Голоса потерянных друзей

По пути мы встречаем человека. Он не заговаривает с солдатами, а лишь отводит в сторону свою оседланную лошадь. Но когда мы проезжаем мимо него, он старается разглядеть сквозь прореху в холстине содержимое нашей повозки и выяснить, нет ли там того, что могло бы ему пригодиться. Его наглый вид не на шутку меня пугает, и я снова гляжу на маленький пистолет. Луч солнца падает на его рукоять, украшенную серебряными розами, и мисси тянется к ней, но я бью ее по руке.　

— А ну не трогай! — строго велю я. — Это не твое.　

Она взвизгивает, уползает подальше и, насупившись, глядит на меня. Я прячу оружие под собой, чтобы она его не видела.　

Около полудня мы добираемся до водоема, который нужно пересечь.　

В небе снова грохочет гром, поэтому мы спешим переправить животных на другой берег, не давая им времени отдохнуть. Речка быстрая, но не глубокая.　

— Ведем их вон до того холма, — командует сержант, вскинув в воздух кулак. — На том берегу сделаем привал и напоим скот.　

Он едет первым, за ним — упряжка под управлением кучера, а по бокам — солдаты, которые следят за тем, чтобы мулы не остановились и повозку не занесло в сторону. Дно у речушки каменистое, и повозка то приподнимается, то проваливается в ямы. Мисси стукается головой и вскрикивает.　

Мы быстро пересаживаемся в самый конец повозки, чтобы можно было сразу выбраться, если ее вдруг затопит. Переправа казалась легкой, но вышло иначе.　

Высунувшись в узкую прореху в холстине, я вижу Элама. Он держится от нас на некотором расстоянии, но я сразу его узнаю.　

Мулы уже по самый живот в воде, и ручейки начинают просачиваться сквозь днище повозки.　

Тут я слышу громкий треск — точно сломалось колесо или спица. Холстина над нашими головами содрогается. Я оборачиваюсь и вижу круглую дыру, залитую солнечным светом. Снова раздается треск — и следом в холстине разверзается вторая прореха.　

— Разбойники! — кричит кто-то из солдат. Мулы рвутся вперед. Кучер хватается за хлыст.　

Моя рука соскальзывает с бортика, и я падаю вперед, едва не перемахнув через край тележки. Бортик врезается мне в живот, выбивая весь воздух из легких, и вода тут же затекает под воротник. Кто-то хватает меня за платье. Рука большая и сильная — я сразу понимаю, что это мисси. Джуно-Джейн тоже цепляется за мое платье. Они вместе затаскивают меня обратно, и мы падаем на днище. В этот самый миг я замечаю, как Элам Солтер верхом на своем буланом мерине проносится мимо. Мне не видно, падает ли он, но я слышу свист пули и ржание лошади, а потом стон и плеск воды. Следом раздается стук копыт, который быстро удаляется. Солдаты палят по неизвестному налетчику.　

Повозка несется вперед по камням, и ее уже не остановить. Мулы выбираются из воды и карабкаются вверх по склону, а нас качает из стороны в сторону, точно детскую игрушку. Я покрепче хватаю Джуно-Джейн и мисси, и мы прижимаемся к днищу. На нас летят кусочки дерева, пыль, ошметки холстины.　

Я возношу Богу молитвы и стараюсь примириться со случившимся. Может, именно такой конец нам уготован. Смерть не от когтей хищника в болотах, гибель не на дне реки или в диком краю во время перегона груза, а в этом самом ручье, почему-то оказавшемся таким опасным.　

Подняв голову, я ищу взглядом пистолет.　

«Если это индейцы или разбойники, мы им живыми не сдадимся», — проносится у меня в голове. Слишком уж много историй я слышала в Техасе о том, как они обходятся с женщинами. Да и за примерами далеко ходить не надо — взять хотя бы мисси и Джуно-Джейн. «Господи, дай мне сил сделать все, что нужно!» — молю я. Даже если я найду пистолет, в нем всего два патрона, а нас трое.　

«Дай мне сил! Помоги!»　

Все кругом перевернуто вверх дном, а пистолета нигде не видно.　

