Как было — не будет

Квартиру ей дали отдельную, в новом доме. Кухонька, балкончик, в большой комнате паркет, под окном ребра батареи, стены обоями поклеены розовыми в белую клеточку. И такой спокойной да доброй представилась их будущая с Юлечкой жизнь в этой квартире, что она тут же побежала к Лизе Гречковой: «Скажи, что не пойду я. Своей буду жить жизнью».

Она не помнит, как поднялась с того камня и пришла домой. Юли не было. Щелкнула выключателем, села за стол. Такой ее и застала Юля, в плаще, со съехавшим на плечи платком, с остановившимся взглядом.

— Мама, ты что?

У Вали не было ни желания, ни сил говорить, только досада и усталость. Не глядя на дочь, спросила:

— Где это ты ходишь по ночам, хотела бы я знать?

Юлька ничего не ответила. Пошла на кухню. «Не чувствует, как я маюсь, — думала Валя, — в холодильник полезла. Ужинать собралась».

И вдруг подумала — у самой-то с утра крошки во рту не было, все страх да думы. От этой мысли стало ей горько, легла щекой на стол, сил больше нет.

Юлька выскочила из кухни:

— Говори сейчас же, что случилось?

— То случилось, что ты эгоисткой выросла. Мать из кожи лезет, старается, а у тебя одни гулянки на уме.

Это было неправдой, она чувствовала, но не могла остановиться. Все было не так, как надо: и то, как Юлька сразу после футбола ушла, и то, что со спокойным сердцем отправилась есть на кухню.

Не хотела Валя говорить Юльке о завтрашней встрече. Весь день не хотела. И если бы Юлька сейчас обошлась с ней мягко, обняла, повинилась, Валя бы не сказала. Но уж такая холера девка — чуть поперек, аж на дыбы становится. Схватила ладонями локти, голову вскинула:

— Вот ты как заговорила? А сама? Сама в двадцать лет какой была?

Валя сжалась. Ни разу в жизни не было у них разговора об отце. Юлька от других все узнала. Но торчал этот гвоздь между ними. И Валя боялась. И сейчас боялась, поэтому ничего не ответила.

— Если хочешь знать, мне все это надоело! — кричала Юлька. — И Женьке надоело. Мы взрослые люди, неужели это непонятно?

— Тихо ты. Сегодня мать Женьки мне на работу звонила. Свидание на завтра назначила. Разговор будет.

Юлька опустила руки, красные пятна выступили на скулах.

— О чем же разговор?

— Сама знаешь, не маленькая.

— Представь себе, не знаю.

— Не пара вы, Юля. И говорить тут больше не о чем.

— Ах, вот оно что, — в Юлькиных глазах вспыхнули яростные серпики, — по-че-му же это мы не пара?

Юлькина ярость неожиданно успокоила Валю. Она сняла плащ, отнесла в прихожую, поставила чайник и стала чистить сковородку над раковиной. Юля стояла за ее спиной и молчала, потом села за стол, положила перед собой руки, как на парте, смотрела, как Валя ест. Злость ее схлынула, и она уже спокойно спросила:

— Значит, не пара. Почему?

Валя вздохнула. Подняла глаза на Юльку и терпеливо стала объяснять:

— Разные жизни, Юлечка. Разные люди. Тут ведь такое дело человеческое: ходите вы с Женькой, а потом возьмете и поженитесь. Ну, и суди сама — они многограмотные, заслуженные, а получится, что я им родня.

Валя не видела лица Юльки, поэтому закончила так же тихо, как и начала:

— Вся тут заковырка, что из хорошей он семьи.

Не думала она, что ее разумная, тихая речь так подействует на Юльку. Подняла голову, глянула ей в лицо и испугалась — белое как мел, и в глазах уже не ярость, а боль.

— А я? Я из какой?

— Что из какой?

— Из какой семьи я?

Юлька поднялась, словно очнувшись, тряхнула головой, подошла к двери и оттуда тоном старшей, чужим, властным голосом сказала матери:

— Какая у них семья — мы не знаем. А наша — хорошая. Если ты не понимаешь этого, то хотя бы запомни.

Валя ничего не ответила, стала расстилать постель, и вдруг неожиданный, кроткий голос:

— Мама, я лягу с тобой?

Они легли спать на одной кровати, как тогда, когда жили в общежитии, когда Юлька была маленькой.

— Я пойду с тобой завтра, мама.

— Спи, нечего тебе там делать.

Юлька уткнулась в подушку, и оттуда послышался ее сонный голос:

— Ты ей скажи… Какие люди — такая и семья… Такая, мол, и у них будет…