Смертельная клятва

1

САБРИНА

Я смотрю на одежду на своей кровати, и чувство уныния оседает где-то в глубине моего живота, пока я чуть плотнее натягиваю на себя халат. Прошло чуть больше месяца, а я даже не начала привыкать к новым обстоятельствам.

Потянувшись, я беру пару черных джинсов, одну из вещей, которую мне пришлось купить в первый день моего приезда сюда. Мне нужно постирать вещи, поэтому у меня осталась только эта пара и пара простых рубашек с длинными рукавами.

Стирка. Меньше шести недель назад кто-то делал это за меня. Менее шести недель назад моей любимой парой джинсов были темные джинсы покроя «бойфренд» от Dior. Они идеально сочетались с моей любимой шелковой блузкой Chanel, туфлями Louboutin телесного цвета и серьгами с бриллиантами, которые отец подарил мне на восемнадцатилетие. Раньше это был один из моих любимых нарядов.

Теперь… у меня нет любимого наряда. У меня нет любимого ресторана, кафе или части города, где можно делать покупки. У меня нет даже друзей.

— Сабрина?

Кстати о друзьях…

Веселый голос моей соседки, Мари Вудсон, живущей двумя домами ниже, доносится из динамика моего телефона и напоминает мне, что я на минутку задумалась. Она и еще несколько женщин, которых я здесь встретила, теперь самые близкие друзья, что я имею. Но друзья знают друг о друге личное. Они знают тайны и важные моменты, страхи, надежды и мечты. Я не могу рассказать этим женщинам ничего из этого, поэтому я не могу называть их друзьями.

Не то, чтобы у меня больше не было надежд и мечтаний. Те, что у меня были раньше, какими бы они ни были, исчезли.

— Я здесь, — рассеянно говорю я, натягивая джинсы из Таргет и рубашку с длинными рукавами. Одной рукой я хватаю резинку для волос с тумбочки и собираю свои светлые волосы в небрежный пучок. Мои волосы — единственное, что осталось от моей прежней жизни: я сделала их прямо перед той ночью, когда все пошло вверх тормашками. Дорогой балаяж и идеальная стрижка выглядят неуместно в паре с дешевым нарядом, и каждый раз, выходя из дома, я чувствую, как на меня смотрят люди. Замечая, что, хотя моя одежда, возможно, изменилась, блеск, оставшийся от моей старой жизни, то, как меня учили держать себя с детства, и то, как я говорю — все это отличает меня от всех остальных в этом маленьком городке.

— Сегодня утром Дафна отправила в группе сообщение о новом задании нашего книжного клуба. Ты его видела? «Семейная тайна» — тема этого месяца. Я подумала, что мы могли бы пойти выпить кофе, а затем зайти в книжный магазин, чтобы взять наши копии. Если только ты сможешь сегодня уйти с работы?

— Да, все нормально. У меня свободный график. — Во всяком случае, в последнее время я стала больше работать по ночам.

— Сова, — смеется Мари, цокая языком. — Я была бы такой же, если бы не дети. В колледже я постоянно не спала всю ночь. Теперь мне повезет, если я доберусь до десяти прежде, чем засну.

— Да, я тоже. — Я слышу, как все это звучит пусто, и мой голос отстранен. Мари, должно быть, тоже это заметила, но она не тот человек, который будет указывать на это. Она принесла мне печенье в первый день, когда я сюда переехала. Домашние, с большими кусочками шоколада. Я помню, как смотрела на него и плакала, потому что не могла заставить себя съесть ни одно.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз ела печенье. Моя внешность всегда была моей валютой. Мои волосы, кожа и фигура всегда были безупречны. Но здесь это никого не волнует. Кажется, их заботит — доброта, дружба, доброжелательность и соседская привязанность. Люди, среди которых я выросла, не ценили эти вещи. И то, что в той жизни, которую я помню, было элегантной, утонченной отстраненностью, здесь воспринимается как холодное высокомерие.

— Ты кажешься усталой. Теперь в голосе Мари звучит нотка беспокойства. — Может быть, тебе не стоит проводить так много ночей допоздна. Знаешь, сон важен. Я постоянно говорю это своему сыну каждый раз, когда он хочет допоздна поиграть в видеоигры.

