Империя желания

Глава 11

Натаниэль

Когда мой отец сказал, что мои мысли вертятся в голове со скоростью поезда, это не имело абсолютно никакого отношения к тому, насколько я на самом деле люблю поезда.

Мои мысли не двигаются вспять. Никогда. Как только мой мозг продвигается вперед, то просто продолжает работать. Никаких сожалений. Никакого возврата и определенно никакого отказа от того, что я, блядь, сказал или сделал.

Итак, теперь меня ни перед чем не остановить, у меня появляется цель, которая сосредоточена только на том, чтобы закончить одно дерьмо и перейти к следующему делу, затем к следующему и так далее. Так работает мой мозг.

Только вперед.

Внутри ничего не хранится. Иначе он сгниет и приведет к моему падению.

Сейчас это и происходит. Настоящее и прошлое — лишь шаг в будущее. Остановка, вокзал. Это не то, на чем я должен сосредотачиваться, и определенно не должен думать о ее долбаных словах. Словах, которые она не должна была произносить тем знойным голосом, который я хочу слышать, говоря о всяких плохих вещах.

Я не хочу, чтобы было скучно и безопасно.

Вот с чего все началось. Вот что привело нас к тому моменту, когда она смотрит на меня, будто я большой злой волк из ее любимой сказки. Несмотря на то, что раньше это пугало ее, она хотела слышать эту историю снова и снова, потому что это то, что делает Гвинет. Вместо того, чтобы убегать, как нормальные люди, она стоит перед тем, что ее пугает, и смотрит на это — или на него — глазами-хамелеонами.

— Я хочу узнать, что делает их такими, — говорила она. — У каждого есть причина, правда?

А теперь я тот, на ком она сосредоточена. Тот, которого она явно боится — или, по крайней мере, опасается. Но она по-прежнему охотно стоит на пути моей гибели.

Когда я отвез ее обратно в дом, она не переставала изучать меня. Ее пытливые глаза смотрели, наблюдали, словно ожидая какого-то знака.

Что именно, я понятия не имею.

Сейчас мы перед домом Кинга, так как договорились, что я перееду, не только потому, что мы не можем оставить это место пустым, но и потому, что я также не хочу, чтобы она оставалась одна после всего, что произошло.

Однако она не знает об этом и никогда не узнает.

— Иди немного поспи, — говорю я ей.

Она смотрит на меня, слегка наморщив брови.

— Откуда ты знаешь, что я не спала прошлой ночью? У меня нет темных кругов под глазами, я знаю, я посмотрела на себя в зеркале в машине.

— У тебя тремор.

— Дрожь?

Я указываю на её руки. Ее пальцы слегка дрожат, хотя и лежат неподвижно по обе стороны от нее.

Она поднимает их и разглядывает под лучами солнца, ее губы приоткрываются. И я хочу дотронутся до них своими пальцами, широко раскрыть её рот и приказать ей пососать их.

Я сжимаю кулак.

О чем я, черт возьми, думаю? В доме Кинга? О его дочери?

Это эти проклятые слова. Ей не следовало их говорить. Не следовало признаваться, что она не хочет жить скучно и в безопасности. Это то, чего должны хотеть такие девушки, как она. Чертовски безопасно и чертовски скучно. Это предсказуемо и с известным результатом.

На этот раз все будет по-другому.

— Ого. Я этого не заметила, — она отпускает руки. — Но как ты?

— Как я что?

— Заметили мою дрожь, когда даже я её не заметила?

— Потому что она была у тебя, когда мы были в мэрии, — ложь. Это едва заметно, если не приглядываться чертовски близко.

— Правда?

Я киваю, но больше ничего не говорю. Но она продолжает смотреть на меня, словно ожидая продолжения. Когда этого не происходит, она вытирает ладонь о джинсовые шорты.

— Так что происходит теперь? — снова спрашивает она тем же тоном, чертовски ярким, живым и любопытным.

— А теперь ты идешь спать, а я возвращаюсь в фирму.

— А после этого?

— После ты проснешься и что-нибудь съешь. Собственно, сделай это и сейчас. Поешь перед сном.

— Ты отдаешь много приказов, знаешь об этом?

— А ты много говоришь в ответ.

— Потому что ты такой несгибаемый. Кто-то должен немного поднять настроение.

