Неотразимый

— Кери… — ее имя словно мольба, чтобы удержать ее от безумия и помочь осознать, что в ее плане столько дыр, что моему нижнему белью посчастливилось выглядеть как новенькому сейчас.

— Любовь к ребенку — самое сильное чувство, и я знаю, что Джейк будет сильно любить своего сына. Он будет прекрасным отцом.

— У него не будет шанса стать отцом, если ты похитишь нашего малыша, — говорю я. — Он никогда не узнает о малыше и не простит тебя за это. Если ты решишься на это, то вызовешь в Джейке лишь ярость и негодование.

— Ты ничего не знаешь о том, что было между мной и Джейком. Я должна была стать матерью, и теперь стану ей, — ее тон становится жестче, челюсть сжимается так, что клянусь, я слышу скрежет ее зубов. — Я вернусь через пару минут. Тогда сможешь почистить зубы и умыться до того, как мы уйдем. А если будешь хорошо вести себя в машине, то сможешь съесть крекеры с содовой, когда мы выйдем на шоссе.

— Прошу, Кери, — умоляю я, когда она собирается уйти. — Не делай этого, прошу!

Но она не останавливается. Быстро пересекает комнату, не оглядываясь, и пинком закрывает за собой дверь.

Я дожидаюсь, пока она удаляется по коридору, а затем начинаю отчаянно выкручивать запястья. Дергаю веревку, но узлы крепкие, как и планки стула, за которые они крепятся. Стул тоже крепкий, но и я не сдаюсь так легко.

Встаю, держа стул позади меня, мысли хаотичны от надежды.

— Ты не так умна, как считаешь, Кери.

Я поднимаюсь и начинаю двигаться. Сейчас мне необходимо убраться отсюда к чертовой матери.

Секунду я смотрю на дверь, но не могу вспомнить, видела ли там еще одну лестницу или лифт, и мне не хочется столкнуться с Кери по пути. Лучше использовать пожарную лестницу.

Ковыляю через комнату к окну, ножки стула бьют по моим щиколоткам. Уверена, что завтра у меня будут синяки, но прямо сейчас я не хочу об этом думать. Адреналин зашкаливает так, что на доли секунды во мне просыпается уверенность, что я смогу открыть окно кончиками пальцев.

Я поворачиваюсь, нащупываю ручку у себя за спиной и дергаю — раз, другой, третий — но она не поддается, и створка остается плотно закрытой.

Пол под ногами начинает вибрировать, и спустя мгновение звук приближающегося поезда наполняет воздух. Я оборачиваюсь, просчитывая, сколько минут отсутствует Кери. Не более двух или трех, но этого достаточно, чтобы она оказалась за пределами слышимости. Надеюсь, грохот поезда поможет скрыть звук бьющегося стекла.

Жду, пока гул не превратится в глухой рев, а затем с силой разворачиваюсь, направляя стул в сторону окна. Стекло вибрирует, столкнувшись с деревом, я, спотыкаясь, отстраняюсь левее, но спустя секунду возвращаюсь на позицию. Снова и снова замахиваюсь стулом и бью в стекло, пока плечи не начинают ныть от боли. Наконец, с седьмой попытки стекло трескается. А на восьмой разбивается.

Я с облегчением всхлипываю, быстро осматриваю отверстие. Сверху свисает пара осколков стекла, но места достаточно, чтобы я смогла пролезть.

Волоча за собой стул, неуклюже забираюсь на карниз и выхожу на пожарную лестницу, волосы развеваются вокруг головы, когда я двигаюсь навстречу ветру, дующему с реки. Одного взгляда вниз достаточно, чтобы у меня скрутило живот и поднялась тошнота.

Святое дерьмо. Пять этажей. Выше, чем я думала, а пожарная лестница старая, хлипкая и еле держится на крошащемся камне. Вход на лестницу этажом ниже слишком узкий. Такой узкий, что пока я привязана к стулу, то не смогу пролезть.

