло.

Светлана, вооружась двустволкой, шагнула в лодчонку, улеглась на носу, выставив дуло вперед. Ким сел на кормовое сиденье, начал медленно, но с силой грести.

— Осторожней, вы, молодежь! — крикнул Николай Васильевич им вслед, но удерживать не стал.

Утиная головка торчала среди ледяного крошева в сотне метров от берега. Птица, видимо, еще не приметила лодку и тихо скользила вниз, по течению. Потому Ким предпочел дать крюк, проплыть ниже по реке и там, затаившись, дождаться, когда она приблизится…

Весенней разбойной силой кипела Вычегда: противоположный берег едва виднелся в густеющих сумерках и был очень далек — не меньше километра. Холодела спина при виде бурлящего простора. А ведь им надо было добраться едва ли не до середины реки на этой жалкой посудине.

«А вдруг опрокинемся? Стукнет льдина потолще — и…» Было неодолимое желание повернуть назад либо крикнуть в голос, вспугнуть птицу, чтобы улетела куда подальше. Чтобы одолеть наваждение, слепую страсть охоты…

Кажется, удаль Светланы тоже несколько поостыла, когда ледяная глыба ударила в борт лодки и та качнулась, зачерпнула воды левой набоей. «Утонем!..» — перехватило дыхание, она хотела обернуться, чтобы найти поддержку во взгляде Кима, но опасалась шевельнуться, так как утлая лодчонка отзывалась вихляньем на малейшее движение… К тому же Света боялась потерять из виду плывущую уже встречь утку.

А та теперь беспечно кружилась по чистой воде, может быть приняв их лодку за плывущую по течению коряжину.

Стволы ружья неотступно следовали за нею. Девушка уже каким-то особым чутьем уверилась, что попадет непременно. Ей даже чудилось, что каждая зернина дроби в патроне незримой нитью связана с целью и промаха быть не может.

Она выстрелила. И сразу же услышала возглас Кима:

— Ну, молодец! Только теперь не двигайся, лежи спокойно.

Подгребли, достали добычу. Это оказался крупный селезень. Но любоваться им было некогда. Следовало побыстрее прибиться к берегу. Лед на реке пошел гуще, и тьма вокруг плотнела. Лесистые берега как будто отдалялись, утопая в сумраке.

Они услышали, как где-то вдали Николай Васильевич пытался завести моторку, а двигатель, как назло, тотчас глох…

Ким напряг мышцы и зрение. Руки гребли беспрерывно, но при каждом взмахе весла на колени плескалась ледяная вода. Сперва он даже не замечал этого, а когда спохватился — был уже мокрым по пояс. Вытянутые ноги озябли, задубели, их охватывала судорога.

Чтобы подбодрить себя и спутницу, сказал усмешливо:

— А ты, оказывается, хорошо стреляешь! Значит, коми девушка даже с высшим образованием остается охотницей — это у нее в крови, от предков…

— Ну, кто промажет с такого близкого расстояния? — зубы Светы отчетливо постукивали. — Это ты молодец, что так ловко подобрался…

«Вон как замерзла, а хоть бы слово жалобы…» — подумал он.

Наконец в глухой непрогляди затарахтел мотор. Света и Ким закричали наперебой:

— Эге-ге!

— Па-а-па!..

Через несколько минут Николай Васильевич принял на борт окоченевших охотников.

— Вот удачная поездка — с первых же шагов приключение! — бодрилась Света, кутая плечи теплой отцовской тужуркой.

— Из-за вашего приключения я чуть инфаркт не заработал… — ворчал Николай Васильевич, руля к берегу.

Время было позднее, поужинали в спешке, бутербродами, вскипятив на костре чайник. Надо было часок-другой поспать, чтобы поспеть к заревой лётке уток. Подняли из моторной лодки в избушку бакенщика весь скарб, постелились на полу и, не раздеваясь, улеглись в ряд.

— И чтоб никакой болтовни! — предупредил Туробов. — Спать…

Ким думал, что от усталости и после недавних страхов заснет как убитый. Но сон не являлся. Теперь, когда под ним был твердый пол, он снова и снова холодел, вспоминая этот сумасбродный выход во льды на утлой скорлупке. Теперь казалось чудом, что они благополучно вернулись да еще и принесли добытую утку.

