Мир с членистоногими

— Дядя Василий, я сам придумываю интересные игры лучше всех. Всем ребятам нравится. И никого искать не нужно, я мог бы сам работать в саду. У меня получится, точно говорю. — Сказал я тихо и посмотрел на дядю Василия добрыми глазами, как будто не знал, что детей на работу не берут.

Конечно, я сообразил, что дядя Василий никакого воспитателя не ищет, он просто хитрит: не верит, что меня совсем никто не подговаривал. Он тоже сразу догадался, что и я хитрю и отодвинул от меня конфеты.

Мне было только не понятно, зачем он прицепился к такой ерунде. Подумаешь, какие-то плакаты. Когда мы нашу нянечку закрыли табуреткой в туалете, нас тоже сильно ругали. Но ведь не целый же день! В это время мы дома уже всегда ужинали, заканчивали играть с папой в шашки и ложились спать.

Ближе к вечеру пришли папа с мамой. Папа надел орден, а мама — свою медаль. В этом месте всем полагалось носить награды. Папа о чём-то долго беседовал с дядей Василием и его начальником. Я не слышал ничего — опять был в каморке. Но на этот раз там было хорошо, я сидел у мамы на коленях: стул там помещался только один. И нас не закрыли на ключ, как тогда. Наконец, нас позвали, и мама повела меня домой спать. Она объяснила, что папа остался пока у них вместо меня, а утром его обещали отпустить, а мне будут задавать какие-то вопросы. И чтобы я им ни в коем случае не вздумал что-нибудь присочинить, как я это обычно делаю, и рассказал всё, как было на самом деле.

На меня мама ни капельки не сердилась: она видела, что я устал, и весь день ел только конфеты. По пути мы зашли в рабочую столовую, которая открыта и ночью, и что-то купили. Кажется, кашу, но я точно не помню. Мне было стыдно, что я подвел папу и ему сейчас тоже, наверное, задают глупые вопросы.

Утром мы вернулись к дяде Василию. Папа вышел к нам с мамой из комнаты, где висели халаты. Он был, как будто, немного чужой, взъерошил мне волосы и сказал, чтобы никуда я отсюда не уходил, а у него сейчас дела и он потом за мной зайдет. Мама оставила мне сверток с едой, и они ушли.

Я честно ответил дяде Василию, что мама меня вчера вечером не хвалила, как он почему-то подумал. Но и не ругала. Потому что я пообещал ей, что больше плакаты срывать не буду. После этого со мной беседовала какая-то тетя, у нее даже ордена не было, только две медали. И она была похожа не на тетю, а на дядю. Говорила какую-то ерунду про малышей, у самой, наверное, детей никогда не было, и я немного обрадовался, когда снова пришел дядя Василий. Он уже успел забыть, о чём спрашивал меня вчера и повторял одно и то же. Самое смешное, что ему это всё надоело, как и мне — он даже зевал. Я тогда догадался, что даже взрослые люди иногда делают не то, что им хочется, а то, что полагается. На этот раз мы говорили недолго, до обеда. Я даже устать не успел. Только-только достал хлеб с маслом из маминого свертка, как за мной пришел папа. Он пообещал дяде Василию, что будет со мной построже.

Мое знакомство с силами правопорядка на этом благополучно завершилось. И я стал немного старше.

Лёнька уже знал, что меня арестовали, как взрослого. Он прошептал мне на ухо, что и спрашивать ничего не будет, он понимает, что такое военная тайна. Он сильно мне завидовал и теперь во всем меня слушался, как будто я его командир. А я сказал ему, что он сам тогда отказался срывать плакаты и сам виноват. Раньше я и не замечал, как мало Лёнька понимает в жизни.