Узоры на коже

* * *

Резкий свет бьёт по глазам, и я пытаюсь сесть, но чьи-то руки удерживают, утягивают вниз, заставляют лежать. Кто-то наваливается сверху, орёт на ухо, фиксирует. Дышать трудно, говорить ещё сложнее, но я упорный.

— Пустите, суки, — хриплю, задыхаясь, но в ответ лишь неразборчивое бормотание, чей-то крик, маты. — Мне нужно встать, пустите.

Проваливаюсь на дно самого глубокого колодца, парю во тьме — плотной, липкой. Вверху есть свет — знаю точно, и я стремлюсь к нему, барахтаюсь, силюст выбраться. Когда снова выныриваю на поверхность, делаю попытку подняться, но мешают какие-то провода, иголки, воткнутые в кожу. Вырываю чёртовы трубки, потому что нет времени лежать. Нужно что-то делать, некогда валяться на койке. Но вдруг кто-то снова наваливается на меня сверху, надёжно фиксируя. Постепенно зрение проясняется, а сознание становится чётче. Я в больнице — это факт, и я даже могу вспомнить, как здесь оказался.

— Отпусти, — вырывается симплый крик, царапает горло.

— Если обещаешь не дёргаться, отпущу.

— Обещаю.

— Угораздило же тебя очухаться, когда я рядом был. Думал, ты меня в космос запустишь.

Дышать становится легче, и я поворачиваю голову и вижу улыбающуюся физиономию Арчи.

— Они меня пускать не хотели, — подмигивает и смеётся. — Только не учли, что я умею уговаривать.

Пытаюсь рассмеяться, но выходит лишь закашляться.

— Так, не делай резких движений, — Арчи вмиг становится серьёзным и поднимается. — Пойду, врача позову. И, Брэйн, пожалуйста… Ражи всего святого, не разнеси палату, полежи спокойно.

— Стой! Полина нашлась?

Это волнует меня больше всего в этом грёбаном мире. Сильнее всего, что только можно себе представить.

Арчи потирает шею и смотрит на меня, пытаясь быть серьёзным, но уголки губ предательски подрагивают.

— Врачи говорили, тебе нельзя волноваться.

— Отвечай, мать твою!

— Нашлась твоя Полина, не переживай. А сейчас полежи спокойно, не усугубляй, а то тебя к буйным психам увезут, допрыгаешься.

И выходит, а я прикрываю глаза, понимая, что в этот момент мне абсолютно на всё плевать: на боль, возможные последствия, прошлое и настоящее. Главное, что она нашлась.

Дальше всё как в тумане. Меня осматривают долбаным консилиумом, колят какую-то дрянь, даже, кажется, к кровати привязывают. Пытаюсь бороться, кого-то даже отпихиваю, но лекарство и санитары оказываются сильнее. Перед глазами мелькают расплывчатые образы, встревоженные взгляды прожигают насквозь. Я то вырубаюсь, то снова прихожу в себя, пока снова не получаю дозу забвения под кожу.

Снова какой-то шум, от которого хочется отгородиться, закрыть уши, заорать, чтобы сдыхать не мешали.

— Мне надо, впустите! — женский голос децибелами пронзает мозг, жилы скручивает в тугой узел.

Узнавание накрывает с головой. Да! Это она! Моя девочка…

— Не положено!

— Я уже трое суток под дверью торчу. Вы мне его увидеть не даёте, пустите.

Убью тварей, если не пустят её сейчас. Вот в себя приду и вырву им гланды.

— Только аккуратно, хорошо? Он спокойнее уже, но всё равно очень нестабильный.

— Разберусь, спасибо.

Хлопок двери, быстрые шаги и тёплая ладошка накрывает мою. Тихий вдох, всхлип, а пальцы дрожат.

— Па-аша, — полувздох, полушёпот. — Я убью тебя. Как только очнёшься, сразу убью.

— Не надо, — пытаюсь улыбнуться, но ничего не выходит, кожа на лице словно окаменела.

Она снова всхлипывает, на этот раз громче и дотрагивается пальцами до моей щёки. Робко, несмело, будто рассыпаться могу от любого неосторожного движения.

— Поцелуй меня, может, полегчает?

— Ты у нас спящая красавица? — смеётся, а голос дрожит, срывается. — Если я тебя поцелую, хуже не сделаю? Меня тогда грозная медсестра проклянёт.

Да клал я на весь мир.

— Я сдохну, если не поцелуешь. Выбирай сама.

Глаза удаётся всё-таки разлепить, даже голову повернуть получается, и я смотрю на Полину — такую маленькую, хрупкую, с огромными синими глазищами, в которых утонуть готов.

— Не бойся, детка, я не хрустальный.

Она рядом, а в жилах кровь вскипает. Я толком не знаю, что со мной, насколько сильно пострадал, но смотрю на Полину и горы свернуть хочется. Жаль, что желания и возможности вряд ли совпадут.

Она наклоняется ко мне, и прикасается лбом к моему. Наши глаза так близко, а воздух один на двоих, наэлектризован и искрит.

— Я так испугалась… — тихо, на выдохе. — Думала, с ума сойду, пока сюда ехала.

— Я бы не гонял, но…

— Молчи, не напрягайся. — Щеки мои гладит, лоб, глаза целует, а слёзы на кожу падают. — Я так виновата перед тобой, прости меня.

Прижимаю её к себе одной рукой (откуда только силы взялись?), а второй за подбородок беру и фиксирую, чтоб дёргаться не вздумала. Мне нужны её губы, чувствовать её нужно, потому что сердце разорвётся от прилива нежности.

Разговаривать будем потом. Сейчас она рядом, так близко, и тепло смуглой кожи обжигает. А пока мне больше ничего и не нужно.