Бакиров. Покровитель для Ангела. Книга бонусов

Часть 1 Осколки, штиль, прощение, первая брачная ночь

Ничто не проходит бесследно, и то, что мы пережили, навсегда оставляет отпечаток в моей душе. Я иногда думаю о том, что бы со мной случилось, если бы тогда я не пошла за помощью к Мише. Вероятно, меня бы все же забрали в детский дом, которого я так боялась.

Я засыпаю только у Миши на руках. Всегда. По-другому не могу, не получается. Первое время он возится со мной, как с маленькой, потому что было слишком жестко, и мне нужно время, нам обоим оно нужно.

Мне делают небольшую гинекологическую операцию, потому что Богдаша родился крупным в очень тяжелых для меня условиях, но теперь все хорошо. У меня точно еще будут детки, и я справилась, выносила этого кареглазого голосистого богатыря.

Штиль, спокойствие и простые житейские хлопоты. Поесть, покормить малыша, поспать, пойти на прогулку. Теть Люба помогает, Толик иногда навещает, но в целом больше нам с Мишей никто не нужен.

Мы так соскучились друг по другу, что не пускаем никого в нашу жизнь, счастье любит тишину, теперь мы знаем.

Миша винит себя в жестокости по отношению ко мне, а мне трудно простить, и я никогда этого не забуду. Нам сложно, и это не сказка, чтобы случилось чудо по одному щелчку пальцев.

Муж часто сидит один у камина, ночи даже там проводит, но я не хочу, чтобы он отдалялся. Знаю, Миша никому не расскажет, как ему больно и как он сожалеет, но я все и так вижу. Я такая же травмированная, но нам никто, кроме нас, не поможет. Сами наломали дров, самим же разгребать.

Мне тоже сложно. Я часто думаю о своей жизни, и, как ни странно, даже когда уже все хорошо, хочется плакать. Нам надо это просто пережить, нужно время.

— Ангел, поделись со мной.

Чувствую нежное поглаживание грубоватой ладони мужа. Сыночек спит. Прошло несколько дней, как мы дома. Дома.

Дом. В этом слове столько смыслов, но все они сходятся к одному – тепло. Тепло в теле, тепло в душе, спокойствие.

Я сижу на диване рядом с Мишей, он обнимает меня, гладит по ноге.

Приятно потрескивает камин, за окном метель, и впервые за столько времени я чувствую себя спокойно, хотя иногда меня одолевают воспоминания, как сейчас, и я не могу уснуть. Прихожу тогда к Мише, и мы вместе сидим у огня, разговариваем или просто молчим.

— Я думаю.

— О чем?

— Как ты тогда понял, что я боюсь попасть в детдом?

— Ты сама мне сказала.

— И ты запомнил? Это же было в нашу первую встречу.

Вижу Михаила. Его глаза карие с зеленой радужкой сейчас поблескивают.

— Ты не раз об этом говорила.

— Правда? Когда? Я не помню…

— Ты болела тогда. Я пришел проверить. У тебя была высокая температура. Ты тогда залезла мне на руки и плакала у меня на плече, боялась, чтоб тебя не забрали в детдом.

— А ты что делал?

Сплетаю наши ладони, мне хорошо, когда Миша рядом. Спокойно, и тату его меня уже давно не пугают. Нравятся очень, как и он.

— Ну, успокаивал тебя, гладил по спине. Что бы я еще сделал? Ты же мелкой была. Дрожала у меня на плече.

Опускаю голову. Я этого почти не помню. Помню только, что Миша приходил и что-то мне давал из лекарств.

— А потом приехал Толик и привез продукты.

— Тоху, значит, ты запомнила. Ну-ну.

— Миша, ну нет!

Щекочет меня, а я уворачиваюсь, но безуспешно. В один миг попадаю в крепкие объятия Михаила.

— О чем еще ты думаешь, девочка? Скажи.

— Не знаю. Обо всем.

