Юрий Звенигородский

— Ежели б золотой венец возложила на тебя государыни-на девка Анютка (княжич передернулся, представив), это бы предвещало большое неудовольствие. А поскольку дорогой убор принят из моих рук, значит, будут тебя уважать и бояться многие, дарить ценными подарками. Только вот уж цветами лучше б не украшала. Они предвещают недолгие радость и довольство. 6

В златоверхом тереме имелся покой, куда даже ближним людям вход был заказан. Заветного порога ни разу не переступал и Владимир Андреевич Храбрый. Лишь однажды великий князь уединился здесь со своей супругой: это было перед Донским побоищем. И лишь однажды отец позвал сюда своего наследника: это было перед отправкой Василия к Тохтамышу. О чем шла речь в сокровенных стенах, осталось тайной. Все считали: о деле государственной важности! Обычно же в особом покое государь предпочитал оставаться наедине с собой. В сосредоточенном одиночестве, в неприкасаемой тишине он принимал незыблемые, сверенные с душой решения.

И вот Юрий оказался в этом покое. Отец рано утром заглянул в его спальню и привел сюда. Высокое маленькое окно еще мало давало света. Зажгли свечи на обширном пустом столе. Здесь не было книг, писчих листов, чернил, перьев. Отец не прилежал к чтению, письмом же занимался при крайней надобности. Он приходил в свое убежище не работать, а собираться с мыслями. Два жестких стула у стола, резной поставец в углу, — вот вся утварь. Дабы истопник не входил, печь топилась из перехода. Сейчас белые бока ее источали тепло. Юрий зяб, не то от холодной осени, не то от волнения.

— Сын мой! — начал Дмитрий Иванович. Добрые большие глаза его успокаивали робкого отрока. — Я уж теперь не знаю, увидим ли мы Василия.

Юрий хотел возразить, но отец поднял руку, предупреждая, что надо не говорить, а слушать.

— Вася кстати воспользовался смутой в Орде, — продолжил великий князь. — Тохтамыш восстал на своего благодетеля хана Тимура, властелина огромной азиатской державы. Чем кончится сия пря, посмотрим. Сыну удалось сольстить к себе трех ордынских чиновников. Их имена — Бахты Хозя, Хадыр Хозя и Мамат Хозя. Они и подготовили побег. Они же и сообщили мне, что бежал он в Подольскую землю, в Великие Волохи, к тамошнему воеводе Петру. Я послал туда молодых бояр: Ивана, Кошкина сына, другого Ивана, сына Всеволожа, и Селивана, внука Боброка. От них получил известие: Василий ушел немецким путем в Литву. А там сейчас, как в трясине.

— В трясине? — не понял Юрий.

— Видишь ли, — стал объяснять отец, — смерть Ольгерда Литовского принесла спокойствие нашим юго-западным границам, но не самой Литве. У Ольгерда осталось восемь сыновей. Яков-Ягайло был шестым, а стал первым. Оттер братьев, дядю же, старого Кейстута, удавил в темнице.

— Так-то он стал первым! — невольно передернулся Юрий.

— Взял старшинство не по праву, — подтвердил отец. — Между ним и сыном Кейстута Витовтом началась борьба, которой, казалось, не будет конца. Однако в прошлом году произошло неожиданное событие: Ягайло поехал в Угорскую землю и женился на Ядвиге, дочери и наследнице покойного Людовика, короля венгерского и польского. В Кракове окрестился в латынскую веру и принял достоинство государя Польши. Витовта же сделал наместником в Литве. Хотя согласие двоюродных братьев длилось недолго. Между ними опять немирье. И в это-то время наш Василий попал им в руки.

— На что он им? — удивился Юрий.

— С Ягайлой у меня дружбы нет, — вздохнул Дмитрий Иванович. — С немцами — тоже. Витовт же — друг немцев. Не отдаст ли им пленника? Могут и попросить, и даже потребовать ради мести. Вот почему я позвал тебя. Чтобы исподволь подготовить, посадить на великом княжении, если жизнь моя до времени пресечется.

— Татунька, слава Богу, ты здоров и молод! — воскликнул Юрий.

