Скрытые желания

Милена блуждает взглядом по моей груди и животу и останавливается на моей промежности, а точнее на выпуклости.

— Игра в игры со мной тебя заводит?

— Дело не в игре, Милена, — отвечаю я. — Только в тебе.

Она снова переводит взгляд зеленых глаз на мое лицо, плотно поджав губы.

— Скажи мне, Милена, почему ты так боялась завязать отношения с кем-то из «Коза Ностры»?

Она растерянно смотрит на картину над кроватью и быстро переключает внимание.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты очень плохая лгунья, cara. Еще раз соврешь и снимешь футболку в наказание. — Я беру вино с тумбочки. — Я заметил очень интересную вещь, когда просматривал информацию, собранную для меня Нино. Этот последний парень, с которым ты была, Дэвид ...он был инструктором по йоге.

— И что?

— До него был какой-то кондитер. А до него — флорист. Даже когда ты училась в школе, то всегда выбирала самых... ручных партнеров. Ты никогда не ходила на свидания с кем-то из нашего круга.

— Ты заставил своего начальника охраны раскопать мои школьные увлечения? — Ее пристальный взгляд не отрывается от моего лица.

— Да.

Милена оставляет свой пустой стакан на тумбе позади себя и хватается за спинку изножья кровати.

— Ты не имел права! — огрызается она.

— Ты боялась, что все в «Коза Ностра» похожи на твоего отца? Терроризируют людей из-за собственного комплекса неполноценности? — Я продолжаю: — Или потому что ты не чувствовала себя в безопасности?

— А с тобой я в безопасности? — слегка ухмыляется Милена. Удивительно, как сильно меня заводит ее маленькая ухмылка. Я смотрю, как она забирается на кровать, затем садится мне на талию, лицом к лицу.

— Думаешь, что ты лучше, чем другие мужчины в «Коза Ностра», поэтому мне нечего бояться? Так?

— Со мной ты в безопасности, Милена. — Я делаю глоток вина и оставляю бокал на тумбочке. — Но не потому что я лучше остальных. На самом деле как раз наоборот.

— Да?

Я беру ее за подбородок и смотрю на нее пристальным взглядом.

— Со мной ты в безопасности, потому что я — самый худший, кого только можно представить, cara. И никто не посмеет прикоснуться к тому, что принадлежит мне.

— И снова ты ошибся. — Она цепляется пальцами за пояс моих трусов. — Я никогда не боялась, что мне могут причинить боль, если окажусь с кем-то из семьи.

— Тогда почему? — спрашиваю я и наблюдаю, как Милена стягивает боксеры по моим ногам. Она не вздрагивает, когда доходит до середины икры, продолжая спускать трусы по правой ноге, а затем бросает их через плечо.

— Меня пугала мысль влюбиться в кого-то из «Коза Ностры», — говорит она и ползет вверх по моему телу, избегая моего уже полностью эрегированного члена, и садится мне на живот, прижимаясь голой и полностью мокрой промежностью.

Мой член так чертовски тверд, что кажется, будто сейчас взорвется.

— И почему это создает для тебя трудности? — спрашиваю я и провожу пальцем по линии ее губ.

— Потому что вряд ли я переживу, когда увижу, как умирает любимый мужчина, Торе, — шепчет Милена, глядя мне в глаза.

— Хорошо, что ты ненавидишь меня, cara. Значит, тебе не грозит сердечная мука.

— Конечно, я тебя ненавижу, — говорит Милена сквозь зубы.

Я смотрю, как она сидит на мне, ее светлые волосы падают на лицо и на грудь. Моя прекрасная, упрямая лгунья. Она глубоко вдыхает и закрывает глаза, а когда выдыхает, это звучит как вздох поражения. Секунду спустя она открывает свои озорные зеленые глаза. Не сводя с меня взгляда, хватает подол своей футболки и стягивает ее.

— Похоже, для нас игра окончена, cara, — говорю я и кладу руку ей на шею, притягивая к себе.

— Да пошел ты, Сальваторе, — шепчет Милена и прижимается ко мне поцелуем.

