Очарован наповал

— Нет, сейчас не читай. Только не передо мной! — В стремительном выпаде Дев отталкивает мобильный Чарли в сторону. Рука Дева задевает руку Чарли, потом бедра Дева задевают колени Чарли, потом они соприкасаются в стольких точках, что Чарли не знает, как быть. Дев стоит перед его разведенными коленями, нависает над ним. Темно-карие глаза Дева, тепло его тела, неповторимый запах…

Низ живота у Чарли начинает крутить, наверное, это паника от близости. От соприкосновений. Соприкосновения Чарли не нравятся, и однозначно не нравится, что к его телу прижимается жаркое тело Дева. У Чарли кожа горит огнем.

Наконец Дев отстраняется.

— Прости, — бормочет он. Глядя на свой стакан с бурбоном, Дев дрожащей рукой подносит его ко рту и проливает немного себе на белую футболку. Резкий, на сто восемьдесят градусов поворот-переключение — более не в силах паниковать из-за прикосновений, мозг Чарли теперь на полную катушку паникует из-за пятна.

Спереди на футболке у Дева гигантское пятно. У Чарли руки чешутся промокнуть бурбон, пока не впитался окончательно. Дев опять начинает что-то говорить, но слов Чарли не разбирает. В ушах глухой звон, перед глазами — и в мыслях — ничего, кроме пятна на белой футболке Дева. Дело ведь только в пятне, в нем одном, а не в том, что случилось чуть раньше, когда Дев стоял меж его, Чарли, разведенных ног, воспламенив все его тело.

Чарли понимает, что в реальности пятно больше не становится, но ощущается именно так. Пятно становится все больше, больше и больше; кожа Чарли натягивается туже, туже и туже. Он пытается прибегнуть к успокаивающему ритуалу — досчитать до тридцати по-немецки, — но штопор слишком тугой, не удается ухватиться ни за одну мысль, кроме связанной с пятном.

Пятно пятно пятно.

Если сейчас же ничего не предпринять, Чарли обдерет себе кожу.

Совершенно бездумно он хватается за низ белой футболки Дева и тянет на себя.

— Снимай ее! ДЕВ

Низ его футболки зажат у Чарли в кулаке. Дев делает еще один большой шаг назад, пока футболка не освобождается.

— Что, прости?

Дев понимает, что с профессиональной точки зрения напиться вдвоем с Чарли Уиншо, пожалуй, не самое удачное из его решений, но до чего приятно было наконец рассказать кому-то всю правду о Райане — чтобы выслушали, чтобы позволили чуток приспустить маску Дева-весельчака. Ну хоть на минутку!

Оправдывала Дева невозможность предположить, что Чарли потребует снять одежду.

Чарли спрыгивает с табурета.

— Тебе нужно снять футболку, чтобы мы замочили пятно. — Он бросается на кухню, открывает шкафчики буфета, яростно вытаскивает их содержимое. — Почему в этом доме нет белого уксуса?!

— Потому что это не настоящий дом.

— Придется воспользоваться средством для мытья посуды.

Лишь когда Чарли наливает в таз теплую воду и средство для мытья посуды, Дев понимает, в чем дело.

— Чарли, это просто футболка. Их в «Костко» продают, упаковками по три штуки. Не переживай из-за нее.

— Не могу я не переживать! — Кулак Чарли врезается в кухонную стойку. — Мой мозг так не работает!

Ой…

До того самого момента Дев полагал, что некоммуникабельность Чарли — продукт общей тревожности и пятничных вечеров, слишком часто проведенных у экрана компьютера, а не в реальном мире с реальными людьми. Деву и голову не приходило, что причина может быть в другом.

В памяти мельком воскресает зловредное Райаново «псих». Но потом Дев думает о постоянном страхе Чарли сказать что-то не то и о страхе Чарли пойти на близкий контакт. Так, может, Чарли Уиншо скрывает что-то совершенно конкретное?

Чарли перестает злиться так же быстро, как начал. Дев подходит к нему и опасливо кладет руку на плечо.

— Хорошо, — говорит он. — Футболку мы замочим. — Дев снимает футболку через голову, взгляд Чарли скользит от его ключицы к тазовым костям, потом снова ныряет в мыльную воду.

