Сретенские ворота
![Сретенские ворота](/uploads/covers/2023-02-11/sretenskie-vorota-0.jpg-205x.webp)
- Автор: Юрий Яковлев
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 1974
Читать книгу "Сретенские ворота"
УПРЯМАЯ РОСИЦА
Я парикмахер. Стригу и брею. Люди возникают передо мной в зеркальной раме, и я могу рассматривать их сколько заблагорассудится. Изучаю носы, подбородки, глаза, затылки. Верчу чужую голову, как глобус. В каждом клиенте я нахожу что-то интересное. Одни мне приятны, другие вызывают неприязнь. Я, например, терпеть не могу людей с тонкой белой кожей: одно неосторожное движение, из этих бледнолицых кровь течет ручьями. Еще я не люблю лысеющих. У них каждый волос на вес золота.
Знайте, что каждый парикмахер втайне ждет появления в зеркале своей судьбы. Если столько людей ежедневно возникает и пропадает, то можно же выбрать по своему вкусу и удержать за руку кого надо…
Но когда она возникла передо мной из таинственного зазеркалья, я от неожиданности растерялся и пробормотал:
— Здесь… мужской зал.
— Знаю, — отрезала она и села в кресло с такой гордой непринужденностью, с какой царица садится на трон.
На ее смуглом лице как бы теплился отсвет жаровни, а в глазах отражалась зелень травы, покрытой росой, тяжелая, иссиня-черная коса лежала на спине в ложбинке между выпуклыми лопатками. Я смотрел на нее до тех пор, пока она не прервала меня резким приказом:
— Режь!
— Что… резать?
— Косу.
— Зачем ее резать?
— Не твое дело, глупый парикмахер!
Она была чем-то огорчена и говорила порывисто, словно бросала слова, а я должен был ловить их. У меня ничего не получалось, слова пролетали мимо. Тем более что они были окрашены незнакомым акцентом. И я прислушивался больше к их звучанию, чем к смыслу. Это ее рассердило, она повернулась ко мне и решительно сказала:
— Режь, или я уйду!
Ах да, надо резать косу.
Я смотрел на нее в зеркало, не решаясь посмотреть прямо. Зеркало — мой верный помощник — защищало меня, скрывало мое смущение.
— Как тебя звать? — невпопад пробормотал я.
— Не твое дело!.. Росица.
— Красивое имя.
— Ничего красивого!
Ее зеленые глаза смотрели на меня сердито и поблескивали, словно на самом деле в них зелень травы была перемешана с каплями росы.
— Я болгарка. Режь косу, тебе говорят.
— Подожди, Росица. Отрезать ничего не стоит. Раз — и нет косы. Но без косы будет некрасиво.
Не действовали на нее мои слова.
— У вас только одно на уме — красиво, некрасиво. А они не берут меня. Они смеются: куда тебе с такой косой!
— Кто тебя не берет? Куда?
Она вдруг оторвала глаза от зеркала и посмотрела на меня. И я в зеркале, со стороны, увидел, как она уничтожающе смотрит.
— Ты что-нибудь понимаешь? Ты ничего не понимаешь, глупый парикмахер. Братья возвращаются на родину, а меня оставляют. Они говорят — опасно. Но я не останусь. Слышишь? Режь!
Сколько волос я перерезал за свою жизнь… Случалось мне резать и косы. Я хладнокровно наматывал их на руку, как веревку, и, сильно нажимая на ножницы, резал. Пожалуйста, забирайте вашу косу. Но теперь мне как бы предстояло резать по живому, вонзать ножницы во что-то нежное, болезненно чувствительное.
Я специально долго рылся в ящиках туалета, хотя ножницы лежали передо мной на мраморном столике. Я надеялся, что она изменит свое решение. Напрасно надеялся.
— Нашел свои ножницы? — нетерпеливо спросила она.
— Может быть, ты одумаешься? — взмолился я.
— Режь, мучитель! Режь!
Она впилась в меня глазами и не отрывала взгляда, пока я не встал за спиной и не взял в руки ее косу. Теперь шелковистая, тонко пахнущая розовым маслом коса лежала у меня на ладони. Мне казалось, что, отрезав косу, я лишу ее красоты, погашу жар, который проступал на ее смуглом лице, как отблеск жаровни. Но отступать было некуда. Я раскрыл ножницы.