Я переворачиваю ее на спину, нависая над ней, и упиваюсь ее видом. Наконец-то, моя маленькая чертовка сдалась. Я редко испытываю удовлетворение или какое-либо возбуждение, но сейчас, когда моя жена лежит подо мной, не может сравниться ни с каким другим ощущением, которое когда-либо испытывал. Милена обнимает меня ногами, прижимаясь теплой и долгожданной киской к члену. Я думал, что могу не спешить, насладиться моментом и немного помучить ее, заставив ждать. Я намеревался затянуть процесс на час или больше, после чего ввести член в нее полностью. Довольно странный план, потому что раньше я никогда не хотел медлить с женщиной. Для меня секс всегда служил средством разрядки. Но не с ней. С моей Миленой все по-другому.

Я провожу пальцами по ее груди и животу, затем веду между ее ног. Она такая мокрая, словно безмолвно умоляет меня оттрахать ее до небес.

Я уже близок к тому, чтобы лопнуть, вены на члене пульсируют. Когда Милена впивается ногтями в мою спину, то полностью теряю самообладание. Я хочу, чтобы она кричала и стонала. Хочу услышать, как она выкрикивает мое имя... Хочу всего, и немедленно! Я убираю руку и одним толчком вгоняю в нее член. Идеально. Милена ахает и сжимает ноги вокруг меня. Я проникаю в нее до упора, наслаждаясь тем, как мой член ее заполняет.

Наклонив голову, я беру ее за затылок.

— Посмотри на меня.

Милена открывает глаза и глядит на меня, обдувая мое лицо своим глубоким и тяжелым дыханием.

— Кто владеет тобой, Милена? — Она поджимает губы и слегка прищуривает глаза. Я вывожу член, пока он почти полностью не выходит из ее дрожащего влагалища. Милена сжимает ноги вокруг меня, пытаясь, но безуспешно, удержать меня глубоко внутри.

— Я спросил... — Запускаю руки в волосы на ее затылке. — Кто владеет тобой?

Она пыхтит, обхватывая руками мою шею, и притягивает к себе, но не произносит ни слова. Желание снова войти в нее до упора сводит с ума, но я не двигаюсь ни на дюйм, наслаждаясь тем, как она умоляет глазами и телом.

Я сжимаю светлые пряди чуть сильнее.

— Кто, Милена?

— Ты! — кричит она.

— Я. — И тут же врезаюсь в нее. — Никогда не забывай об этом.

Она убирает руки с моей шеи и запускает их мне в волосы, потом заглядывает мне в глаза.

— Я все еще злюсь на тебя, Сальваторе.

Я выскальзываю и снова вхожу, затем шепчу ей на ушко:

— Я тебе не верю.

Она крепче прижимается ко мне. Перемещая руку между нашими телами, нахожу ее клитор и дразню его. Дыхание Милены учащается. Немного вытягиваю член, затем ввожу его полностью, массируя ее изнутри и снаружи.

— Быстрее, — дышит она.

Я ласкаю губами изгиб ее плеча, целую мягкую кожу.

— Ты все еще злишься на меня?

— Да.

Я выхожу из нее и заменяю член пальцем. Она обхватывает мою руку и впивается ногтями в кожу.

— В чем дело, cara? — спрашиваю я и добавляю еще один палец. — Тебя что-то тревожит?

О, как она смотрит на меня. Разочарование в чистом виде. И все же она не отвечает. Упрямая. Такая, черт возьми, упрямая. Я загибаю пальцы внутри нее и нажимаю большим пальцем на клитор.

Милена стонет и крепче стискивает мою руку.

— Я хочу твой член, — наконец говорит она.

Я убираю пальцы из нее и слегка прикусываю ее нижнюю губу.

— Ты все еще злишься на меня?

— Нет, черт тебя побери! — кричит Милена, и я снова вгоняю в нее член по самые яйца.

Я медленно вхожу в нее, не отрывая глаз от ее лица. Затем быстрее, пока кровать не начинает скрипеть под нами, а изголовье биться о стену.