— М-м-м, замочить нужно на пятнадцать минут. — Чарли ставит таймер на мобильном. — Потом переложим в стирку.

— Хорошо, — повторяет Дев. Внешние признаки тревожности у Чарли он уже выучил — вжатая в плечи голова; сведенные брови; рот, искривленный в болезненной гримасе. Двумя пальцами Дев начинает отбивать ритм у Чарли на плече.

Чарли наблюдает за его пальцами.

— Откуда ты?.. — Он смущенно втягивает воздух. — Это «тихо» на морзянке.

— Правда? Ну, ясно.

Дев продолжает отбивать ритм, а говорит негромко и невозмутимо. «Тихо». Откуда взялось «тихо», Дев не понимает, но тишина и спокойствие нужны Чарли, и Дев достает их из секретного арсенала, о существовании которого не подозревал.

— Я видел, как ты отбиваешь ритм, когда тебе тревожно. Как мне помочь тебе в таких ситуациях?

Чарли нервно сглатывает.

— Никто никогда не спрашивал меня об этом. — Он снова смотрит на Дева, и на этот раз не отводит взгляд сразу. Он так близко, что Дев улавливает запах овсяного геля для душа и чувствует, как от его прикосновений Чарли слегка сжимается и напрягается. Дев всегда старается не смотреть на Чарли в упор, но ведь Чарли здесь, рядом, хоть веснушки считай. Он позволяет Деву помочь ему справиться с приступом, и Дев ошеломлен тем, как отчаянно ему хочется помочь.

— Дыши глубже, — шепчет Дев. Когда нужно успокоиться, Чарли делает три вдоха, всегда три. Сейчас он делает прерывистый первый и задерживает дыхание. — Теперь выдыхай, — велит Дев, и Чарли выдыхает. Они так близко, что Дев шеей чувствует влажное дыхание Чарли. — Еще раз.

Чарли делает еще один медленный, болезненный вдох, и Дев видит, как натягивается его застегнутая на пуговицы рубашка.

— И последний раз.

Чарли делает третий вдох, глубокий и чистый. В ожидании выдоха Дев запускает пальцы ему в волосы, расправляет густые светлые кудри, массирует кожу головы. В этот момент кажется, что Чарли открыт перед ним настежь. Неделя ушла на пазлы, фантастические сериалы, крохотные намеки на трудное детство, но в два часа ночи на кухне гостевого дома Деву кажется, что он видит Чарли Уиншо полностью — беспокойного, одержимого навязчивыми идеями и невероятно красивого. К Деву Чарли льнет, словно тайной частицей души хочет подпустить к себе людей, но не знает как.

— Прости, что я… такая обуза.

«Обуза»… От этого слова в груди у Дева образуется трещина. Именно так он чувствовал себя в детстве, когда мама возвращалась домой пораньше, чтобы отвести его к психотерапевту; именно так он чувствовал себя, когда папа хотел устроить веселую субботнюю вылазку для всей семьи, а он, Дев, оказывался слишком беспокойным или слишком вялым, слишком шумным или слишком тихим или вдруг начинал плакать перед скульптурой Родена в Художественном музее Северной Каролины. Именно так он чувствовал себя всякий раз, когда родители усаживали его и умоляли объяснить, что случилось. Дев любил слова — любил лепить из них истории и люки для спасения от реальности, — но никогда не мог подобрать нужные, чтоб родители поняли про его слишком большое сердце и неугомонный мозг.

— Ты не обуза, Чарли. Позволь мне заботиться о тебе. Это моя работа.

И Дев заботится. Еще одну секунду. Чарли выдыхает и изгибается у него под рукой. Потом так же быстро отстраняется и налетает на стоящий сзади шкаф.

— Эй, ты в порядке?

— М-м-м, да. Да. Мне полегчало, поэтому… спасибо. Но мне… пора спать.

— А с футболкой что? — Дев показывает на таз, стоящий на столешнице, но Чарли уже нет на кухне, он спешит к себе в комнату.