Неожиданно повисает тишина. Крики и грохот выстрелов умолкают так же резко, как и начались. Дым с запахом пороха повисает в воздухе плотной пеленой, неподвижной и страшной. Слышатся только тихий храп лошадей и жуткие предсмертные хрипы.　

— Тихо, — приказываю я мисси и Джуно-Джейн. Может, разбойники решат, что повозка пустая, мелькает надежда, но тут же испаряется.　

— А ну выходите! — приказывает голос. — Если хотите, чтобы кто-нибудь из солдат еще повоевал на своем веку, выходите, не сопротивляясь.　

— Вам решать! — добавляет другой голос, спокойный и низкий. Мое ухо мгновенно его узнает, и кровь тут же стынет в жилах, пускай я и не могу взять в толк, как такое возможно. Где же я слышала этот голос? — Хотите, чтобы сейчас здесь было четыре трупа, да еще один — помощника маршала? Ну что ж, всех ждет один конец.　

— Не надо! — вскрикивает один из солдат, но раздается треск — точно кто-то расколол тыкву, — и он затихает.　

Мы с Джуно-Джейн обмениваемся взглядами. Глаза у нее испуганные, круглые, побелевшие по краям. Губы дрожат, но она кивает. Мисси, лежащая рядом со мной, уже пытается встать — наверное, потому что так приказал мужской голос. Она не понимает, что происходит.　

Я снова принимаюсь искать пистолет. Щупаю и там, и тут…　

— Выходим! — кричу я. Может, нас уже пристрелили? Но нет, я рыскаю по полу руками. Пистолет…　

Пистолет…

— Выходите немедленно! — требует голос. Очередной выстрел оставляет в холстине еще одну дыру, всего в футе от наших голов. Повозку дергает вперед, но она сразу застывает — то ли кто-то придержал мулов, толи они погибли.　

Мисси ползет к бортику.　

— Погоди, — велю я, но разве ж ее остановишь! Пистолета так нигде и не видно. Что же произошло? Что это за люди, и чего они от нас хотят?　

Когда мы с Джуно-Джейн выбираемся из повозки, мисси уже на ногах и куда-то направляется. А потом я вижу солдат, лежащих ничком, у одного окровавлена нога. Кровь сочится из головы кучера. Он открывает и закрывает глаза, пытается прийти в себя, спасти себя и нас, но разве же это в его силах?　

Сержант поднимает голову:　

— Вы вмешиваетесь в дела кавалерии Соединенных Штатов, и…　

Его со всей силы бьют прикладом.　

Мисси стонет так, точно это ее ударили.　

Я поднимаю глаза на того, кто с оружием. Он еще совсем мальчишка, на вид ему лет тринадцать-четырнадцать. И тут я вижу, как из-за кустов появляется мужчина с ружьем на плече. Шагает он неспешно, легко, и виду него довольный, точно у кота, сцапавшего добычу и собравшегося полакомиться ею. Под широкими полями шляпы расплывается улыбка. Когда он отодвигает шляпу на затылок, я вижу повязку на глазу и шрамы, испещрившие половину его лица, и сразу понимаю, почему узнала его голос. Что ж, может, как раз сегодня он завершит то, что начал тогда, у причала.　

Мисси гортанно рычит, точно дикий зверь, скалится, щелкает зубами.　

Мужчина запрокидывает голову и хохочет:　

— Вижу, кусаться ты не разучилась. А я-то уж думал, что мы эту дурь из тебя выбили, прежде чем наши дорожки разошлись.

Этот его голос… Я просеиваю воспоминания, точно муку, но они ускользают, увлекаемые порывами ветра. Были ли мы знакомы до этого? Может, его знал масса?　

Мисси рычит громче. Я хватаю ее за руку, но она вырывается. Я снова напрягаю ум, пытаясь понять, кто передо мной. Если окликнуть его по имени, может, он замешкается и солдаты успеют схватить мальчишку с пистолетом.　

Лошади переходят речку и взбираются на берег позади нас. Но я не свожу глаз с мужчины. Вот уж кто представляет опасность. Мальчишка, его сообщник, кажется просто кровожадным безумцем, но всем заправляет здесь именно этот человек.　

