Кубики

* * *

На пустынной загородной дороге стоят двое. Очень высокая худая женщина в белом коротком плаще — он едва прикрывает ей бедра. Светлая ткань в крупных горошинах грязи, будто женщину до того окатила из лужи проезжавшая машина. Голые ноги от колен до коричневых стоптанных туфель покрыты мелкими подсохшими царапинами. Серые, как пожухлая трава, волосы женщины собраны в неряшливый пучок.

Парень намного ниже женщины, одет в легкую рубашку и джинсы — это Олег Зуев. Он уложил голову на впалую грудь женщины, руки его безвольно повисли. Рядом с ногой Зуева магнитофон. Из колонок доносится утробно-медное завывание. Женщина, запустив ладони в густые кудри Зуева, изучает дремлющую его голову, словно читает в ней. Тонкие бледные кисти как два вдетых друг в друга костяных гребня. Женщина досматривает последнее свидетельство и медленно размыкает сцепленные пальцы. Трубы затихают. Зуев дергается и выныривает из сонного забытья. Женщина глядит сверху вниз на Зуева. Лицо ее искажено гримасой ярости. Она вдруг выдергивает из головы Зуева две пряди. Зуев визжит от боли и приседает. Женщина шевелит черным контуром рта, и беззвучные слова раздаются внутри слуха Зуева:

— Ты все испортил! Мы искали хромую двадцать пять лет! Мы поверили тебе, а ты не справился! Сестра не взяла деньги! Ты не уговорил! Будешь наказан! Отдавай Дзон!

Зуев вытаскивает аудиокассету и протягивает женщине.

— Я не виноват, — лепечет он, — я все сделал правильно. Я был в квартире, меня никто не видел. Я не знаю, почему сестра отказалась, Дзон все время играл. Я еще раз попытаюсь, я исправлю!...

— Поздно! Лоскуты плевы зарубцевались! — шипит женский голос. — Кровь высохла! Семя смыто!

— Я уговорю! Я вернусь и уговорю! — Зуев в ужасе замолкает. Женщины уже нет рядом. Магнитофон тоже исчез. Зуев совершенно один. Ветер качает обглоданные тополя. Огрубевшая к осени листва шелестит, как стальная чешуя. Вокруг луны клубится пепельный ореол. По-девичьи, словно ее ущипнули, охает ночная птица.

Черные тени деревьев крадутся к Зуеву. Они поднимаются на дыбы, становясь подобием человеческих силуэтов в колпаках. Онемевший Зуев даже не пытается бежать. Ночные фигуры окружают, из мрака их туловищ выплескиваются терзающие когтистые руки.

Тени с добычей возвращаются к тополям, на мгновение сливаются с ними и снова стекают на дорогу пустой оптической чернотой, точно сброшенные сутаны. На клыкастых сучьях повисли кровавые останки растерзанного Зуева. Из лилового ночного тумана над деревьями вдруг рассыпается хохочущая каркающая стая. Птицы усаживаются на ветках и принимаются за еще теплое мясо.