Голоса потерянных друзей

Сразу видно, что девчонке это все невдомек. Она вышагивает по комнате так, будто тут все принадлежит ей одной, а усаживаясь за отцовский стол, даже не пытается избегать лишнего шума. Щелкают задвижки, открываются потайные ящики, о которых я и не знала. Наверное, папа ей их показал — или объяснил, как их отыскать.　

Девочка что-то находит, но содержимое ей не нравится, и она начинает браниться на французском, а потом вскакивает и идет к высоким дверям, ведущим в коридор, с таким видом, будто хочет их захлопнуть. Петли скрипят протяжно и жалобно. Джуно-Джейн замирает. Прислушивается. Вглядывается в коридор.　

Я плотнее прижимаюсь к стене и придвигаюсь поближе к входной двери. Если Седди выскочит из своей спальни, я спрячусь за занавеской, а пока она тут разбирается с Джуно, вылезу в окно и дам деру.　

Девчушка со всей силы хлопает дверями, и в голове у меня проносится: «Господи Боже, ну уж это-то Седди точно услышит!»　

По коже снова бегут мурашки, но никто так и не приходит, а малышка Джуно-Джейн возвращается к своим делам. Трудно сказать, то ли она самая умная из тех, что мне встречались в этой жизни, то ли — последняя дурочка, потому что она достает из ящика стола отцовскую карманную лампу, поднимает жестяную крышку, чиркает спичкой и зажигает свечу.　

Теперь в круге желтого света я отчетливо вижу ее лицо. Она уже не ребенок, но еще и не женщина, а нечто среднее. Странное создание с длинными темными кудрями, обрамляющими ее лицо, точно у ангела на фреске, и спадающими на спину. Эти локоны, кажется, живут своей, отдельной жизнью. Кожа у нее светлая, а брови прямые, точь-в-точь как у массы. Уголки ее больших глаз чуть приподняты, как у матушки и у меня. Вот только они у нее неестественно яркие, точно у колдуньи.　

Джуно-Джейн ставит лампу под стол — так, чтобы хоть что-нибудь видеть, — а потом достает из ящика стопку счетных книг и начинает их листать, скользя по строкам тоненьким пальцем с острым ногтем. Выходит, она умеет читать. И неудивительно: пласажные дети живут как аристократы, мальчишек отправляют учиться во Францию, а девочек — в школы при монастырях.　

Она проверяет все до единого книги и листы с записями, что попадаются ей под руку, качает головой, что-то шипит сквозь зубы, явно недовольная найденным. Поднимает коробочки с чернильным порошком, ручки, карандаши, табак, трубки, разглядывает все это на свету, вертит в руках.　

Девочка с каждой минутой становится все смелее, и будет настоящее чудо, если ее не схватят!

А может, это из-за отчаяния?　

Взяв лампу, она идет мимо полок, тянущихся от пола до самого потолка — таких высоких, что, даже если трое мужчин встанут друг другу на плечи, им до верха все равно не дотянуться. Лампу она подносит до того близко к книгам, что на мгновение кажется, будто Джуно-Джейн задумала их поджечь и спалить весь хозяйский дом!　

Но на чердаке спят девочки вместе с прислугой! Надо во что бы то ни стало помешать Джуно-Джейн, если она и впрямь попытается устроить пожар! Я осторожно выныриваю из-за занавески, делаю три шага вперед и останавливаюсь рядом с квадратами лунного света на деревянном полу из вишни.　

Однако Джуно-Джейн и не думает ничего поджигать. Она старательно разглядывает надписи на корешках. Встает на цыпочки, поднимает фонарь повыше, насколько только хватает ее роста. Тот наклоняется, и расплавленный воск капает Джуно-Джейн на запястье. Девочка испуганно ахает и роняет лампу. Та падает на ковер, а вытекший воск топит собою слабый огонек. Джуно-Джейн даже не нагибается за лампой, а так и остается стоять, где стояла, уперев руки в бока и глядя на верхние полки. Наверх никак не забраться — лестницы в комнате нет. Видно, прислуга затеяла где-то уборку и унесла ее.　