Отец погасил свечу на столе.

Яркий солнечный свет упал из слюдяного окна: день распогоживался. Пусть мало надежд на его тепло, зато солнечность греет душу.

Великий князь тяжело поднялся, большой и грузный, трудно было поверить, что ему еще нет и сорока.

— Мне кажется, я прожил долгую жизнь, — молвил он. — Сужу не по годам, по делам. Сделано много. Борьба за великое княжение с твоим дедом, Дмитрием Суздальским и Нижегородским. Еще более яростная борьба с Михаилом Тверским. Трижды пришлось отражать нападение на Москву Ольгерда Литовского. Удалось поменять немирье на мир с Олегом Рязанским. А скольких трудов стоило выстроить каменный Кремль! Еще что? Сделал Казань зависимой. Одолел мурзу Бегича на реке Воже. Потом — Донское побоище. Теперь вот восстановление княжества после Тохтамыша… На все эти дела молодости не хватит. Чувствую себя старцем.

— Бог даст, — встал и Юрий, — ты сызнова наберешься сил, старший братец Васенька воротится поздорову…

Тут он осекся. Вдруг стало темно. Свет в окне помутился, будто наступил вечер.

— Что это? — удивился великий князь. — По моим прикидкам, всего час дня, когда люди только еще утренничают, а тут… будто уже вечереет.

Послышалась беготня в переходе. Дмитрий Иванович открыл дверь. Челядинец бежал со свечкой.

— Княже, княже! — Он выронил свечу из трясущихся рук и уже в полной тьме не своим голосом произнес: — Солнце погибло!

Юрий ощупью подошел к столу. Услышал:

— Ужли затмение?[15]

Люди принесли свечи. Все пошли на высокое крыльцо. Там было холодно и темно. Кто-то из слуг помянул пугливо о конце света. Чудов архимандрит Исакий, оказавшийся в тереме, произнес:

— О затмении пророк Захария глаголет так: «И сбудется тот день, перестанет свет, только студень и мрак будут».

Семен Федорович Морозов пояснил:

— Затмение, это когда луна застит между солнцем и землей.

Золовка Анна, гостящая у великой княгини, дала свое объяснение:

— Затмение бывает оттого, что злой дух скрадывает свет Божий и впотьмах ловит христиан в свои сети.

Примерно два часа спустя день вновь исполнился яркости. Отец сказал матуньке:

— Это знамение пугает меня. Что-то с Василием…

Борис Галицкий проводил Юрия в его ложню. На ходу, как бы между прочим, напомнил:

— У государя был первенец Симеон, да помер, когда тебе еще пяти лет не исполнилось. С тех пор старшим стал Василий.

Глубинное, смутное воспоминание! Юрий глянул на дядьку, как на дьявола-искусителя:

— Не пойду в спальню. Лучше на свежий воздух, на огород. Побуду один.

Однако он не хотел одиночества. Более того: боялся его. У черного хода на заднем крыльце встретил учителя своего Морозова. Этот человек становился лекарем для души: не только научит, но и наставит. И, как духовник, смятение обратит в покой.

— Боярин Семен, не прогуляешься ли со мной по огороду?

— Прогулка после ненастья весьма живительна, — пошел с ним учитель. — Солнце дарит лишь свет, а тепло спрятало за пазуху. Сейчас глядит озорно: вот, мол, какую штуку я откололо! А все же освежишь грудь после теремного духа, и телу легче.

Юрий завел речь о распре среди литовских наследников. В дополнение к отцовым речам узнал, что старшие братья не сопротивлялись властолюбию Якова-Ягайлы. Княжили в своих уделах и тем довольствовались. Лишь дядя Кейстут возмутился явному беззаконию, поначалу даже пленил племянника, однако же потом отпустил, простил. И ошибся. Ягайло заманил его в мрачный замок Крево, бросил в темницу, велел задушить. С тех пор у властолюбца борьба с двоюродным братом Витовтом Кейстутьевичем. У последнего в друзьях тевтонские рыцари. Ягайло же их боится, ибо воин из него аховый. Однако же сумел надеть в Кракове королевскую корону, объединил Литву с Польшей…

Тут княжичу захотелось узнать подробнее, как удалось невоинственному Ягайле столь внезапно возвыситься. Оказывается, отнюдь не внезапно. У Ядвиги, муж коей по завещанию покойного короля должен стать наследником, имелся к тому времени рыцарь сердца: Вильгельм, герцог австрийский. Они вместе воспитывались. Но не по нраву пришелся польским вельможам тот герцог. Что он мог дать? А тут — послы от Ягайлы. Литовский князь предложил большую часть отцовских сокровищ да еще целое государство в придачу. Даже дал отступные Вильгельму.