Коса у меня на ладони стала тяжелее. Но была по-прежнему теплой. Это было тепло ложбинки между лопатками, как бы специально устроенной природой для косы.
— Все? — спросила Росица.
— Все, — откуда-то издали отозвался я.
Она вскочила с кресла, уже не царица, а девчонка — и быстро зашагала к выходу.
— А косу?.. Ты не возьмешь косу?!
Росица остановилась в дверях, и глаза ее засверкали озорными зелеными огнями.
— Оставь себе на память!
Она скрылась, а я все еще держал в руке тяжелую, теплую косу.
Ах эта коса! Сколько раз я доставал ее, бережно брал в руки и разглядывал, как будто искал ответа на множество нахлынувших вопросов. Я касался косы щекой, вдыхал тонкий аромат розового масла и чувствовал слабое, далекое тепло — эхо тепла Росицы. Куда унесла судьба это нетерпеливое, горящее существо, как бы специально созданное для борьбы и несогласия? Она промелькнула и вышла из рамки зеркала, исчезла, оставив странный след — отрезанную косу. Если б не было этого следа — я бы решил, что она приснилась мне, растворилась в нереальном зазеркалье, где левая рука кажется правой, а правая левой. Эге, глупый парикмахер, кажется, ты упустил свою судьбу!
Не упустил я свою судьбу: Росица появилась снова — ждала у входа парикмахерской. Я не сразу узнал ее. Черный платок обрамлял лицо, делая его старше и строже.
— Здравствуй! — сказала она.
— Ты не уехала?
— Они не дождались меня. Я опоздала. Из-за тебя, глупый парикмахер. Что ты уставился на меня?
Я не знал, что сказать, и пробормотал:
— Ты, наверное, хочешь забрать косу?
— Если коса тебе мешает — выбрось ее!
— Зачем же ты пришла?
Глупее вопрос трудно было придумать. Зачем ты пришла? Это звучало обидно, но Росица не обиделась.
Она ответила с детской естественностью:
— Они же оставили меня одну. У меня больше никого нет. Вот я и пришла к тебе.
Жар ударил мне в лицо. Я почувствовал, как кровь волнами заливает лицо. Она пришла к тебе, глупый парикмахер! Что же ты стоишь как окаменевший? Пой! Пляши! Прыгай!
— Пойдем, — тихо сказал я.
Она не спросила куда, зачем, далеко ли. Она ответила:
— Пойдем.
И мы пошли.
— Есть у нас город, где все улицы упираются в море, — неожиданно заговорила Росица, шагая рядом со мной. — Куда ни пойдешь — обязательно выйдешь к морю. На улицах пахнет водорослями и рыбой. А дома маленькие, двухэтажные. Второй этаж выступает над первым, а во дворах висят сети. Словно весь город попался в одну большую сеть. Рассказывать?
— Рассказывай!
Я обрадовался, что она рассказывала, потому что сам от смущения потерял дар речи и молчал бы всю дорогу.
— Вокруг города возвышаются крепостные стены. Враги не смогли их разрушить. Разрушило море. И время. С берегом город соединяет узкая полоска земли. А в гавани покачиваются шхуны.
— Что же это за город? — спросил я.
— Несебр! Самый лучший город в Болгарии.
Я почувствовал, что она держит меня за руку. Ее маленькая теплая рука была сильной. И я подчинился силе ее руки — шел с ней по Несебру, и передо мной возникали крепостные стены, сети, шхуны.
— Если тебе кто-нибудь скажет, что Созопол лучше, не верь ему. Все созополцы хвастуны. Слышишь?
— Слышу! — отвечал я и уже был глубоко убежден, что Несебр, несомненно, лучше Созопола, хотя впервые слышал об обоих городах. Все, что относилось к Росице, само по себе становилось привлекательнее и лучше остального.
И вдруг девушка остановилась и рукой остановила меня:
— Но мы с мамой жили у дедушки Пенчо в Рильских горах. А в Несебре у отца была шхуна… Жандармы отняли шхуну, а отца повесили. Потому что он помогал революционерам. И все его сыновья — борцы за свободу. И дочь — тоже! Понял, глупый парикмахер?