Не успеваю я и дух перевести, как Джуно-Джейн сбрасывает с себя плащ, закидывает одну ногу на нижнюю полку, проверяя ее на прочность, а потом начинает карабкаться вверх! Хорошо еще, что платье у нее девчачье, короткое, чуть ниже колен. Она взбирается проворно, точно белочка, и густая волна волос, рассыпавшихся по ее спине, напоминает большой пушистый хвост.　

Но на самых подступах к цели ее нога, обутая в шелковую туфельку, соскальзывает.　

«Осторожнее!» — чуть не срывается у меня с губ, но Джуно-Джейн удерживается и продолжает подъем, а потом, добравшись до верха, покрепче ухватывается за край полки и начинает движение вбок — словно мальчишка, который карабкается по стропилам на крышу сарая.　

Мышцы в руках и ногах у нее подрагивают от натуги, а когда она добирается до середины, полка под ней прогибается. Вскоре ей попадается та самая книга, которую она, видимо, искала — толстая, увесистая, — и Джуно-Джейн достает ее, прижимает к себе, а затем возвращается к краю полки, где деревянные перекрытия выглядят более прочными.　

Она начинает спускаться: сперва перекладывает книгу на полку ниже, потом встает на нее сама. Так она добирается до нижних полок. Но когда она в очередной раз кладет книгу, та вдруг соскальзывает, точно кто-то ее подтолкнул, и падает на пол. Она летит, кажется, целую вечность, ныряя то в свет, то во тьму, а потом ударяется о половицы, и звук этого удара сотрясает стены и вырывается далеко за пределы библиотеки.　

Я слышу, как наверху кто-то завозился.　

— Седди-и-и! — истошный вопль хозяйки вспарывает меня, точно кухонный нож. — Седди-и-и! Кто там шумит? Это ты? Отвечай немедленно! Девчонки, кто-нибудь, помогите подняться с постели! Усадите меня в кресло!　

Над головой слышится топот и стук открываемой двери. Служанка торопливо спускается с чердака и бежит по коридору второго этажа. Хорошо еще, что хозяйка сама встать с кровати не может, чего никак не скажешь о Седди. Она уже, наверное, успела схватить ружье и готовится дать воришкам отпор.　

— Матушка? — я узнаю голос мисси Лавинии. Но что она делает здесь? До конца весеннего семестра в Женской школе Мелроуз в Новом Орлеане, где она учится, еще далеко. Даже очень.　

Джуно-Джейн хватает книгу и проворно выскакивает в окно, позабыв о плаще. Забывает она и закрыть за собой раму, но это мне только на руку: так я смогу сбежать отсюда тем же путем. Вот только сперва надо плащ забрать — если хозяйка его увидит, она мигом узнает работу Тати и начнет нас расспрашивать о случившемся. Если я только сумею его унести, закрыть окно, а заодно и загнать ногой лампу под стол, то дело, может, и обойдется. Библиотека — последнее место в доме, где они станут искать вора. Обычно ведь крадут еду или посуду из серебра, а вовсе не книги. Если повезет, то пятно воска на ковре обнаружат лишь через несколько дней. А если прислуга счистит его без лишнего шума, будет и вовсе прекрасно.　

Я прячу плащ под рубашку, пинаю лампу, и она закатывается под стол. Когда мой взгляд падает на перепачканный ковер, я взываю к Богу: «Господь Всемогущий, молю, помоги! Я не хочу умирать так рано! Я хочу выйти за достойного человека! Родить детей! Стать хозяйкой своей земли!»　

В доме становится шумно, точно на поле брани. Люди бегают из комнаты в комнату, кричат, хлопают дверями, повсюду суета. Такого переполоха не было с тех самых пор, как янки на своих лодках впервые припыли сюда по реке и начали обстреливать все, на что только взгляд падал, а нам пришлось прятаться по лесам.　

Но не успеваю я влезть на складной стул и выскочить в окошко, как у порога библиотеки появляется мисси Лавиния. Вот уж с кем мне сейчас никак нельзя встречаться! Уж с кем с кем, а с ней сладу нет — потому-то ее папа в школу хороших манер и отправил, чтобы ее там образумили.　