— Тогда избавься от стула, Шэйн. Ты сможешь, — бормочу я, отказываясь поддаваться отчаянию.

Я зашла так далеко, черт возьми. Я должна спуститься вниз, подальше от этого места и этой безумной женщины. У нас с малышом все будет хорошо, у меня будет шанс сказать Джейку, что я люблю его. Люблю, и в миг, когда я думала, что умру, воспоминания о нем были самыми прекрасными и настоящими.

Я снова поворачиваюсь к окну, высматривая кусок разбитого стекла, который выглядит так, словно его можно достать даже со связанными руками. Подтаскиваю стул ближе к окну, присаживаюсь, отодвигаюсь назад до тех пор, пока не чувствую, как осколок ударяется об узлы. С шумом выдыхаю, когда он попадает в нужное место.

Я раскачиваюсь вперед и назад, медленно перепиливая толстую веревку, когда низкий голос зовет меня изнутри комнаты. Облегчение накатывает на меня так сильно и быстро, что у меня снова начинает кружиться голова.

— Джейк! — кричу я, всхлипывая. — Я здесь! На пожарной лестнице!

Резко оттолкнувшись, разворачиваюсь лицом к нему как раз в тот момент, когда на его красивом лице появляется выражение облегчения. А затем я замечаю черное пятно — Кери вбегает в комнату следом за ним, вытаскивая пистолет. Я собираюсь предупредить его, сказать, чтобы был осторожен, но прежде, чем успеваю сделать хоть вдох, Кери направляет пистолет, целясь мне в грудь.

А затем все, кажется, случилось мгновенно.

Джейк поворачивается, когда губы Кери выгибаются в смеси боли и ярости, раздается выстрел. Хлопок, вспышка, все происходит так быстро, что я не уверена, что вижу. Но Джейк тоже быстр. Не быстрее скорости света, но достаточно быстр, чтобы броситься вперед и принять предназначенную мне пулю.

Она врезается ему в грудь, Джейк резко дергается влево, отступает на шаг, затем еще шаг, опускается на колени и падает на пол.

Кери роняет пистолет и подбегает к нему, крича — дикий, ужасающий крик заглушается очередным ревом поезда и нечеловеческим ревом сирен с улицы.

Пару минут спустя квартира наполняется полицейскими, которые оттаскивают Кери от Джейка и надевают ей наручники, но он все еще лежит неподвижно.

Женщина-полицейский опускается рядом с ним, осторожно касаясь пальцами его шеи, прежде чем крикнуть через плечо что-то, стаскивая пальто. Она скручивает его в тканевый шар и крепко прижимает к ране на груди. Но Джейк все еще неподвижен.

Каким-то чудом я оказываюсь свободна, меня укутывают в тяжелое теплое одеяло, защищающее от холода, а голос спрашивает меня, не ранена ли я, но все, что я могу видеть — любимый человек, лежащий без сознания на полу.

Он лежит неподвижно, а руки офицера в крови. Затем она качает головой и смотрит с грустью в глазах. Такая печальная. Ее плечи опущены, и когда она смотрит на меня, в ее взгляде печаль и боль. Она говорит, что сожалеет. Ей жаль. И я понимаю, что один из лучших людей, которых я знала, мертв.

Он умер, а я так и не сказала, что люблю его, что у нас будет ребенок. Никогда не скажу ему, что его аромат такой родной, а глаза — самое прекрасное, что я видела. Или, когда находилась с ним, чувствовала, что хорошая сторона человеческой натуры сможет победить.

Но этого не происходит.

Ничего хорошего не произошло и не произойдет. Ни для меня, ни для Джейка, ни для нашей малышки, которая никогда не узнает своего отца.

Жестокая реальность обрушивается на меня, и я падаю на пол, взяв Джейка за руку и прижимая ее к груди, начинаю плакать так сильно, что уверена, будто никогда не смогу остановиться.