Секрет тропиканки

— А я уверена, что он теперь никогда не расстанется с Рут. Он любит ее! — сказала она.

— Ну ясное дело, вы за то, чтобы ваш женатый сын развлекался еще и с любовницей, — протянула Ракел. — Вы же развлекаетесь с Алемоном.

У Клариты горло перехватило от негодования: она успела позабыть ту бесстыдную, циничную наглость, которая с первого дня отличала Ракел…

Ракел расхохоталась. До тех пор, пока она имела дело с совестливыми людьми, она была неуязвима.

Алзиру до смерти перепугали намерения Тоньу. Чего она только не делала, чтобы убедить его в том, что Бог сам покарает злодейку-Ракел и он не смеет вмешиваться в дела Провидения.

Теперь, когда в поселок вернулась Рут, Тоньу уже больше не звал Алзиру этим именем, он называл ее Алзирой, а чаще «худышка», и относился с прежней нежностью.

Эту перемену Алзира встретила с радостью. Она надеялась, что рано или поздно Тоньу раздумает ловить луну в небе и повернется к ней — простой земной девушке, которая привязалась к нему всем сердцем.

— Посмотри на Донату, — твердила она Тоньу, — вот человек, который пошел на преступление. И что? Принесло оно ему счастье? Всю жизнь он всех сторонился, боялся, все были ему врагами, потому что, того и гляди, обнаружат, что он преступник. В конце концов, он не выдержал и сделал все, чтобы попасть под арест.

— Но сначала как следует насолил рыбакам, — мрачно сказал Тоньу.

— А чего еще можно ждать от преступника? — возмущенно спросила Алзира. — Но если даже толстокожий негодяй Донату не выдержал, пусть не угрызений совести, потому что он — бессовестный, но своих страхов и тревоги, то с тобой-то что будет? Ты же сразу с ума сойдешь!

— Я хочу оградить Рут от опасности, — упрямо отвечал Тоньу. — Иначе ведьма Ракел сживет ее со свету. Но ты права в одном, худышка, вряд ли я смогу с ней расправиться. Я ведь уже пытался, и не раз. Но у меня так ничего и не вышло…

Зато Тоньу удалось другое. Наконец-то он вылепил фигуру своего отца, и когда Флориану заглянул к нему в мастерскую, то остановился пораженный.

— Вот теперь это — твой отец, — сказал он. — Точка в точку.

Тоньу, польщенный, поблагодарил. Он и сам чувствовал, что скульптура получилась — как живой, с доброй усмешкой смотрел на своего сына умудренный житейским опытом рыбак. Он, который давным-давно покинул своих детей, был опять с ними. И был доволен, что малышка Глоринья удачно вышла замуж и счастлива. Что возле его сынка-фантазера появилась преданная и верная душа…

Нервничая, Донату все ждал, когда же ему предъявят обвинение в убийстве. Но комиссар Родригу будто воды в рот набрал. За сожженные лодки Донату приговорили к штрафу, то есть, попросту обязали вернуть рыбакам сожженные лодки, да еще и приплатить им за нанесенный ущерб. А вот за другое, куда более страшное преступление, которое тяготело над ним всю жизнь, не давая ему ни есть, ни спать спокойно, только ещс собирались спросить.

Наконец Донату не выдержал пытки ожиданием и сам спросил комиссара:

— А что мне положено за старика де Луа?

Родригу пристально посмотрел на Донату, который сам уже был, почитай, стариком, который до недавнего времени был заносчивым и толстым, но теперь будто весь обвис, и сказал:

— Да ничего. Срок давности вышел. Можешь гулять на свободе.

И Донату, который приготовился бороться, защищаться, отрицать свою вину, доказывать, что де Луа был отъявленным мерзавцем, что он просто вынудил его поднять на себя руку, вдруг оказался не у дел. От него никому ничего было не нужно. Всем было наплевать, убивал он или не убивал…

— И что же, я могу идти? — спросил Донату.

