Трудности языка

Глава 1

This is my December

This is my time of the year

This is my December

This is all so clear

This is my December

This is my snow covered home

This is my December

This is me alone[1]

Linkin Park — My December

«В мире нет ничего совершенно ошибочного — даже сломанные часы дважды в сутки показывают точное время».

Пауло Коэльо

Тонкая линия черного цвета скользит по бумаге, замысловато заплетается сама в себя петлями и полукругами, превращая в графические знаки чьи-то мысли. Слова старательно прячутся в едва заметных клетках тетрадного листа. Скрупулезно вывожу их одно за другим. Знаю, что ты сосредоточенно следишь за каждым моим движением в ожидании очередной ошибки. И я обязательно ее сделаю. Потому что все, о чем сейчас могу думать — это не очередной афоризм Сенеки, а твои глаза, под серо-зеленым взглядом которых не могу собраться с мыслями и машинально сжимаю ручку еще сильнее. Почти до боли. Вдруг твой тонкий указательный палец касается только что написанной мной фразы, и я вздрагиваю.

— Lea esto, Alejandro. / Прочитай это, Александр.

Несколько секунд скольжу взглядом по светлой коже и тут же вскидываю его, натыкаясь на твое лицо. В твоих глазах, которые легко рассмотреть за почти незаметными стеклами очков, нет строгости. В очередной раз ловлю себя на мысли, что они очень идут тебе. Никогда не думал, что очки могут кого-то украсить, но когда ты их надеваешь, твой легкий шарм усиливается в несколько раз. И я пьянею от него. Три раза в неделю. По часу. На протяжении вот уже нескольких месяцев. Ты с любопытством ждешь, и я вновь утыкаюсь в свою тетрадь, втайне надеясь, что не слишком долго смотрел на тебя.

— La amistad siempre es provechosa; el amor a veces hiere… / Дружба всегда выгодна; любовь порой ранит… — несколько раз делаю паузы, пытаясь вспомнить, как правильно читается то или иное слово.

— Muy bien / Отлично, — довольно киваешь и улыбаешься.

Твоя улыбка — и поощрение, и наказание одновременно. Каждый раз хочу ее увидеть в ответ на свои старания, но именно она лишает меня способности думать об испанском на несколько минут. Да и не только об испанском. Я напрочь забываю все. Покоряюсь этой минутной растерянности и эйфории. Мысли в страхе разбегаются, боясь, что ты сможешь случайно разглядеть их в моих глазах. Прячутся за витиеватыми фразами, заученными на память. Дрожат, боясь признать свое собственное существование.

Ты отлично владеешь английским и испанским, но почти ничего не понимаешь по-русски. Со мной все наоборот. Даже твой русский иногда лучше, чем мой испанский. Ты об этом никогда не говоришь и лишь терпеливо поправляешь меня, пряча едва заметную улыбку в уголках губ и зеленых искрах глаз. А я не могу ничего запомнить, когда ты сидишь так близко, иногда случайно соприкасаясь со мной ногами или рукой. Непроизвольно вздрагиваю, незаметно вытирая вспотевшие ладони о джинсы на коленях. Замечаешь ли ты этот нервный жест?

Поднимаешься из-за стола и снимаешь очки. Трешь глаза. Я твой единственный безнадежный ученик. Безнадежный не только в испанском, но и в своих чувствах и ощущениях.

— Suficiente por hoy. Hasta mañana, Alejandro. / На сегодня достаточно. До завтра, Александр, — легкая усталость прячется в складках чуть наморщенного лба. Усилием воли пытаюсь оторвать взгляд от твоего лица и перебороть желание прикоснуться к нему.

— Хочу коснуться тебя… — застываю. Не может быть, чтобы я произнес это вслух.

Немного растерянно смотришь на меня, и я понимаю, что ты не до конца уловил смысл моей фразы.

— En español, por favor / На испанском, пожалуйста, — просишь, чтобы удостовериться в том, что правильно меня понял. Рассеянная улыбка делает тебя еще привлекательнее, и ты становишься похожим на мальчишку, хотя ты не намного старше меня. Незаметно вздыхаю, пряча глаза и собирая книги и тетрадь обратно в сумку.

— Hasta mañana, Vicente.

Провожаешь до двери. Прислонившись плечом к стене и сложив руки на груди, ждешь, пока я обуюсь и сниму куртку с вешалки. Ты всегда так делаешь. Просто вежливость? Или…? Киваю на прощание и выхожу за дверь. Сбегая по ступенькам, выскакиваю на улицу. Наконец-то, могу сделать вдох. Сладкий вечерний воздух опьяняет еще больше. Весна. До моих выпускных экзаменов осталось не больше месяца, а я все никак не могу сосредоточиться на них. Я изучаю не испанский, я изучаю тебя. Старательно. С усердием ботана. Каждый жест и взгляд. Интонацию голоса и манеру двигаться. И, похоже, здесь я преуспел гораздо лучше, чем в грамматике и лексике. Как же так получилось? Почему ты?..

***

Три месяца назад.

Снег идет не переставая уже несколько дней. Лишь слегка меняет свой вид. Вчера это была мелкая и колючая крошка, а сегодня — большие невесомые хлопья, будто перья из разодранной кем-то подушки. В свете фонарей они выглядят еще более необычно, сверкая и приобретая особый оттенок. Спрятав руки со стесанными на пальцах костяшками спешу по аллее парка, возвращаясь домой. Вдыхая холодный воздух, превращаю его в облачка пара. Уже стемнело. Пятница. Легкая усталость в мышцах после тренировки дарит приятное ощущение.

Открываю дверь, и прямо на пороге меня застает аромат блинов. Теплый и домашний. После мороза щеки и руки колет миллиардами острых иголок. Опять забыл перчатки, а карманы не спасают. Бросаю сумку в прихожей, снимаю обувь, куртку и тихо прохожу на кухню. Пока мама не видит, хватаю горячий блин, обжигая пальцы и дуя на них. Никогда не беру нижний. Привычка. Знаю, что обожгусь, но каждый раз делаю одно и то же. Мама оборачивается и укоризненно смотрит карими глазами, как я стою с открытым ртом, пытаясь остудить во рту откушенный кусок.

— Привет, милый, — как всегда немного привстает, чтобы поцеловать меня в щеку. — Руки хотя бы вымой сначала.

Светлые волосы заколоты на затылке, а поверх халата с тигровой раскраской повязан передник. В руке зажата лопатка.

— Угу, — засовываю остатки блина в рот и шлепаю к ванной. По пути натыкаюсь на Ваньку.

— Контрольная по алгебре? — вопрос звучит так, будто он спрашивает самый тайный пароль из всех возможных, прежде чем впустить меня в тайное святилище.

— Нормально, — не останавливаясь.

— Сочинение?

— Отлично, — уже из ванной.

— Тема по испанскому?

Делаю вид, что не расслышал за шумом льющейся в раковину воды его вопроса. Но меня это не спасает. Мой старший брат появляется в дверном проеме и заслоняет собой проход. Короткий ежик русых волос, накаченные мышцы, не высокий рост и такой же, как у мамы карий цвет глаз. Мужественность, обусловленная обилием тестостерона. Иногда мне кажется, что кого-то из нас двоих точно усыновили. Мы абсолютно с ним не похожи, даже если брать в расчет почти семилетнюю разницу в возрасте. Его вопросительно приподнятая бровь красноречивее слов.

— Можно сказать, сдал.

— Можно сказать или сдал?

— Ну чего пристал? Все нормально. Иди свой бой смотри лучше.

Пока отец в своей геологической экспедиции на севере, Ванька самолично возлагает на себя ответственность за мою успеваемость в выпускном классе. Будто я сам не знаю, что на носу экзамены, а иностранные языки мне даются хуже всего.

— Опять без перчаток? — кивает на костяшки моих пальцев.

— Вадим — садист, — пожимаю плечами.

Он, усмехаясь, качает головой, но, взъерошив мою шевелюру своей медвежьей пятерней, разворачивается и исчезает в комнате. Вздыхаю и, глядя в зеркало, влажными руками пытаюсь пригладить светло-рыжие волосы с янтарным оттенком. Мой цвет волос, хоть и не яркий, но не раз становился предметом множества дразнилок в детстве, со временем я к этому привык. А теперь он и вовсе превратился в фетиш большинства девчонок в классе вместе с моими темно-голубыми глазами. Наверное, меня все-таки усыновили. Закрываю воду и вытираю руки, чуть морщась, когда мягкое махровое полотенце задевает счесанные ссадины. Уже несколько лет занимаюсь рукопашным боем, хотя это была идея Ваньки, а не мое личное желание.

Возвращаюсь на кухню и усаживаюсь за стол. Мама ставит передо мной тарелку с домашними пельменями и корзинку с хлебом. С аппетитом набрасываюсь на еду и не замечаю ее подозрительного взгляда.

— Саш, я тут подумала… Не хочешь походить к репетитору?

На миг перестаю жевать.

— К какому репетитору?

— Тебе нужен хороший аттестат, а с иностранными языками у тебя проблема.

— С английским более-менее, — бубню под нос, откусывая кусок хлеба. Времени свободного и так нет, а теперь еще и это. Секция для брата, репетитор для мамы… Когда я уже начну делать что-то для себя? Да и сидеть на протяжении часа или даже дольше с какой-нибудь бабулькой на пенсии один на один, пытаясь разобрать, что она хочет объяснить — нет никакого желания. Если она вообще захочет объяснять, а не просто возьмет деньги за то, чтобы посидеть со мной. Наслышан я о таких репетиторах от ребят из класса. Думал, меня эта участь не постигнет.

— Саш, у тебя профилирующий иностранный язык и тебе придется сдавать не только английский, но и испанский. А я пока вижу, что у нас с ним большая проблема.

— Мам, тебе деньги девать некуда? — устало.

Она будто чувствует слабину в моей интонации и тут же усаживается за стол напротив.

— А как же твоя мечта? Ты же собирался поступать на факультет туризма и гостиничного бизнеса. Сам знаешь, какие там требования к знанию иностранных языков, — несколько секунд молчит, а затем ставит перед фактом. — В общем, я уже договорилась. Очень хвалили. У Рокитских… ну, ты помнишь дядю Валеру с тетей Любой? — беспомощно киваю, понимая, что мое мнение спросили только для проформы. В очередной раз, — их Леночка ходила. Ей пары месяцев хватило, чтобы подтянуться. Я взяла номер телефона и позвонила…

Дальше я уже почти не слышу. Быстрая речь, наполненная какими-то именами, адресами и датами, проплывает мимо меня и мне лишь достаточно один раз не вовремя кивнуть, чтобы мама радостно обняла меня и, поцеловав в лоб, произнесла:

— Молодец, Саша. Я всегда тебя всем хвалю. Какой ты у меня ответственный и серьезный. Завтра первое занятие. Будешь заниматься три раза в неделю. По выходным и в среду. У тебя же вроде нет тренировок в среду?

Вздыхаю:

— Нет, мам, — на что я только что подписался?

Сжимая в руке клочок бумаги с адресом, ищу нужный мне дом. Добираться пришлось две остановки на метро и пятнадцать минут на маршрутке. Про себя я уже решил, что схожу только один раз, а потом откажусь от этой затеи с репетитором. Сам как-нибудь справлюсь. Не первый раз. Останавливаюсь у подъезда и по привычке поднимаю голову, отсчитывая этажи, уходящие в тусклое небо. Мне нужен седьмой. Делаю вдох и подхожу к железным дверям с домофоном. Нажимаю первую цифру, но дверь издает раздражающее пиканье и сама открывается. Подождав, пока из нее выйдет женщина с коляской, проскальзываю внутрь и вызываю лифт. Зайдя в этого подозрительно скрипящего монстра, стягиваю капюшон куртки и несколько раз встряхиваю головой, пытаясь уложить волосы. Рваная челка падает на глаза, и я привычным движением провожу пальцами по лбу, убирая ее в сторону. Нажимаю кнопку с цифрой семь и, пока лифт везет меня наверх, скучающе осматриваю богатую «наскальную живопись», щедро украшенную разноцветным многообразием жвачек, органично вписывающихся в дизайн и, втайне мечтая застрять между этажами и не попасть на занятие по вполне объективным причинам. Мои мечты имеют свойство не сбываться, поэтому створки лифта разъезжаются передо мной с очередным зубодробильным скрежетом, будто врата Ада, выпуская на лестничную площадку. Обвожу взглядом номера квартир и, отыскав нужную мне, подхожу ближе, нажимая на дверной звонок. Еще раз смотрю в свой листок и запоздало понимаю, что мама не записала имя моего репетитора. Может, она его и называла, только вот я абсолютно не помню. Почти не сомневаюсь, кого увижу на пороге. Что-то в стиле Марфа Петровна — строгая бабулька в очках и домашних тапочках. С замашками военачальника, протыкающим взглядом и серьезным выражением лица, и еще, наверное…