Лазарус

Но в ту секунду, когда я вышел на ринг, все ее тело напряглось, челюсти сжались так сильно, что заболели зубы, глаза настороженные, но обеспокоенные.

Мне не нравилось видеть, когда она так смотрит.

Для меня это было так просто.

Ей это не нравилось, я не хотел подвергать ее этому.

В любом случае, я покончил с боями. Я предпочитал работать охранником. А Росс всегда нуждался в ком-то, кому он мог бы доверять.

— Она знает, что ты увольняешься из-за нее?

Росс был не из тех, кто любит светскую беседу. Но мы знали друг друга достаточно долго, чтобы иногда позволять себе это.

— Нет.

— Она будет счастлива?

— Разозлится, наверное.

Вот почему я не сказал ей, что у меня было намеренье сделать это. Я хотел сказать ей постфактум.

Видите ли, пока мы устраивались, пока ей было достаточно комфортно, чтобы ослабить свою бдительность рядом со мной, чтобы больше говорить со мной о самых уродливых моментах ее детства, моментах беспомощного гнева, когда она заботилась о своей матери, минимумах, которых она достигла, употребляя наркотики, она все еще не чувствовала себя в достаточной безопасности со мной.

Достаточно безопасно, чтобы раскачать лодку.

Она постоянно боялась, что если она это сделает, то может упасть — или быть выброшенной за борт.

Так что она никогда не сопротивлялась. Даже когда я знал, что она чем-то недовольна, она закусывала губу и соглашалась с этим. С некоторыми вещами, такими как встречи, я был рад, что она не придавала этому большого значения, потому что я знал, что они ей нужны. Но что касается других вещей, справедливых между нами двумя, нормальных вещей? Я хотел, чтобы она чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы, блядь, закатить истерику, если захочет, разглагольствовать, бесноваться и ворчать на меня, пока мои чертовы яйца не съежатся.

Потому что это был признак того, что у нас все хорошо, мы на твердой почве — могли сражаться, не подрывая наших устоев.

Мы и близко не подошли к этому моменту, потому что она упорно отказывалась сопротивляться.

Но у меня было предчувствие, что это станет последней каплей, когда я сделаю что-то из-за нее и ее чувств. Потому что у нее было какое-то ошибочное представление о том, что я буду обижаться на нее за то, что я сделал выбор.

Что было нелепо.

Я планировал рассказать ей это.

И, надеюсь, все закончится тем, что она будет кричать, ходить взад-вперед и швыряться дерьмом.

После этого все закончится грубым, диким, потрясающе хорошим примирительным сексом.

Бетани

— Я не просила тебя делать это! — это был не совсем крик, но он был чертовски близок к этому.

Мы были на кухне в здании клуба, в нескольких метрах от Эдисона, Пагана, Рива и Сайруса. Почему он решил сообщить мне эту информацию в публичном месте, было совершенно за пределами моего понимания.

Он отказывался от боёв? Из-за меня?

Хм.

Черт возьми, нет.

— Тебе не нужно было просить, милая. Я знаю, тебе не нравится там находиться.

— Это неправда, я…

— Тебе нравится все что угодно, кроме как видеть меня на этом ринге.

Он не ошибся.

Казалось, не имело значения, как сильно я пыталась настроиться, как я пыталась сдержать свой желудок, как я пыталась напомнить себе, что это была работа, я никогда не могла чувствовать себя нормально, наблюдая, как ему причиняют боль.

Может быть, он привык к этому.

Но я знала, что никогда не привыкну.

Это все еще не было достаточно веской причиной для того, чтобы он уволился.

Когда-нибудь, может быть, не скоро, может быть, через много лет, когда он все равно будет слишком стар, чтобы драться, он возненавидит меня за это. Он подумает, что я украла что-то уникальное из его жизни, что я пыталась изменить его.

Я не собиралась тратить следующее десятилетие на ожидание того, что это его решение взорвется у меня перед носом.

— Все уже сделано, — пожал он плечами, подходя к холодильнику и беря два имбирных эля. Я больше не нуждалась в них, чтобы успокоить свой желудок, но теперь это было скорее утешением. Для него это было то же самое, даже спустя столько лет.

— Тогда позвони Уорду и отмени это! — мой голос определенно становился выше моего обычного тона разговора.

Я всегда придерживалась этой осторожной линии.

Как правило, мне не нравилось спорить.

И мысль о споре с Лазарусом заставила меня, откровенно говоря, почувствовать, что меня вот-вот вырвет.

— Нет.

Нет?

Никаких разговоров, никаких дискуссий, просто нет?

— Я почти уверена, что мы должны обсуждать подобные решения, — сказала я, мой голос стал еще выше.

— Не-а.

На это он действительно отвернулся от меня и пожал плечами.

Как будто обсуждать это было нелепой идеей.

Я не была уверена, что заставило меня сделать это. Но в одну секунду он уже уходил от меня к дверному проему. В следующую секунду моя рука сомкнулась на пустой кофейной чашке и швырнула ее ему вслед.

— Я хочу поговорить об этом!

В этот раз это был настоящий вопль.

— Мы можем говорить об этом сколько угодно, — сказал он, и странная улыбка тронула его губы, совершенно неуместная в данной ситуации. — После того, как ты затащишь свою хорошенькую попку в ту постель и позволишь мне вытрахать из тебя это тон.

Оу.

Ублюдок.

— Эм, простите? Вытрахать из меня этот тон? Я не знаю, о ком, черт возьми, ты думал…

Я не договорила, когда он внезапно шагнул ко мне, его рука с силой обхватила мою шею, губы прижались к моим и прервали все, что я собиралась сказать.

Это не был быстрый, жесткий поцелуй.

Это был горячий и достаточно долгий, чтобы обжечь глубоко, пока все мое тело не охватило пламя, очень нуждаясь в трахе, который он обещал несколькими мгновениями ранее.

Он отстранился, оставив мои губы припухшими и чувствительными.

Мои веки распахнулись, и я увидела, что он ухмыляется, не улыбается, а чертовски ухмыляется, как мальчишка рождественским утром.

— Наконец-то у нас состоялась наша первая ссора.

— Это была не ссора, — настаивала я, желудок болезненно сжался, когда я поняла, что это полностью, абсолютно так и было.

— Уверен, что, черт возьми, была. С криками и швырянием дерьмом в придачу.

— Лазарус, я не имела в виду…

— Я все еще здесь.

— Что? — мои брови сошлись вместе, совершенно не понимая, что это значит.

— Мы поссорились. Ты визжала, вопила и кидалась в меня дерьмом. И я все еще здесь.

О.

Итак, он уловил мой страх перед ссорами с ним.

Неудивительно, учитывая, что он, казалось, улавливал каждую чертову вещь.

— Ты должна иногда ворчать на меня.

— Я почти уверена, что ни одному парню не нравится, когда с ним ссорится девушка.

— Конечно, нравится. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что это доказывает, что ты чувствуешь себя с ним в безопасности.

Ох.

На самом деле в этом было много смысла, и я почти почувствовала себя виноватой за то, что провела последние несколько месяцев, не споря о том, чего я хотела или не хотела.

— И, — добавил он, его ухмылка превратилась в злую, — есть еще примирительный секс.

— Ох, правда? — спросила я, мои собственные губы подергивались в течение долгой минуты, прежде чем улыбка вырвалась на свободу.

— Ммм. Нам, наверное, следует заняться им, ты так не думаешь?

И я думала.

Так мы и сделали.

И это было так горячо, на сколько это вообще можно было представить.

Лазарус, 1 год спустя

— Это дерьмовая дыра.

Изрек Паган.

Очевидно, у него было очень твердое мнение о доме, который я только что купил.

Конечно, он был не совсем красивым. Но это определенно был шаг вперед по сравнению с моей старой квартирой.

Дело в том, что я провел там не так уж много времени. Во-первых, потому, что в комплексе было легче находиться. Во-вторых, та фирма, о которой предупреждала меня Джейни, наконец-то заработала в полную силу, что принесло с собой гораздо больше трафика, несколько сомнительных клиентов и чрезмерно параноидальную слежку, которая заставляла меня нервничать, хотя я ни хрена не сделал неправильно.

Пришло время двигаться.

Кроме того, нам с Бетани нужно было собственное пространство.

Моя квартира и комната в комплексе, в то время как она поселилась в обеих, определенно все еще были в некотором роде моими.

Нам нужно было новое место, над которым мы могли бы работать вместе, строить будущее. Вот почему место, которое я выбрал, находилось на той же улице, что и у Репо и Мейз, на расстоянии одной улицы от комплекса, и было идеальным домом для начинающих с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, а также достаточным двором для детей или собаки, но не настолько, чтобы за ним было по-настоящему тяжело ухаживать.

Дом был старым.

И старомодным.

И, может быть, немного дерьмовым.

— Это не дорогой вариант требующий ремонта, — поправил я.

На это он пожал плечами. — Он потребует чертовски много работы.

— Никогда не боялся засучить рукава и приняться за работу, чувак. Я вижу здесь большие перспективы.

Бетани, 2 года спустя

Паган однажды сказал мне, что, когда Лазарус показал ему наш дом, еще до того, как я узнала о его существовании, до того, как у меня на пальце появилось кольцо, обещающее такие вещи, как дом, белый забор из штакетника и младенцев, Паган обозвал его не очень хорошо и сказал, что это большая работа, Лазарус не отказался от него.

Нет.

Это был бы не мой Лазарус.

Вместо этого он сказал, что не боится тяжелой работы и что он видит потенциал.

Это пришло мне в голову тогда, как будто она сказала это мне в то самое утро.

«Найди мужчину, который возьмет полуразрушенный фасад, сказала мне моя мама в одну из тех ночей, когда ее тело подводило ее, когда ей было трудно дышать, не говоря уже о том, чтобы говорить, а не парня, который возьмет совершенно идеальный фасад. Парень, который видит потенциал и готов засучить рукава, приступить к работе и сделать ее как можно лучше, которому понравится открывать все скрытые драгоценные камни, спрятанные внутри, всю историю, все слои, вот с таким мужчиной жить; не с парнем, который видит только красивое, совершенное. Потому что однажды этой красивой и совершенной девушке понадобится работа. И он не захочет этого делать. Он просто перейдет к более новому и красивому».

Я думаю, что я напугала Пагана до чертиков, когда гигантский, неконтролируемый, громкий, как ад, всхлип вырвался у меня, и я бросилась в его объятия и разрыдалась на его футболке.

— Черт возьми, хорошо, — сказал он, звуча потерянно, когда его руки неловко обхватили меня на секунду, прежде чем он расслабился и просто позволил мне разобраться с осознанием того, что абсолютно, положительно, на сто процентов наверняка было знамением.

Моя мать сказала эти слова много лет назад.

И Лазарус почти повторил их мне в ответ.

Я никогда не рассказывала ему эту историю.

Это было мое. Мое идеальное воспоминание о моей матери, которым я просто не хотела делиться. Я хотела эгоистично держаться за него.

Как он говорил об этом?

Как будто мне это все было нужно.