Мы вместе смотрим на горящий камин. Пламя потрескивает, Миша обнимает меня, а я на ладони его смотрю.

Все в шрамах. Жуткие просто порезы, намного страшнее, чем у меня на спине, и их видно, в отличие от моих. Я могу надеть любую футболку и все спрячу, но шрамы у Михаила на руках, и их ничем не скрыть.

— Не смотри, Ангел. Не надо.

Опускает ладони, будто засмущавшись, натягивает свитер на них, но я останавливаю:

— Нет, Миш! Ничего. Все нормально.

Касаюсь его шрамов, а после осторожно целую его ладони, ловя потемневший взгляд Бакирова.

Прошла всего неделя, и мы осторожничаем. Каждый вечер мы вместе, я укладываю малыша спать, и мы остаемся наедине.

— Ангел, все нормально?

Кажется, Миша спросил это уже в десятый раз за сегодня. Я вижу, как он переживает за меня, а я за него и сына. Этот баланс, равновесие моей жизни было расшатано до ужаса, и мне сложно. Я не скрываю этого.

— Да. Мне просто нужно время.

— У нас для этого вся жизнь. Не торопись, Ангел. У нас очень много времени.

***

Каждый день как подарок, мы вместе, выбороли этот шанс, вот только воспоминания не дают мне покоя еще долгое время. Шрамы на спине зажили, а в душе их заживить намного сложнее.

Я боюсь первой близости с мужем после всего, и Миша это видит. Меня всю колотит, и он замечает, как я дрожу.

— Ангел, скажи – и я уйду. Могу все время спать в другой комнате. Да, мы женаты, но это тебя ни к чему не обязывает.

Ему тоже сложно, мы стоим друг напротив друга. В комнате полумрак, а мне страшно сделать этот шаг, помня о прошлом.

— Миш, я…

«Я боюсь тебя». Хочу сказать и не могу, а он и так все понимает, читает по глазам.

— Ты что, меня боишься, малыш?

— Да. Очень.

Киваю, слезы катятся по щекам. Я не хочу между нами секретов, и то, что было, не стереть ничем. Мы можем только новое построить, простить и идти дальше. Если я сейчас не сделаю этот шаг, страх всегда будет жить во мне.

Миша берет меня за руки. Вокруг очень тихо, сынок спит, поздняя ночь, а мы привыкаем друг к другу. Вижу его шрамы на руках, боже, как же мы это вынесли.

— Прости меня, Ангел, прости, пожалуйста! Я не знаю, как мне жить теперь с этим.

В его глазах стоят слезы, теперь мы не стыдимся показывать чувства. Зато честно, зато так, как оно есть на самом деле.

Вытираю его слезы, мне самой невыносимо от этого, боль Михаила я всегда чувствую сильнее собственной.

— Не плачь, любимый мой. Я простила тебя, правда. Мне просто сложно.

— Мне уйти, Ангел? Скажи, чего ты хочешь.

В голове роятся мысли, а слов нет. Одни только слезы. Море, океан слез. Это было очень больно когда-то, я верила: прошло, но нет. Слишком мало времени, я думала, я сильнее.

— Ложись спать.

Миша целует меня в висок и отпускает руки, открывает дверь, чтобы снова уйти, а я бегу к нему и хватаюсь за его крепкий горячий торс, обнимаю, прилипаю к нему.

— Не уходи! Только не снова, прошу! Останься сегодня, Миш.

— Я так не могу, Ангел. Не могу уже видеть этот страх в твоих глазах. Застрелиться хочется каждый раз.

До него я была другой. Иная жизнь, и я совсем еще девчонка. Михаил Александрович показал мне любовь и перебил, как тростинку. А я что? Я им заболела. Я больна этой любовью, я больна им, и это не лечится.

— Я не могу без тебя! Не могу, Миша.

— Все еще не простила?