— В последнее время у меня просто проблемы со сном, вот и все. — Я опускаюсь на край кровати и тянусь к черным ботильонам, которые купила на прошлой неделе. Они выглядят как копия моей любимой пары, которая у меня была раньше, и я подумала, что, купив их, я почувствую себя лучше. Но на самом деле у меня просто болит грудь каждый раз, когда я смотрю на них. — Меня всегда мучила бессонница. Я думала, что пребывание здесь, в деревне, поможет. Что было бы более тихо, я думаю. Но это продолжается. — Это моя легенда, какой бы хрупкой она ни была: я уехала из города, потому что его стало слишком много, и что мне нужна передышка, как девушке викторианской эпохи у которой расшатались нервы, отправляющейся на море «подлечить нервы».

— Ну, если ты когда-нибудь захочешь обратиться к врачу и тебя понадобится подвезти, просто дай мне знать. Доктор Томпсон тут в клинике хороший человек, но он не молод, поэтому скептически относится к прописыванию таких вещей, как снотворное. Я обращалась к врачу в Луисвилле, когда мне понадобилось лекарство от тревожности. Сейчас я уже в порядке. — Веселый голос Мари становится светлее. — Доктор Томпсон был недоволен, когда мне пришлось рассказать ему об этом на следующем осмотре, но что он мог в тот момент сделать? Рецепт был уже у меня. — В ее голосе теперь звучит заговорщицкая нотка, как будто мы делимся секретами. — В любом случае, если тебе нужна небольшая помощь, чтобы лучше выспаться, в этом нет ничего постыдного. Я была бы рада подвезти тебя.

— Спасибо. — Уже не в первый раз мне бы хотелось иметь машину. Хотела бы я знать, как водить машину. Если я хочу пойти куда-нибудь, кроме нескольких магазинов, находящихся в нескольких минутах ходьбы от моего дома, мне всегда надо просить Мари. Я не могу себе представить, чтобы кому-нибудь здесь начать объяснять, почему я в двадцать два года не умею водить машину. Полагаю, я могла бы выдать это за то, что всю свою жизнь прожила в Чикаго, но это все равно привело бы к новым вопросам.

А вопросов я очень стараюсь избегать. Я понимаю, что нелегко в маленьком городке, где все сплетничают обо всех и все знают дела каждого.

— Для этого и нужны друзья! — Восклицает Мари, и я слышу ее затаенное дыхание, когда она готовится бежать по другому повороту. Она как маленькая, возбужденная собачка: милая, полная энергии и всегда готовая поговорить. Но я быстро прерываю ее, потому что мне нужно немного времени на свои мысли, прежде чем я проведу с ней остаток дня.

— Мне нужно закончить собираться. Но меня устраивает пробежка за кофе и книгой. Ты можешь забрать меня, скажем, через полтора часа?

— Конечно! Тогда увидимся.

Телефон выключается, и я выдыхаю, даже не подозревая что задерживала дыхание. Я поднимаю руку и потираю виски, сдерживая нарастающую головную боль. Все здесь такие… очень участливые. Все время.

Я выросла на расстоянии. Частная школа, где все были такими же строгими и формальными, как мой отец и его коллеги дома. Сотрудники особняка, в котором я выросла, всегда поддерживали дистанцию между нами. Друзья из одной школы, из одного круга общения, которые также выросли с убеждением, что такая дистанция — единственный приемлемый способ поведения. Даже я и мои самые близкие друзья вместо объятий дарили друг другу воздушные поцелуи. Я вообще не могу вспомнить, когда меня в последний раз кто-нибудь обнимал.

В первый день, когда я встретила Мари, она дала мне тарелку печенья. На второй день я встретила ее в книжном клубе, который я нерешительно посетила, где она обняла меня всем телом и рассказала, как она была взволнована тем, что я приняла ее приглашение. Я застыла, не зная, что делать. Мари, казалось, этого не заметила, слишком поглощенная собственным волнением, но все остальные наверняка заметили.

Это отличало меня с самого начала. Но это всегда должно было случиться.