Милена вскрикивает и прижимает ладони к изголовью над головой, шире разводя ноги и тяжело дыша. Я провожу рукой вверх по ее телу, обхватываю ее горло и вхожу в нее еще глубже и сильнее, чем раньше. Моя. Я выскальзываю, чтобы снова войти в нее. Только моя. Смотрю на нее — в ее полузакрытые глаза, на ее губы, покрасневшие от покусывания. Рот, который так очаровывает меня.

— Улыбнись мне, — рявкаю я, вжимаясь в нее.

Она находит мои глаза и смотрит в них, но ее губы остаются поджатыми. Я слегка сдавливаю пальцы на ее шее и склоняю голову, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

— Улыбнись. Мне. — Я вбиваюсь в нее — раз, два, три раза. Ее улыбка для меня как воздух. Мне нужно ее увидеть. Если не увижу, я сойду с ума. — Улыбнись, упрямая женщина.

Милена щурит на меня глаза, а потом улыбается. Ее улыбка подобна первому лучу солнца после тысячи долгих ночей, пронзающему темноту моей души и наполняющему меня светом. Я целую свою упрямицу в губы и наслаждаюсь ощущением, как растягиваю членом ее внутренние стеночки, пока ее влагалище не начинает спазмировать вокруг моей длины.

Милена вскрикивает, когда еще глубже вгоняю в нее член, и это сводит меня с ума. Я выскальзываю и снова вхожу в нее, чувствуя, как содрогается ее тело. Покусываю ее подбородок и провожу зубами по ее шее.

— Я хочу, чтобы ты улыбалась мне каждый день, — говорю я рядом с ее ухом и снова вхожу в нее. — Каждый. — Толчок. — Чертов. – Толчок. — День.

— Почему? — выдыхает она, а потом стонет, кончая.

Потому что мне это нужно. Потому что каждый раз при виде ее улыбки, что-то происходит в моей душе. Потому что от нее захватывает дух, а сердце бешено колотится.

— Потому что я тебе приказываю, — рявкаю, глядя на нее сверху вниз.

Она взирает на меня несколько секунд, затем сжимает ноги вокруг меня и взрывается смехом.

Я делаю глубокий вдох и всаживаюсь в нее в последний раз, не в силах сдержать оргазм, пока изливаю в нее недели своего страдания. Ни на секунду не отрываю глаз от ее улыбающегося рта.

— Ты в порядке, cara? — Сальваторе проводит тыльной стороной ладони по моей скуле.

Нет, я не в порядке. Мои ноги все еще слегка дрожат, между ног саднит, как и болит все тело. Самое лучшее чувство на свете.

— Надеюсь, завтра я смогу ходить, — говорю и поднимаю голову с груди Сальваторе, заметив, что он наблюдает за мной.

Кончиком пальца прижимаю уголок его рта и слегка подталкиваю вверх. По-моему, я никогда не видела, чтобы Сальваторе улыбался, поэтому не понимаю, почему он, кажется, зациклился на моей улыбке. Ранее он едва не уничтожил мою вагину за это.

Сальваторе прикусывает кончик моего пальца, затем его целует.

— Или же я могу везде носить тебя, если понадобится.

— На спине?

— Если ты настаиваешь.

Я представляю, как отреагируют его люди, и смеюсь.

— Ты такой противоречивый, Торе.

— Разве это проблема?

— Нет. Мне нравятся твои причуды. — Запускаю пальцы в его волосы. — Когда ты начал седеть?

— Пару лет назад. Это у нас семейное.

— По отцовской линии?

— Нет. Мне досталось от Иларии. — Он наклоняет голову в сторону, открывая мне доступ к своей шее. — Я все еще помню день, когда она заметила первые седые волосы на своей голове. Я нашел ее плачущей в ванной. Я был уверен, что кто-то умер. По-моему, ей было двадцать девять лет.

Я поднимаю брови.

— Судя по тому, что видела, она производит впечатление очень спокойного человека.

— Это притворство, — отвечает он. — Она поднаторела в искусстве притворства, поскольку годами этим занималась. Мой отец и она были плохой парой. Я рад, что теперь у нее есть Козимо. Он делает ее счастливой, а значит, я не смогу убить его, если он облажается.