Я пересекаю столовую и стремглав несусь мимо всех дверей, потому что хозяйский слуга уже шагает по галерее. Ныряю в комнату дворецкого, но не успеваю приподнять люк и выскочить на лестницу, поэтому просто на четвереньках забираюсь в один из шкафчиков, закрываю дверцы и затихаю, точно кролик, притаившийся в траве. Иначе попадусь, как пить дать, попадусь! Мисси Лавиния уже наверняка заметила, что окно в библиотеке распахнуто, а ковер перепачкан воском. Теперь дом решат перевернуть вверх дном, лишь бы только найти воришку.　

Но стоит шуму немного поутихнуть, как до меня доносится голос мисси Лавинии:　

— Матушка, может, ляжем спать, а? Дай старушке Седди отдохнуть, ради всего святого! Не надо ее наказывать за то, что она не проснулась. Будто мало ей было хлопот накануне с моим внезапным приездом. Я оставила книгу на прикроватном столике, и она упала, только и всего. Тебе показалось, что кто-то шумел внизу.　

Не возьму в толк, как сама мисси не почуяла ничего подозрительного, почему не заметила распахнутого окна? Не понимаю, как Седди умудрилась не проснуться от всего этого шума, но вижу в этом милость Господню и, зажмурившись, благодарю небеса за помощь. Если все снова улягутся спать, я, пожалуй, еще поживу.　

Но хозяйка по-прежнему рвет и мечет. Всех ее слов я на слух не разбираю, но слышу, что наверху разгорается спор, который потом долго не умолкает. Я уже давно сижу, согнувшись в три погибели, и тело начинает ныть и болеть до того сильно, что приходится кусать себя за костяшки пальцев, чтобы отвлечься и не выскочить пулей из шкафа. Слуге поручили сторожить дом, а значит, я еще не скоро наберусь смелости выйти из своего убежища, приподнять люк в полу и спуститься по лестнице, ведущей в подвал. Сторож расхаживает по двору и галереям, стало быть, наружу я выйду, только когда рассветет и Седди отопрет двери, ведущие на лужайку. Я сижу сгорбившись и думаю о том, что Тати, наверное, уже сама не своя от беспокойства и, как только настанет утро, непременно разбудит Джейсона с Джоном и обо всем им расскажет. Джейсон ужасно встревожится. Ему очень не нравится, когда происходит хоть что-то из ряда вон выходящее. Он любит, когда все идет своим чередом и один день похож на другой как две капли воды.　

Притаившись во тьме, я гадаю, что за книгу забрала с собой Джуно-Джейн. Может, в ней хранятся документы массы? Но сейчас этого не узнать, так что в конце концов я зарываюсь лицом в мягкие складки плаща и погружаюсь в дрему. Мне снится, что я сама взбираюсь по полкам вверх, достаю одну из книг и нахожу договор на землю — всех наших бедствий как не бывало!　

Просыпаюсь я от стука дверей. На полу проступили тонкие полосы солнечного света, и в комнату сочится утренняя свежесть. Седли громко выговаривает мальчишке, нанявшемуся поработать во дворе:　

— И не вздумай ничего трогать, кроме лопаты, метлы и тяпки! У меня все яблоки в бочке посчитаны, и картошка вся, и весь рис до последнего зернышка, а патока — до капельки! Был недавно у нас один — так вот, он вздумал кое-что своровать, и с тех пор его никто не видел!　

— Понятно, мэм, — голос у парня высокий, совсем мальчишеский. О хозяйке ходят такие жуткие слухи, что выбирать работников толком не из кого — никто не идет. Приходится брать юнцов, которых больше никто не нанимает.　

Выждав еще немного, я снова прячу плащ Джуно-Джейн под рубашку, надвигаю шляпу Джона так низко, что подгибаются уши, и спешу навстречу свежему воздуху и свободе. Я осторожно высовываю голову на улицу — никого! — и выхожу наружу. Усилием воли заставляю себя идти по двору спокойно, на тот случай, если меня кто-нибудь увидит в окно. Худой темнокожий мальчишка, спокойно шагающий по улице, не вызовет подозрений. Хотя на самом деле больше всего мне хочется побежать, чтобы всем рассказать, что мисси Лавиния вернулась из школы. Неспроста все это. Может статься, с массой и впрямь приключилась страшная беда.