— Иди, — равнодушно отпустил его Родригу. И Донату побрел к себе в дом. Он был раздавлен.

Нет, он ни в чем не раскаялся. И если бы его посадили на долгий срок, он бы тут же стал воевать и, наверное, постарался сбежать. Преследуй его кто-нибудь, он бы яростно защищался, но теперь его жизнь поблекла и утратила смысл. Все ему опротивело. В том, что его освободили, была какая-то нечестность. Как ни крути, но его преступление было самым значительным событием его жизни. И в том, что событие это словно бы вычеркнули, не придав ему никакого значения, было что-то невыносимо обидное, оскорбительное, несправедливое. Донату просидел в тюрьме не больше недели. Попал он туда готовым постоять за себя хищником, а брел домой дряблым стариком.

Однако это был лишь короткий миг слабости. Хищник он и есть хищник. Стоило Донату попасть к себе в дом, как он тут же понял, что ему есть за что бороться и что отстаивать. Деньги! Его хотели лишить денег! Но без денег нет и жизни! И он новее не собирался отдавать этим вонючим рыбакам свои деньги! Донату тут же принялся собираться. Намерения его не изменились — он должен уехать подальше от этого паршивого городишки. Уехать богатым человеком и зажить спокойной, обеспеченной жизнью. А здесь у него не должно остаться никаких зацепок, никаких хвостов.

Забирая из сейфа ценные бумаги, купюры, чековую книжку, Донату наткнулся на свой пистолет. Ага! И он ему пригодится. Кстати, напоследок нужно рассчитаться с Маруджу, единственным, кто может свидетельствовать против него в деле о поджоге. Донату запомнил калеке трепливый, длинный язык. Распустил его под пьяную лавочку, мерзавец, разболтал, что потопил лодку Флориану! И еще вдобавок его, Донату, назвал! Конечно, сам и поплатился за болтовню. Рыбаки в поселке потом гнали его от себя, будто чумную собаку! Но тем легче будет расправиться Донату с этим отщепенцем. Исчезнет, и никаких концов, за которые можно будет выдернуть Донату из его райской жизни!

Тоньу, узнав, что Донату отпустили из тюрьмы, по переставал следить за своим отчимом-убийцей. Правосудие могло простить вину за давностью лет, но сын не в силах был смириться с убийством отца. И Тоньу не сомневался, что преступник всегда готов на новое преступление.

По приезде в Понтал-де-Арейа Маркус тут же отправился в дом Флориану. Рут была угнетена, печальна.

— Что изменилось? Скажи? — принялся уговаривать ее Маркус. — Мы собирались с тобой зажить своим домом, так что же нам мешает?

— Ракел, — ответила Рут. — До тех пор, пока не будет оформлен официальный развод, у моей сестры будет шанс остаться с тобой. И я не могу лишать ее этого шанса.

Маркус с изумлением смотрел на нее.

— Но это означает только одно: ты не доверяешь мне! Моей любви, моим чувствам! — с обидой сказал он.

— Да, так, — ответила с горечью Рут. — Но согласись, у меня есть на это основания, не правда ли? Ракел всегда брала надо мной верх, когда вступала в борьбу. Но я не хочу с ней бороться. Борись с ней сам. Если устоишь, если освободишься и предложишь мне любовь, руку и сердце, я с радостью буду с тобой.

Таково было решение Рут, она его выстрадала, и Маркус пока был бессилен повлиять на него.

— Вот увидишь, я добьюсь развода скорее, чем ты думаешь, — пообещал он. — Позволь только информировать тебя о ходе бракоразводного процесса.

— Конечно, Маркус, я буду рада твоим новостям.

И на прощанье Маркус все-таки заслужил улыбку и поцелуй.

А Виржилиу приехал с тем, чтобы повидать Тониу. Но на этот раз ему это не удалось. В магазине хозяйничала Вера, а с Верой Виржилиу иметь дела не хотел. Он даже не зашел в магазин. Однако Вepa увидела его через витринное окно и сообщила о его приезде Тонии. Тониа была сейчас вся в хлопотах, она готовилась к свадьбе, но на сердце у нее было тяжело.

