Нежная

* * *

В окне кухни горел свет, я замедлила шаг, а потом полностью остановилась – мне не хотелось туда идти. ВэВэ не звонил, хотя я ждала звонка, никто не звонил.

"Я сама позвоню. Владику, впервые за три года, поинтересуюсь, чего мне не хватало, что я его потеряла, такого офигенного парня из офигенной семьи, дурья моя башка."

Сев на ледяную лавочку, я поёжилась, ссутулилась посильнее и достала из кармана телефон, открыла список контактов, пытаясь вспомнить, как он у меня был записан. Нашла – он был записан сурово, имя-фамилия, я переименовала в тот день, когда мы расстались, и в тот же день был крайний звонок. Я пролистала нашу историю звонков и сообщений, и с удивлением поняла, что там практически нет исходящих, это он мне всё время звонил, а я ему не звонила, потому что боялась отвлечь или навязаться.

"ВэВэ был прав. И я за три года совершенно не изменилась."

Время было позднее, но я всё равно набрала его, пока не растеряла решимость – у меня был выбор либо звонить, либо идти домой, мне ничего из этого не хотелось, но звонить не хотелось меньше. Раздался первый гудок, потом второй, потом соединение сбросили. Я удивилась, но набирать ещё раз не стала, не хочет – не надо.

"Я бы тоже не взяла, если бы он звонил."

Я сидела на лавочке, кутаясь в рубашку и дрожа, смотрела то на тёмные деревья, то на светящееся окно кухни, потом у меня в руке завибрировал телефон, я посмотрела на экран – Влад. Взяла:

– Алло?

– Привет.

– Привет.

Я замолчала, он тоже молчал, я слышала, что он куда-то идёт, потом раздался звук колёсика зажигалки, долгий выдох, я неверяще спросила:

– Ты куришь?

– О, я сильно испортился, Ань, – он мрачно рассмеялся, повторил ещё более мрачно: – Сильно испортился. Тебе бы не понравилось. – Помолчал и спросил: – Зачем звонила?

– Моя мама... скажем так, слегка задолбала меня вопросом, каким образом так чудовищно получилось, что мы расстались. И я недавно тоже этим вопросом задалась, потому что... я до сих пор не понимаю, что было не так. Ты понимаешь?

– Блин... – он опять мрачно рассмеялся, тяжко вздохнул и протянул: – Анечка ты Анечка... Сказал бы мне кто-то тогда, как я вляпаюсь сейчас, я бы в рожу плюнул.

– В смысле?

– Тебе же уже донесли, что я женился?

– Да, мне рассказали. Поздравляю.

– Было бы с чем.

– Ты не рад?

Он опять рассмеялся, я молча ждала, слушая его дыхание и смех. Эти звуки, по которым понятно, что твой собеседник курит, меня всегда страшно раздражали, я на полном серьёзе чувствовала через трубку запах дыма, и мне было неприятно. Но сказать ему об этом было бы неудобно, поэтому я молчала и не дышала. Он насмеялся и тихо сказал:

– Я женился по залёту, Ань. И облом в том, что я даже не уверен, что это мой ребёнок. Нас там было много. Как только он родится, я сделаю экспертизу. Но даже если она покажет, что ребёнок мой, я его всё равно уже заранее ненавижу. Он ещё не родился, а я уже думаю, как я выйду за сигаретами и пропаду на десять лет, потому что в гробу я видал это всё. Меня развели как лоха, я себя таким дебилом никогда не чувствовал. Она встречалась с моим другом, он её лупил, она всему миру на него жаловалась. Потом вроде как ушла от него, стала вешаться то на меня, то на ещё одного пацана из компании, то на третьего. В итоге вроде как сошлась со мной. Мне её было жалко, она такую бедную овечку из себя строила, ангел небесный. Потом пришла сказала, что залетела, хотя до этого клялась, что пьёт таблетки и ничего не будет. И сказала это, сука, при моей маме. Мама в слёзы – счастье какое, свадебку поскорее. Они спелись с трёх нот, пошли в обнимку платье выбирать, я кредит на свадьбу взял. Поженились, съехались, она ко мне, естественно – куда же ещё? И как только съехались, ангел кончился. Она начала дико сраться с моей мамой, там истерики были каждый день, по любому поводу. А мама туда-сюда и язык прикусит – доченька же, внучка же носит, как на неё орать? А не орать невозможно. И эта мне в одно ухо жужжит, что надо ипотеку брать на тридцать лет и жить отдельно, а мама во второе, что успокоил бы я жену свою охреневшую. А мне обеих убить хочется – на мне два кредита на машины, на мою и на батину, и ещё один кредит на свадьбу, куда ещё ипотеку? Почку продать? Так даже тогда не хватит, я считал. В итоге моя мама забыла все старые счёты и побежала к бабушке в ноги падать, бабушка согласилась отдать нам с женой свою однокомнатную, а сама переехать в двухкомнатную к моим родителям. И как только мы переехали, моя сука там закатила ремонт, ободрала всё что можно и повыкидывала всё без разбора, ни у кого не спросила, хозяйка, блин. И попробуй ей что-то скажи, у неё сразу истерика. Я на неё смотреть не могу, меня трясти начинает, я её бывшего, который её лупил, понимаю всей душой теперь. Если бы она увидела, что ты мне звонишь, морду бы расцарапала точно. Так что я вышел покурить. Я теперь часто хожу курить, часами круги по району наматываю и курю одну за одной, меня уже вся гопота знает. Собаку куплю, наверное, чтобы был повод уходить два раза в день. И облом в том, что я её теперь не выгоню – если она родит в этой квартире, и ребёнка в ней пропишет, то всё, это её. Даже если ребёнок по итогу окажется не мой – пофиг, он рождён в браке, я обязан платить алименты, я у юристов спрашивал. Пока она не родила, я ещё могу её выгнать, как бы, но меня же мать сожрёт – кровинушка, как это. Я реально мечтаю, чтобы она упала с лестницы. Уже думаю о том, чтобы ей помочь.