— А ты… — он поворачивается к Джуно-Джейн. — Обидно будет расставаться с такой хорошенькой метиской. И уж тем более если поймал одну… особенно ценную. Можно сказать, ты выжила лишь благодаря случайному стечению обстоятельств. Пожалуй, тебя я оставлю. Будет мне компенсация за все те невзгоды, что выпали на мою долю из-за твоего папаши, — он поднимает левую руку и снимает с нее перчатку — на кисти не хватает нескольких пальцев. Потом он указывает на пустую глазницу под повязкой.　

Этот человек считает массу виноватым в своих увечьях? Но почему?　

Я отпускаю мисси и прикрываю собой Джуно-Джейн.　

— Оставьте ребенка в покое, — говорю я. — Она ни в чем перед вами не виновата.　

Он склоняет голову набок, чтобы лучше меня разглядеть, и таращится на меня своим единственным глазом:　

— Кто это у нас тут? Маленький кучер, которого Мозес, по его же собственным уверениям, давно укокошил? Но все вы тут вовсе не те, кем кажетесь, а? — он смеется, и я вновь улавливаю знакомые нотки.　

Мужчина подходит ближе:　

— Тебя я, наверное, тоже оставлю. Пара прочных кандалов — и дело в шляпе. Сломать таких, как ты, проще простого. Ох уж эти негры, дьявольские отродья! Ничем не лучше мула. Не умнее. Надень на них упряжь — и забот знать не будешь. Впрочем, от них не только в упряжке может быть толк, — он обводит меня злым взглядом, который я тоже узнаю. — Кажется, знавал я твою матушку, — добавляет он и улыбается. — Весьма и весьма близко.　

Он поворачивается к реке и приветствует всадников, которые приближаются к нам. А в это время воспоминания уносят меня в прошлое, все дальше и дальше. Его лицо проступает сквозь шрамы, повязку на глазу, я узнаю форму носа, очертания заостренного подбородка. Отчетливо вижу, как он приближается к повозке, в которой мы с матушкой льнем друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Вспоминаю, как его руки хватают маму и тащат к себе, как она цепляется за колеса. Ее болезненные стоны тонут во тьме, но я больше ее не вижу. «Спрячьтесь под одеяло, деточки мои, — задыхаясь, кричит она нам. — И сидите там!» Я натягиваю одеяло на голову, чтобы только ничего не слышать. Хваюсь за братьев и сестер, а их с каждым разом становится все меньше: сначала восемь, потом семь, затем шесть… три, два, один, и наконец остаемся только мы — я да моя кузина, малышка Мэри-Эйнджел. А потом я одна прячусь под потрепанным одеялом, надеясь, что меня не заметят.　

Я прячусь от этого самого человека — Джепа Лоуча. Он постарел, у него прибавилось шрамов, а лицо до того обезобразилось, что его сложно узнать. Передо мной стоит тот, кто отнял у меня моих близких. Злодей, которого масса выследил много лет назад и передал конфедератам. Выходит, он не погиб на поле боя, а жив и теперь стоит передо мной.　

Следом приходит ясное понимание: на этот раз я его остановлю — или погибну. Я не позволю ему еще раз меня обворовать. Мне этого просто не вынести. Не пережить.　

— Забирайте меня вместо нее, — говорю я. Без мисси и Джуно-Джейн я буду куда сильнее. — Одну меня. — Уж я-то найду способ справиться с ним. — Забирайте меня, а этих девушек и солдат оставьте в покое. Я хорошая женщина. Совсем как мама, — эти слова обжигают мне гортань. Во рту чувствуется кисловатый привкус галет и кофе. Я сглатываю и продолжаю: — А еще я сильная. Как мама.　

— В вашем положении особо не поторгуешься, — посмеиваясь, подмечает Джеп Лоуч.　

Двое мужчин на лошадях подъезжают к нам ближе и тоже начинают смеяться. Того, что приближается слева, я узнаю сразу, но не могу поверить своим глазам даже после того, что слышала о нем. Это Лайл Госсетт, восставший из мертвых. Не переданный властям за вознаграждение, как думал Элам Солтер, а продолжающий разбойничать вместе со своим дядькой. Похоже, они с ним из одного теста — из прогнившего теста, как, впрочем, и вся родня хозяйки.