Муньос оформил лицензию на частную практику, взял ссуду и оборудовал кабинет.

Тонии сшили подвенечное платье. И была она и нем на диво хороша, но, увидев себя такой красавицей, она ничуть не обрадовалась. Ей не в чем было упрекнуть Муньоса, он относился к ней и внимательно и нежно. Однако между ними стояла тень Виржилиу. И ее жених относился к ней словно к тяжелобольной, словно бы к пациентке. В его внимательности Тонии чудилось что-то профессиональное, и ей становилось неловко. Ее смущала и сковывала его слишком уж пристальная забота.

Иногда Тонии казалось, что ей стало бы гораздо легче, если бы Муньос устроил ей бешеный скандал и отколотил бы ее за невольную измену, а потом они бы помирились, простив друг друга… Но быть вечной больной… В общем, Тонии было тяжело, и она невольно отстранялась от Муньоса, а он, пытаясь к ней приблизиться, удваивал свои заботы. Куда проще и легче было Тонии с Витором. Они вместе искали для него выход из ловушки, изобретали хитроумные способы добывания денег и хохотали до упаду. Они были с ним на равных, были партнерами в трудной жизненной борьбе…

Оценила Тониа и Веру — энергичную, мужественную, преданную, и при случае утешала Брену, который по временам совсем было падал духом.

— Не отчаивайся, слышишь, Брену? Вера непременно к тебе вернется, и все у вас будет хорошо. Ты сделал правильный выбор! Он тебя не обманет.

Брену и сам знал, что сделал правильный выбор. Знал, что Вера — его жизнь, и ждал, когда жизнь его начнется снова.

Виржилиу долго бродил по поселку, обдумывая, как поступить с Ракел, и в конце концов остался ночевать в Понтал-де-Арейа. Сгущались сумерки. Он зажег свет. Сидел в гостиной за бокалом вина и вспоминал тот вечер, когда стол был накрыт на двоих и он был вместе с Тонией. Вновь она стояла перед ним как живая — стройная, гибкая, с нежной белой кожей, золотисто-рыжими волосами. Его страсть, его наваждение… И вдруг он отчетливо почувствовал, что кто-то на него смотрит. Смотрит в спину. Ему сразу сделалось не по себе, и он отпил большой глоток вина, постаравшись избавиться от неприятного чувства. Оборачиваться ему не хотелось. Но обернуться все-таки пришлось.

Из черноты окна смотрело на него жуткое женское лицо с вытаращенными глазами и волосами из пакли: пугало не пугало, призрак не призрак…

Виржилиу не был трусом, но невольно вздрогнул и похолодел. А призрачное пугало, глядя ему в глаза, стало тихонечко подвывать, словно бы разом смеясь и плача, и тянуть к нему длинные отвратительные руки.

Виржилиу и сам замахал руками, пытаясь отогнать жуткое видение. Но в соседнем окне появилось еще одно женское лицо, не менее жуткое, и оно уже откровенно хохотало.

Виржилиу схватил пистолет и выскочил на улицу. Нет, он никогда не был трусом. И сейчас он посчитается с этой дьявольщиной!

Призраки кривлялись и хохотали, а он стрелял в них, стрелял. Но недаром говорят, что черта никакой пулей не возьмешь! Призраки все хохотали и разве что отошли чуть подальше. Страшная боль молнией ослепила мозг Виржилиу, и, теряя сознание, он вдруг догадался: «Это у меня галлюцинация. Меня преследуют галлюцинации…»

Маркус, возвращаясь в Рио, не гнал машину. Спешить ему было некуда. Еще вчера вечером у него был хотя бы воображаемый дом, а сегодня не было вообще никакого. Считать домом опостылевшие стены, в которые вновь вселилась ведьма Ракел, он не мог.