Чарли запирается, а Дев еще долго стоит и смотрит на закрытую дверь. ЧАРЛИ

Не спится. Чарли завязывается в тысячи беспокойных узелков меж чужими накрахмаленными простынями, на чужой кровати в чужой комнате. Он смотрит на шероховатый потолок и тысячами считает точки. Таких сильных приступов у него не было годами.

Малышом, задолго до того, как выучить слово «компульсивность», Чарли залипал на последовательности и закономерности, которые не мог объяснить. Целые перемены он просиживал на качелях, снова и снова повторяя тексты из учебников, пока они не начинали отскакивать от зубов; он сплевывал слюну в платок из страха, что подавится ею, если проглотит; каждое школьное задание он выполнял идеально, даже если часами просиживал, рисуя индейку из ладони ко Дню благодарения. Только идеальная учеба и хорошее поведение убеждали окружающих в его здоровье и безопасности.

А потом Чарли вырос. Добрые учителя проявили личный интерес к его талантам. Добрые учителя подыскали ему добрых психотерапевтов, которые предоставили хорошее лечение и хорошие лекарства. В итоге навязчивые мысли и компульсии его взрослой жизнью почти не управляли. Очень долгое время. До тех пор, пока он не свихнулся из-за двух капель бурбона на белой футболке.

Приступ случился на глазах у Дева, теперь Дев изменит свое отношение к нему. Люди всегда так делают.

Вот только… Дев пытался его понять, что люди не делают почти никогда.

«Позволь мне о тебе заботиться».

Пытаясь устроиться удобнее, Чарли взбивает подушки, но толку чуть. Его мозг — потерявший управление поезд, заснуть не удастся. Чарли занимается вычислениями, пока не наступает приемлемое для подъема время. Потом он выполняет самый сложный комплекс упражнений, который находит на ютубе, в наказание за инцидент с бурбонным пятном, за неспособность контролировать себя даже сейчас, когда это особенно важно.

Упражнения не помогают, поэтому Чарли звонит психотерапевту, чтобы назначить экстренный прием, пьет транквилизатор, тащится под душ. Он, сколько можно, откладывает встречу с Девом, но потом гонит себя на кухню разбираться с последствиями. Соседа по дому он обнаруживает у плиты, танцующим под Лиланда Барлоу. Что-то горит.

— Я бранч готовлю, — объявляет Дев, размахивая лопаткой, словно дирижерской палочкой. — И да, оладьи веганские и безглютеновые. Чернику в твою порцию положить?

— М-м-м… — Чарли не знает, как относиться к увиденному.

Дев намерен подольститься к нему, а потом провести операцию «Психическое заболевание»? Подобное уже случалось — однажды Джош купил ему набор для микропайки, а потом сказал, что давать интервью от имени компании Чарли больше не может.

— Считаю ответ утвердительным, — говорит Дев, посыпая черникой тесто на сковороде. — Помочь тебе выбрать конкурсанток, которых ты отправишь домой на сегодняшней церемонии? — Дев ставит перед Чарли блюдо с темно-коричневыми оладьями.

— М-м-м, что?

— Сегодня нужно отправить домой еще двух конкурсанток. По-моему, под ударом Шона, Эмили и Лорен С.

— Что еще за Шона?

— Вот и я о том же.

Чарли берет нож и начинает нарезать оладьи на аккуратнейшие квадратики, ожидая, когда Дев выбьет почву у него из-под ног; ожидая, когда Дев начнет вести себя не как Дев, а так, как ведут себя обычные люди всякий раз, когда у него случается приступ.

— Как оладьи?

Оладьи непостижимым образом подгорели снаружи и не пропеклись в середине.

— Объедение!

— Чарли, честно ответь!

— Кажется, я уже отравление заработал.

Дев хохочет, а Чарли смотрит ему в рот. Он не понимает, что происходит. Почему Дев не смущается, как коллеги из «УинХан» после его приступов, когда они прятали глаза, словно им было за него неловко; когда они избегали его в коридорах, словно он был бомбой с запущенным часовым механизмом? Почему Дев не попрекает его инцидентом с бурбонным пятном? Почему не глядит с жалостью и страхом, которые запомнились ему в лице Джоша?