Я делаю еще один длинный вдох, зажимая переносицу, прежде чем встать. Я чувствую себя странно без украшений и макияжа. Но у меня не было средств на ту косметику, которую я покупала раньше, а все мои украшения остались дома. Лучшее, что я могла себе позволить, — это что-то близкое к тому средству по уходу за кожей, которым я пользовалась раньше. Расстановка приоритетов в покупках — еще одна вещь, к которой мне пришлось привыкать.

Некоторые из моих расходов покрываются ФБР, например, арендная плата за небольшой дом с одной спальней, в котором я живу, а также стипендия на еду и базовую одежду. Остальное — дискреционные расходы на такие вещи, как книги, средства по уходу за кожей или что-то еще, что выходит за рамки прискорбно небольшой суммы, ежемесячно вносимой на мой текущий счет, — зависит от меня. Вот почему пару недель назад я получила еще один новый опыт — впервые в жизни я начала работать.

Просто внештатная работа по редактированию, но за это что-то платят. Достаточно, чтобы покрыть дорогой увлажняющий крем, которым я наношу на кожу, свежевыжатый сок и ароматный кофе, который я наливаю себе, как только иду на кухню. Я не думала, что это так уж дорого, но Мари округлила глаза от такой расточительности, тогда, когда с ее слов, я могла бы просто купить сок из магазина и недорогие сливки для кофе.

На моем столе стоит кофейник, одна из тех вещей, которые были в доме, но я еще не поняла, как им пользоваться. В первый раз я обожглась. Во второй раз кофе оказалась гущей. В-третий, оно было слишком водянистым. В тот момент я просто была шокирована и купила бутылку готового кофе в следующий поход за продуктами. По крайней мере он был со вкусом тыквы, что очень приятно в это время года.

Я опускаюсь за стол с миской хлопьев и кофе, толкая ложкой мини-пшеницу вокруг миски. В этот час солнце льется в большие окна над раковиной и плитой, а также в окно наверху задней двери, освещая кухню мягким светом. На моем заднем дворе растет несколько деревьев, листья которых ржаво-красные, оранжевые и желтые, что создает атмосферу осеннего утра. Это должно быть мирно расслабляющем. Мари охала и ахала, глядя на вид из окон моей кухни, когда она впервые оказалась здесь. Но нет ничего мирного в том, почему я здесь. И нет ничего мирного в том, как мало у меня сейчас направления в жизни.

Я ем холодные хлопья, все еще глядя в окно на деревья, и вздрагиваю. В этом нет ничего плохого, но я скучаю по привычным завтракам. Я скучаю по яйцам-пашот с голландским соусом и хрустящим беконом. Поджаренным рогаликам со свежими помидорами, сливочным сыром и лососем. Блинчикам с начинкой из свежих фруктов и меда. Я не умею готовить ничего из этого и боюсь пробовать. Я и так чувствую себя достаточно потерянной, и все способы, в которых я уверена, что потерплю неудачу, только заставляют меня чувствовать себя хуже.

Если бы я рассказала Мари или кому-нибудь еще обо всем, чего мне не хватает, о том, чего я жажду и что меня огорчает, она бы подумала, что я избалована. Она была бы шокирована тем излишеством, которое раньше было для меня нормальным. И, может быть, я избалована, но я не виновата, что у меня все это отобрали. Я не просила, чтобы что-то из этого произошло. И прямо сейчас все это по-прежнему кажется монументально несправедливым.

Я неохотно доедаю хлопья и отодвигаю миску в сторону, попивая кофе. Снаружи на дереве рядом с моим окном сидит птица и весело щебечет, что напоминает мне о Мари. Меня накрывает волна усталости, и я подумываю написать ей и отменить наши планы. Остаться дома, занимаясь редактированием и просмотром фильма после или что-то в этом роде, например чтением книги, которую я выбрала, вместо выбора месяца книжным клубом. Мне также не по себе от часов, проведенных в чужой гостиной, не похожей ни на один дом, в котором я когда-либо была до переезда сюда, в окружении людей, которые, как я уверена, осуждают меня. Мне бы очень хотелось это отменить.