— Бедная Ядвига! ~ пожалел Юрий.

— Ей предложили апостольский подвиг, — сказал Морозов. — Преодолеть отвращение к низкорослому толстяку, зато обратить в истинную веру заблудший народ литовский.

Правда, Вильгельм оказался не столь уступчив: неожиданно появился в Кракове. Ему запретили вход в замок. Однако влюбленные встретились во францисканском монастыре. Страсть возобновилась с той силой, что они обвенчались. После чего Вильгельм вздумал пользоваться супружескими правами уже в самом королевском замке. Оттуда он был с бесчестьем изгнан вельможами. Ядвига намеревалась уехать вместе с ним, но ее удержали силой.

— Бояре, — заключил Юрий, — вершат дела при государевой слабости.

— Да, — подтвердил Морозов. — После бегства Вильгельма они сызнова начали убеждать королеву стать женой князя литовского. Позволили отправить посла, дабы хорошенько вызнать его наружность и нрав. Озолоченный посол донес: Ягайло видом приятен, в обхождении добр. И Ядвига в прошлом году все-таки сочеталась с ним браком.

— Чем же может угрожать брату Василию нынешнее пребывание в Литве? — хотел добраться Юрий до главного.

— Ничем, — огорошил Морозов. — Ягайло — враг наш еще со времен Донского побоища — сидит в Кракове. Витовт — в Вильне. Ядвига прислала ему письмо: дескать, муж отдал ей княжества Литовское и Русское, то есть южную Русь. Значит, у нее право требовать дань от обоих княжеств. Нетрудно представить, что стал чувствовать к Ягайлу Витовт?

— Прибегнет к помощи немцев? — рассудил Юрий отцовскими мыслями. — Отдаст им в заложники нашего Василия?

— Хлопот будет рыцарям с заложником! — возразил Морозов. — Не проще ли Витовту с помощью Дмитриева наследника добиться союза с Москвой против Кракова?

У Юрия что-то оборвалось внутри. Словно воздушный дворец, как коломенская церковь, обрушился. И легче стало от этого, вздохнулось вольнее. Ощутил себя прежним, безмятежным, до дня безгрешным.

— Кто нынче у татуньки в первых советниках? — спросил он.

— Сам, поди, знаешь, кто, — отвечал Морозов. — Федор Андреевич Кошка да Федор Иванович, сын казненного Вельяминова, да Константин Дмитриевич Шея, внук Четов…

— Ты, — быстро перебил княжич, — тебя, коли приму власть, сделаю первым своим советником!

Семен Федорыч усмехнулся в светлые усы:

— Что ж, история — сосуд мутный. Может быть, золотой венец падет и на твою главу. Изволишь, — проси совета. Скажу, чем умудрил Бог.

По дорожке, крытой палыми листьями, к ним крупно шагал Борис Галицкий.

— Хорошая весть! — еще издали крикнул он. — Только что по Смоленской дороге прибыл гонец: княжич Василий Дмитрич едет домой! Он уже между Вязьмою и Можайском.

Юрий с Морозовым быстро пошли встречь благому вестнику.

Златоверхий терем кипел внезапными большими приготовлениями. Женская половина звонкими голосами постельниц, мамок и сенных девок напоминала птичник. С некоторых пор у Юрия не один, а два младших братца: пятилетний Андрей и двухлетний Петр, с коим ныне возится переимчивая мамка Домникея. Ее-то тепла и недоставало в этот час Юрьевой смятенной душе. Первой на его позов выбежала постельница, рябая Анютка. О Домникее поведала: