Что увидела Кассандра

Девушка со Среднего Запада устала появляться в твоих рассказах

Девушка со Среднего Запада приезжает в Нью-Йорк и напоминает главному герою (конечно, сама она не главная героиня) все то, что он оставил позади. Он и вожделеет, и одновременно презирает ее невинность. Когда она таки сдается и возвращается домой, он грустит, но не удивляется.

Взмах рукой. Девушка со Среднего Запада стоит одна на вечеринке. Главный герой улыбается ей, как бы говоря «выше нос» и «я очень наблюдателен», и это напоминает читателю, что главный герой втайне очень чувствительный человек, какие бы ужасные вещи он ни творил раньше или натворит потом. Они так и не заговорят с Девушкой со Среднего Запада, и повествование оставляет ее одиноко потягивать пиво в углу. В гостиной главный герой бьет по лицу своего лучшего друга. Станет ли он таким же, как его отец? Он заканчивает вечер, ошиваясь с двумя незнакомцами. Они доходят до Ист-Ривер и бросают камни в бездонную глубину.

Хруст пальцев. Девушка со Среднего Запада идет по улице, на ней зеленая блузка с глубоким вырезом. Проходя мимо, главный герой присматривается к ее пышному бюсту, прежде чем вернуться к насущной проблеме: что случится, если я не успею продать этих экзотических ара до того, как Рики потребует денег? Когда начинается ливень, главный герой ныряет в первую попавшуюся дверь и обнаруживает, что оказался в небольшом секс-шопе. Женщина уже здесь – может, она только что вошла вслед за ним? Но нет. У него вода стекает с челки в глаза, а ее неприметная бежевая куртка совершенно сухая. (Девушка со Среднего Запада смотрит на себя и видит, что ее зеленой блузки больше нет, а штаны вдруг оказываются с завышенной талией и жмут.) «Ну и ливень», – говорит он, а она отвечает: «В Огайо еще не так поливает». Он думает, что она, наверное, смущена тем, что он застал ее, когда она рылась в ящике с фиолетовыми анальными пробками. «Это подарок моей племяннице на девичник», – говорит она.

Вот такая жизнь у Девушки со Среднего Запада. Она вылавливает яблоки из воды зубами на Хэллоуин. Она простодушно смеется. Она поражена ценой замороженного йогурта («Шесть долларов!» – восклицает она, и коренные ньюйоркцы в очереди закатывают глаза, пораженные ее невежеством.) Она обитает на задворках сюжета и делает замечания о погоде. Хорошенькая, но никогда не красавица. Тихая, но никогда не таинственная. Время от времени, стоя в углу в оживленной комнате, пока повествование уходит куда-то прочь от нее, она задумывается о Среднем Западе. Она слышала, как говорила, что скучает по тамошнему творогу, скрипящему на зубах, по глубокому снегу, по хорошим людям, которых можно встретить только там. Хотя она со Среднего Запада, она никогда там не была.

По причинам, сперва неясным для Девушки со Среднего Запада, ты вдруг стал одержим дорогой.

Мужчина едет из Нью-Йорка в Сан-Франциско. Он делает остановку у древнего торгового центра, где Девушка со Среднего Запада убеждает его купить ржавую подкову. «Каждому новому дому нужна удача», – подмигивает она. Он напивается в Лас-Вегасе и проигрывает подкову в карты.

Мужчина едет из Нью-Йорка во Флориду. Казалось бы, что Девушка со Среднего Запада забыла в этом рассказе, но вот она на заправке в Вирджинии с насосом в руках.

– Айова, – говорит мужчина, разглядывая ее номера. – Вы так далеко от дома.

– Правда? – удивляется она.

Мужчина едет из Нью-Йорка куда-то еще, оставив за плечами жену вместе со всеми ее ожиданиями. Он встречает Девушку со Среднего Запада в баре у мотеля. Они болтают, пьют пиво, и она снова пробуждает в нем веру в человечество своим простодушным остроумием, своими мудрыми советами. Он возвращается к жене.

Перемотаем сцену. Мужчина и Девушка со Среднего Запада болтают, пьют виски, а потом идут к ней в номер. В коридоре они начинают целоваться, она нащупывает ключи. Ее уже целовали раньше – об этом можно было догадаться с самого начала по ее дерзким глазам и многообещающему топу, – но она этого не помнит. Разве поцелуй всегда такой вялый на вкус? Она прижимается к нему, проводит пальцем по его подбородку. Она понимает, что ничего большего не будет, еще до того, как он кладет свою ладонь на ее, дверь только слегка приоткрыта. «Возвращайся к жене», – говорит она, но на самом деле хочет сказать: «А давай-ка еще раз, но с чувством».

Перемотаем сцену. Девушка со Среднего Запада работает за барной стойкой, и главный герой ее практически не замечает (хотя, разумеется, бросает взгляд на ее пышный бюст). Он подкатывает к женщине из Портленда с татуировками, надломленной ровно настолько, чтобы это делало ее притягательной. Они выходят на парковку и бросают к звездам пустые бутылки. Девушка со Среднего Запада протирает стойку широкими круговыми движениями снова, и снова, и снова. Ей почти нравится находиться на периферии всех этих рассказов, но она вспоминает ту ночь в баре у мотеля, тот поцелуй, и ее бесит, что Женщину из Портленда будут целовать самозабвенно и страстно. Она хочет выйти на улицу. И не только для того, чтобы за ними понаблюдать. Она хочет увидеть, где она находится, что это за место между одной сценой и другой.

Главный герой и Женщина из Портленда возвращаются, он оставляет свое обручальное кольцо в кружке для чаевых. Перемотаем сцену. Главный герой возвращается один.

– Странно, что бар еще работает, – говорит он Девушке со Среднего Запада. – Совсем вас не жалеют.

– Я устала, – говорит она, и это чистейшая правда.

Мужчина едет из Нью-Йорка в Рино, Невада, и видит, что Девушка со Среднего Запада ловит попутку к западу от Омахи. (Ее сердце трепещет! Подумать только, как она на это решилась! Гравий на обочине дороги царапает ноги. К ее гигантскому рюкзаку привязана пара походных ботинок, так зачем она надела вьетнамки?) Мужчина съезжает на обочину двухполосной трассы и подбирает ее. (Стоит ли ей садиться в эту машину? Ноги сами несут ее внутрь, хоть она и старается удержать их на горячем асфальте.) Как только она пристегивается и машина разгоняется, мужчина говорит ей, что не стоит ездить автостопом. Разве она не знает, что это опасно, особенно для такой красивой девушки, как она? (Это он намекает на то, что опасен, или на то, что опасны все, кроме него?) Она застенчиво улыбается и говорит: «Значит, хорошо, что я вас встретила». Они приезжают Линкольн, Кирни, Козад, Норт-Платт, Огаллалу – хотя мужчина уже ездил по этим местам, в этот раз он видит все ее глазами, ясными и полными надежды. Через несколько часов ее тревога отступает, хотя она все равно настороже, и вот, глядя в окно, она уже и правда испытывает невинный восторг. Никогда раньше она не путешествовала, никогда не видела таких бескрайних просторов. Разговор у них скучный. «Сегодня такая хорошая погода», – говорит она, но хочет сказать совсем другое. Она хочет сказать, что любит дождливые дни не меньше ясных, что ей нравится, когда снег стирает линии пейзажа. Она хочет кричать, как страстно желает шторма, который срывал бы деревья, как ромашки. Когда наконец на горизонте появляются Скалистые горы, у нее перехватывает дыхание. «Равнина, – говорит она, – равнина исчезла так внезапно», и Девушка со Среднего Запада впервые чувствует наслаждение от слияния мысли и слова, а ты чувствуешь жар ее наслаждения в кончиках пальцев. Тебе на мгновение хочется провести с ней больше времени. Но она – лишь эпизод в рассказе. Мужчина высаживает ее в Боулдере, Колорадо, а потом наблюдает в зеркало заднего вида, не обернулась ли она. Не оборачивается. Она идет и думает: может быть, здесь я скроюсь. Но щелчок пальцев – и она исчезает.

Отец и сын едут на похороны и останавливаются на заправке в штате Небраска. Девушка со Среднего Запада подает им кофе, они пьют его за барной стойкой дайнера[27], грея руки о кружки. У нее, конечно, пышный бюст, но теперь это подушки, дающие покой, место, чтобы преклонить голову. Она говорит «Божечки» с акцентом, которого в Небраске не существует, но это не имеет значения для рассказа. Акцент здесь только для того, чтобы показать, что к чему. Есть еще в Америке места, оставляющие неизгладимый след, думает отец. Такой след, что его можно увидеть и услышать, отметка небывалой чистоты. Отец тоже носит такую отметку, но его шрамы запрятаны глубоко, так, что не разглядеть. И они гноятся. Они невыразимы, трагичны и невероятно интересны. Если бы только он смог подобрать слова, они бы полились из него, как кровь из раны. Он не хочет ехать на похороны своего старого друга и жалеет, что взял сына с собой. Предполагалось, что в дороге они сблизятся, но теперь он видит, что у них нет ничего общего.

Фокус повествования смещается. Сыну хотелось бы, чтобы отец не молчал все время. Он хочет, чтобы отец ему доверился. Сын никогда не слышал об этом умершем друге, а теперь они едут четырнадцать часов, чтобы попасть на его похороны. Когда он просит отца рассказать о покойнике, тот качает головой. Почему его отец с такой легкостью беседует с официанткой? Отец и Девушка со Среднего Запада говорят о погоде. Похоронная погодка – соглашаются они оба. Затем, неожиданно для него самого, разговор переходит на сына.

– Вот чего он никогда не поймет, – говорит отец, – так это того, что в жизни не всегда получается делать что захочешь.

– Ох, это точно, – говорит Девушка со Среднего Запада. Она совершенно согласна.

Сын хочет кричать, но обнаруживает, что онемел. Хочет встать, но он будто в ловушке.

«Ха», – думает Девушка со Среднего Запада.

– Я пошел служить во флот, когда мне было семнадцать, – говорит отец. – Женился на женщине, которую любил, но все равно не стал счастливым. Мне не понравилось быть отцом, потому что я все время уставал. У меня есть коллекция журналов для мужчин, которым нравятся пухленькие женщины в экзотических костюмах, и однажды мой сын нашел ее и так и не смог забыть: на каждый Хэллоуин он видит ведьм и Хеллоу Китти, божьих коровок и медсестер – и представляет, как я склоняюсь над тем журналом, и он никак не сможет стереть эту картинку из головы, эту женщину с огромной грудью в кепке Шерлока Холмса – трубка заманчиво свисает изо рта, а плащ расстегнут, и из-под него выглядывает бюстье.

Перемотаем сцену.

Эта поездка с отцом была сущим кошмаром. Ты боишься, что станешь таким же, как он. Но нет. Это сын боится, что станет таким же, как его отец. Это главный герой боится, что он никогда не выберется из этого дайнера, даже если уедет от него на тысячу километров. Даже если он начнет новую жизнь где-нибудь, где светит солнце, где Девушка из Калифорнии научит его жить настоящим. Ее грудь будет маленькой, упругой и высокой. Ты взмахиваешь рукой. Хрустишь пальцами. Но сцена отказывается меняться. Девушка из Калифорнии не появится. В дайнере линолеум на полу. Стена справа разрисована от пола до потолка улыбающимися панкейками, которые пролетают по воздуху, прежде чем вернуться на раскаленную сковороду. Никогда раньше завтрак не наводил на тебя такой ужас. Женщина за барной стойкой моложе, чем тебе казалось, на руках веснушки, заколка придерживает светлые, но безжизненно свисающие волосы, а еще у нее бейдж с именем. Кэролин.

– Знаешь, – говорит Кэролин, когда его отец уходит в уборную. – Ты ничего про меня не понял. – Тебе кажется, что она сейчас улыбнется – разве это не тот момент, когда женщины улыбаются? – но ничего подобного. – Я вообще не отсюда, я из Миннеаполиса. Это моя летняя подработка. Я стажерка на лейбле Saddle Creek Records здесь, в Омахе.