— По-твоему, это должно быть смешно?

— Если хочешь.

— Ты видишь, как я смеюсь?

Она пренебрежительно поднимает руку.

— Я никогда не видела, чтобы ты смеялся, Нейт. Так что проблема в тебе, а не во мне. В любом случае, что происходит после того, как я проснусь, поем и схожу навестить папу, а ты вернешься с работы?

— А ты как думаешь? — я ступаю по опасно тонкому льду, но не могу игнорировать свет, сияющий через зеленоватую часть ее глаз, и эту игривость. Но даже это сейчас темнеет, когда она громко сглатывает, звук разносится по воздуху.

— Я не знаю.

— Ты не знаешь?

— Нет.

— Это должно означать, что ничего не произойдет.

— Но ты сказал что-то о том, что я влипла. Я это слышала. И еще слышала кое-что другое.

— Другое?

Она прикусывает нижнюю губу. Сильно. Я удивлен, что у него не пошла кровь.

— Ты знаешь.

— Скажи это.

— Я… не могу.

— Видишь. Вот почему я сказал тебе вернуться в безопасное и скучное состояние.

— Я сказала, что не хочу этого. Если бы я хотела этого, то не поцеловала бы тебя два года назад.

При упоминании её губ, соприкасающихся с моими, воспоминания возвращаются обратно. Это множество туманных вещей, таких как ее тело, прижатое к моему и ее запах, находящийся под моей кожей.

Я даже не люблю целоваться, но теперь не могу перестать смотреть на ее гребаные губы. Губы, с которых все началось, когда не следовало.

— Это не повод для гордости, Гвинет.

— Я знаю. Я должна была схватиться за тебя сильнее, чтобы ты не смог оттолкнуть меня. Но ты сильный. Я видела, как ты тренируешься с папой, поэтому не думаю, что у меня был шанс.

Я чувствую, как сжимаются мышцы челюсти и верхней части груди. С каждым словом она втыкает нож в места, которые нельзя беспокоить.

— На этот раз ты сказала что-то правильное.

— Про что?

— Про то, где у тебя не было ни единого шанса. Не было. И не будет. Так что хватит играть с огнем.

— Или что?

Я хищно подхожу к ней, специально не торопясь. Сначала она стоит неподвижно, глядя на меня постоянно меняющимися глазами. Глаза, в которые чем дольше я смотрю, тем сильнее они притягивают меня. Это чертов транс, от которого у меня нет шанса избавиться.

Когда я подхожу ближе, она отступает, переставляя одну ногу за другую, что становится похожим на мои шаги, но она недостаточно быстра и спотыкается. Я хватаю ее за локоть и притягиваю к себе.

Прижимая к своей груди. И это чертовски разрушает всё тело. Ее мягкие изгибы прилегают ко мне, бедра касаются моих, а голова прижимается к моей рубашке.

И это мое или её сердцебиение вот-вот разорвет грудную клетку?

Она смотрит на меня, будто слышит тот же ритм — пульсацию, тягу, и ее губы снова приоткрыты. На ее щеках румянец, розовый цвет распространяется от впадины на шее до ушей.

И поскольку я ничего не могу с этим поделать, я поднимаю ее подбородок большим и указательным пальцами, запрокидывая ее голову назад. Я делаю это, потому что хочу наблюдать за ее таинственными глазами, за их изменением, за клубящейся в них смесью эмоций. Но, может быть, я делаю это еще и потому, что хочу прикоснуться к ней.

Обхватить её руками.

Она такая нежная и маленькая, и творит хрен пойми что со мной.

Что не должно быть.

Этого не может быть.

Но черт возьми, я осознаю это прямо сейчас.

Потому что прямо здесь, в этот момент, всё вокруг останавливается, и это кажется таким правильным. Я испытывал подобное чертовски давно.

Но потом что-то происходит.

Ее охватывает дрожь по всему телу.

И это не просто один из побочных эффектов ее бессонницы; это что-то другое, будто она вот-вот воспламенится. Её подбородок тоже дрожит, словно она напугана.

Будто она сейчас убежит и спрячется.

Какого хрена я делаю?

Я отпускаю ее и отступаю. Мне нужно уйти от неё подальше, прежде чем я сделаю то, о чем пожалею.

Под крышей дома Кинга.