— Простила, давно простила. Прошу, будь мне мужем по-настоящему! Я очень этого хочу. Пусть сегодня будет наша первая брачная ночь, которой у нас не было, пожалуйста!

Он тяжело дышит, упираясь кулаком в дверь, а после оборачивается и подхватывает меня на руки.

— Я обожаю тебя, Ангел мой! Обожаю, девочка, слышишь?! Безмерно, безбашенно и навсегда. Хочу тебя. Хочу замаливать свои грехи, забирать их, выгрызать зубами.

Касаемся носами, ласкаем друг друга, целуем, прощаем. Миша слезы мои собирает, а я за шею его сильную держусь.

— Все прошло. Я тоже тебя люблю, Миша. Безумно. Давай перевернем страницу. Иди ко мне.

Поцелуи становятся требовательнее, Миша стягивает с меня ночнушку, обхватывает мой сосок зубами, рычит, а я завожусь с полуоборота. Только с ним чувствую себя самочкой, сучкой, которая хочет самца.

Миша укладывает меня на кровать, широко разводит мне бедра, наваливается сверху. Гладит меня крупной ладонью по влажным складочкам, у него на руках тату, и, боже, да, это меня заводит.

Океан эмоций: от страха до трепета, от предвкушения до печали.

— Прогони. Последняя возможность.

Миша на локти опирается, а я лишь головой мотаю.

— Нет. Я хочу тебя, покажи мне свою любовь.

Кажется, что Миша целует каждый сантиметр моего тела, доводя меня до состояния пластилина. Теплая, горячая даже, я купаюсь в его ласке, по телу бегут мурашки, которые муж то и дело провоцирует. Внизу живота приятно тянет. Я готова.

— Я не могу больше… Миш, пожалуйста, – умоляю его, и муж приставляет к моим мокрым складочкам крупный эрегированный член, каменный просто, большой. Он входит медленно, заполняя до упора, а после сгибает мою ногу в колене, сильнее подстраивает под себя, проталкивает настырный язык в рот и начинает двигаться.

Боже, это так… сладко, эротично, беспредельно просто приятно. Я вторю его движениям, наши тело словно сливаются в этот миг, отвечаю на его толчки, мои возбужденные соски трутся о его волосатую грудь, и это еще больше распаляет.

Мы целуемся, кусаемся, рычим и стонем, заводим друг друга, доводим до безумия.

Я не знаю, сколько раз мы занимаемся сексом в нашу ночь примирения, помню, что у меня было пять оргазмов, и это было сродни наркотической эйфории. Если честно, понятия не имею, почему не беременею, потому что мы не можем насытиться друг другом до самого рассвета и совершенно не предохраняемся.

Вот она – наша истинная первая брачная ночь. Мы с Мишей просто не можем отлипнуть друг от друга. Нежно и ласково, а после жестко и страстно, дико, практически как животные, соскучившиеся, голодные и дорвавшиеся друг до друга муж и жена.

Миша делает мне хорошо. Он опытный, хотя я вижу, что еще сдерживается, дает мне время, и я благодарна за это. У нас будут еще эксперименты в постели, но сегодня ночь примирения, и мы показываем друг другу, что, несмотря на шрамы, пережитые обиды и боль, мы все так же любим.

Больной, бешеной любовью, и это не прошло. Наоборот, пламя разгорелось еще сильнее, и, кажется, на одном ребенке мы не остановимся.

— Я хочу еще деток от тебя, – говорю уставшая под утро.

Миша улыбается, кладет крупную ладонь мне на голый живот.

— Значит, будем работать над этим.

Засыпаю под утро на руках у Миши. Я так теперь всегда сплю, мне нравится.
Отдыхаем, правда, всего час, пока не слышим детский плач.

— Богдан проснулся. Надо вставать.

— Я покормлю его, все сделаю. Отдыхай.

Миша оказывается хорошим отцом, хоть и сам из детского дома и не знавший родительской любви. Он заботливый, внимательный, даже Толик его подкалывает.