Он почувствовал на шее горячее дыхание Светланы: во сне она повернулась к нему. Ощутил совсем близко ее ровно дышащую грудь. Его охватила сладкая истома. Лежал, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить, не спугнуть…

А совсем рядом, за стеной избушки, по-прежнему ухала река, тараня берега заблудшими поздними льдами.

Когда он открыл глаза, через крохотное оконце в избушку сочился утренний свет.

Николая Васильевича уже не было на месте. А Света еще спала сладким сном, раскрасневшись, губы ее были чуть приоткрыты. Возникло неодолимое желание коснуться этих губ своими, сомкнуть их. Но как посметь…

На дворе, привалясь к бревенчатым венцам стены, сидел бакенщик, задумчиво глядел на реку. Он был, вероятно, не слишком стар, однако забородател, обомшел, словно вековой бор: лишь глазки поблескивали в волосяных дебрях да торчал задранный кверху нос.

— Чолэм… — приветствовал его Ким. — Что не спите?

— Да вот не спится, сынок… — тихо ответил бакенщик. — Река-то какая нынче, а? Ну и могуча! Верно сказано: огонь — властитель, вода — владычица…

— Избушку бы вашу половодьем не унесло… — Ким опять прислушался, как ледяные глыбы тычутся в обрыв. — И не заметите, как уплывете.

— Вполне может быть такое, — спокойно согласился тот.

«Хорошо этому бакенщику. Вот уж счастливчик!.. — позавидовал ненароком Ким. — Устранился, отошел прочь от жизненной суеты, от коловращения, от всякого ненужного хлама… Вместе с солнышком просыпается, слушает, как щебечут в радости пичуги, любуется, сколь душе угодно, бескрайним лесом и раздольной рекой… Хорошо».

— А Николай Васильевич где? — спросил уже вслух.

— У костра. И вам пора: на восходе утиная лётка шибчей…

На жарком костре закипал чай. Николай Васильевич с осунувшимся от недосыпа лицом, но весьма оживленный, извлекал из рюкзака кружки-ложки.

— Выспался? — спросил он Кима.

— Вздремнул малость.

— Вот и добро: значит, восстановил силы. Сейчас хлебнем по глотку чаю — и вовсе отлично будет… Я считаю, что вам со Светой следует пойти вдоль большой тыколы. А я тут утоплю сеть, покружу окрест. Может, рыбки на уху добуду… Обед приготовлю к вашему возвращению.

Ким не знал, радоваться ли ему, что снова окажется наедине со Светланой. Ему-то, конечно, хотелось этого. Да как распорядится она сама?

Спустя некоторое время Светлана вышла из избушки с полотенцем через плечо. Он видел, как она спустилась к курье, умылась, фыркая от холода. Достала зеркальце, пристроила на сосновом суку и кончиком черного карандаша обвела веки.

«Для кого басится? Для лешаков, что ли?» — подивился Ким.

Старая тыкола вминалась в лес огромной подковой, километров пять длиною. На правом, высоком ее берегу стоял сосновый бор. Наверное, Вычегда текла когда-то именно здесь, и крутояр был ее берегом, а потом река почему-то выбрала себе путь левее, оставив озеро в утеху рыбакам да охотникам. Действительно, лучшего места и не сыскать: здесь можно было, прячась за соснами, подойти почти к самой воде.

Оставив спутницу в сосняке, Ким спустился к озеру, вгляделся. И сразу же увидел уток, безмятежно снующих по тихой глади.

Вернулся, рассказал. Черные глаза девушки загорелись:

— Ой, Ким, ты ведь такой добрый парень — уступи мне первый выстрел!

— Конечно… — пробормотал он, зная, что ради этих глаз будет всю жизнь готов к любым жертвам, к любым потачкам.

Пригнувшись, девушка заспешила к берегу. Но вместо выстрела он вдруг услышал всполошенное хлопанье крыльев — птицы всей стаей поднялись в воздух.

Когда подошел, Света стояла растерянная и едва не плакала от обиды. Попыталась оправдаться.

— А одна из них, оказывается, плавала у самого берега — я ее и не заметила. Она — порх, и всех остальных подняла за собою…

— Поспешишь — людей насмешишь, — напомнил Ким, усмехнувшись. Он-то знал, что если б пошел сам, то из эдакой стаи парочку никак бы не упустил.

Над бором вставало большое красное солнце.

Какое-то время они молча шли вдоль тропы, затвердевшей от ночной прохлады.