Ничего я не понял, только чувствовал в своей руке ее маленькую теплую руку с шершавой кожей на обветренных пальцах.
Время от времени Росица появлялась в окне нашей парикмахерской. Я отрывал взгляд от головы клиента и видел ее между двумя манекенами, стоящими в окне. Она наблюдала за мной. Давно или только что пришла? Я не знал. Я делал ей знак: сейчас выйду. Она качала головой: не надо. Она не хотела мешать мне работать. Она очень тяготилась одиночеством и, не дожидаясь вечера, приходила, чтобы не быть одной.
Постепенно я привык, что она с улицы через окно наблюдает за мной. Она приходила незаметно и так же незаметно исчезала. Посмотришь в окно, а ее уже нет.
Иногда мне казалось, что я стою перед зеркалом и вижу не самого себя, а кого-то другого — счастливого, сияющего.
Какое хорошее это было время!
Мы вместе обедали в маленькой каморке за залом. Она делала вкусный шопский салат из помидоров, чучки — перца, лука и козьего сыра…
А по вечерам мы бродили по городу или выбирались к морю и лежали на гальке, подложив под головы руки. Над нами стояли крупные звезды. Но Росица говорила, что у них в горах звезды крупнее, потому что горы ближе к звездам, и что ее братья сейчас не спят: у них самая война ночью. Они смотрят на звезды, и она смотрит на те же звезды. А я смотрел на Росицу — в темноте она не видела, что я смотрю на нее, — и я видел в ее глазах зелень с капельками росы.
— Послушай, глупый парикмахер, — неожиданно заговорила Росица и заглянула мне в лицо, — хочешь жениться на мне?
Я не мог понять — говорит это она серьезно или смеется? Я промолчал. Тогда она заворочалась, и ее локоть сильнее уперся в мое плечо.
— Ты напрасно не хочешь жениться на мне, — сказала она. — У нас из окна видна вершина Мусалла. Наша деревня называется Жабокрек. Смешное название, правда? Там на закате кричат жабы на берегу реки Скр. Все реки текут на юг, а наша повернула и через горы потекла на север, к Дунаю. Упрямая река! Дедушка Пенчо большой мастер делать вино. Ты когда-нибудь пил вино, которое называется «Монастырское шушуканье»? Не пил? Это лукавое вино. Когда выпьешь его, начинаешь не петь, не плясать, а шушукаться. Расскажешь все, что у тебя на душе… Дедушка и такое делает — красное, как кровь. Так вот, когда я родилась, дедушка Пенчо закопал в землю пять бутылок вина. «Пусть ждут в земле, пока Росица вырастет, — сказал он. — Это будет ее свадебное вино».
Росица села и тихо засмеялась. Она сжала мою руку выше локтя и с упреком сказала:
— А ты не хочешь на мне жениться?
— Хочу, — сказал я.
— Из-за вина? Правда, глупый парикмахер? Ты хочешь жениться на мне из-за дедушкиного вина? Так бы не женился? Ничего, ничего, дедушка Пенчо разберется в тебе. Если ты ему не понравишься, он не откопает вина.
Она снова засмеялась. Ее смех был мягким и ласковым, он как бы долетел из дома дедушки Пенчо, из того далекого мира, куда не ступала моя нога. Я слушал ее смех, а потом набрался смелости и провел рукой по стриженым волосам. Волосы обрывались, и рука соскользнула в ложбинку между лопаток, где раньше лежала коса. Я задержал руку. Она перестала смеяться.
— Что же ты молчишь, глупый парикмахер?
Глупый парикмахер молчал. Ошеломленный. Погруженный в счастье. Все смешалось в его голове. Море танцевало. Звезды кружились. А Росица дышала мне в щеку.
Иногда ею овладевала тревога, и ее глаза наполнялись испугом. Как-то раз она прибежала ко мне утром. Я брил старика. Все лицо было как запущенное поле: с выбоинами, бугорками, морщинами. Я боялся его порезать и брил медленно. Росица прибежала и сказала:
— Пойдем. Ты нужен.
— У меня клиент…
— Ты мне нужен… на две минуты!
Пришлось оставить старика недобритым. Я не мог ослушаться ее. Я все время ощущал маленькую крепкую руку, которая вела меня куда ей хотелось. Когда я вышел на улицу, она сказала: