Неотразимый

— И что они делают? — спрашивает он, добродушным, спокойным тоном, от чего я чувствую себя еще хуже.

Я пытаюсь вернуть ему стакан, но он скрещивает руки на груди, отказываясь его забрать.

— Не знаю. Предлагаю не акцентировать внимание на мне.

— Почему если кто-то говорит тебе о своей симпатии, ты чувствуешь себя не в своей тарелке?

— Я не должна тебе нравиться. Наши отношения — фальшивка.

— Но это не значит, что ты не можешь нравиться мне как друг, — говорит он. — Верно? В контракте ничего не сказано о том, что мы не можем стать друзьями.

Я хмурюсь, поскольку мне не нравится мысль о том, что мы будем друзьями.

И по какой же причине? Ха!

Как будто не знаешь, что быть просто «друзьями» не выйдет.

Ты не хочешь быть его другом. Хочешь, чтобы он целовал тебя до тех пор, пока трусики не запылают, а одежда не превратится в пепел. Вы оба разденетесь, и он предложит слизнуть шоколадный крем с его кубиков.

Я закрываю глаза, проклиная себя. Внутренний голос готов прорваться наружу. Нужно признаться.

Если мы продолжим проводить вместе время, то я не смогу скрывать свое влечение к Джейку. Лучше признаться прямо сейчас и дать ему возможность отступить до того, как все пойдет прахом. Продолжать притворяться, пока не потеряю контроль и признаюсь, что у меня стояк на него, что я не могу дождаться, когда проведу эксперименты с его невероятным прессом.

— Но если тебя не интересует дружба, отлично, — говорит он тихо. Я наблюдаю за ним, как он обводит мрачным взглядом лабиринт статуй, и впервые за эту ночь на его лбу пролегает морщинка. — Я не привык к тому, что люди готовы были блевать при одной лишь мысли о том, чтобы пообщаться со мной, но сейчас не так часто выхожу.

— Прости, — я протягиваю ему выпивку. — Вот твое шампанское. Я не хотела тебя огорчать.

— Я не огорчен. Я играю в NHL, — он выпрямляется, расправив плечи и выпятив грудь. — Я злюсь. Я в бешенстве, черт возьми, но не огорчен.

Я улыбаюсь.

— Это чертовски мужественно.

— Знаю, — говорит он, продолжая хмуриться, пока я не перестаю улыбаться.

— Ну, мистер Мужественность, тогда знай… Я тоже считаю тебя классным.

Он, прищурившись, смотрит на меня.

— Да?

— Да. У тебя хорошее чувство юмора. Лучше, чем я думала.

— Потому что ты предвзято относишься к спортсменам.

— Вовсе нет, — говорю я, все еще улыбаясь.

— Конечно же, так и есть. Это называется атлетизм. Не путать с видом спортивной деятельности, обозначающей успешного спортсмена или атлета.

— Тебя так переполняет гордость, что даже глаза стали карими.

— Это передается по наследству. Мужчины в моей семье были наполнены подобным дерьмом.

Я довольно громко смеюсь, потому что некоторые поворачиваются к нам, но тут же отворачиваются с улыбками на лицах.

— Знаешь, — тихо говорю я, — кажется, нам неплохо удается притворяться. Как считаешь?

— Я тоже так думаю. А еще мне кажется, что нам стоит больше целоваться, — он придвинулся ближе. — Просто необходимо, чтобы люди поверили в то, что мы не можем держать себя в руках.

Я собираюсь рассказать ему правду, что мне сложно держать себя в руках рядом с ним и не смогу изменить этого, но в этот момент яркая вспышка ослепляет меня. Я понимаю, что недооценила папарацци.