Он мрачно рассмеялся, опять зачиркал зажигалкой, сказал наигранно бодрым тоном:

– Я шучу, Ань. Я шутник в последнее время. Это всё, что мне остаётся. А у тебя как дела?

– Ну... – я медленно глубоко вдохнула, с отвращением и неизбежностью перенимая его тон, усмехнулась: – Очевидно, получше, чем у тебя. Работаю, квартиру снимаю.

– Ты съехала наконец-то от мамки?

– Ага.

– Молодец. Я давно хотел, да на цены как посмотрю, так губу и закатаю обратно. Пацаны звали на север, говорили, большие бабки можно поднять, меня мама отговорила. Надо было ехать. Поеду, наверное, если эта с лестницы так и не упадёт. Я шучу.

– Смешно, – мрачно кивнула я, он рассмеялся, вздохнул и сказал гораздо тише:

– Ты правда не поняла, почему мы расстались?

– Правда. Я тупая. Расскажи мне.

– Из-за ребёнка твоего грёбаного.

– Какого ребёнка?

– Аркаши, блин. Андрюши, или как его?

– Антоша.

– Вот его, да. Ты конечно извини, но я хотел встречаться с тобой, а не с твоим ребёнком. И когда я тебя зову в парк, я хочу с тобой на лавочке целоваться, а не копаться в песке на детской площадке с твоим ребёнком, или носить его на плечах по зоопарку. Я могу это понять, один раз, ну два – всякое бывает, мать попросила, какой-то форс-мажор, никто не застрахован. Но, блин, каждый день? У тебя с головой всё в порядке? Моя мама тебя называла "дура с прицепом". Когда я ей втык за это сделал, стала говорить "твоя с прицепом". Она твоей матерью восхищалась, говорила: "Стальная хватка, сначала родила няньку, потом ляльку, потом лялька выросла и тоже стала нянькой для меньшего, а мама в вечном декрете сидит, деньги получает да ремонты делает". И мне всё говорила: "Давай-давай, тренируйся, вот-вот свои пойдут, надо уметь", и ржала. А мне вообще не смешно, мне семнадцать лет, какие дети? А ты мне его совала постоянно, как специально, а как я тебе откажу – он тяжёлый, а ты его тащишь, кем я себя должен чувствовать? И я тебе помогал. Мне тебя было жалко, я всё надеялся, что твоя мать... выздоровеет, не знаю, совесть заимеет, поймёт что-то, или ты поймёшь. А хрен бы там. И пока у нас секса не было, я хотя бы по поводу твоей беременности был спокоен, а потом секс появился, и появилось постоянное ожидание залёта, ты мне в кошмарах снилась то с пузом, то с ребёнком. Я решил, что нахрен мне оно не надо. У меня дикое облегчение было, когда мы расстались. Потом, конечно, жалел иногда, беспорядочные связи надоели, я уже начал думать, что было бы неплохо найти кого-то на постоянку. И тут эта сука со своим тестом припёрлась – на тебе, получай. И на голову села, и мне, и всей семье. И мама моя всё причитает: "Вот была бы Анька, я бы жила как королева, она бы всё в доме делала, её мать воспитала как надо, на неё всё повесь, она не пикнет, и на работу будет ходить, и по дому бегать электровеником, и улыбаться, и тапки приносить". А мне так гадко стало, не могу. Хорошо, что мы расстались. Не надо тебе это счастье. Никому оно не надо. И мне не надо, уеду на север, пусть долбятся тут как хотят, пусть подавится сука этой квартирой, а мать пусть подавится этим внуком, будет им счастье обеим. А меня пусть в это не впутывают.

Он замолчал, опять зачиркал зажигалкой, я тоже молчала, долго. Он где-то ходил по моему раздолбанному старому району, я мёрзла на лавочке в шикарном центре, всей душой понимая, что, по-хорошему, должна быть там, если и не с ним, то рядом с ним. Потому что я такая же, я оттуда же, я гораздо ближе к Владу с его проблемами, чем к Великому с его небрежно-решительным "просто".

"Я этого шикарного района не заслуживаю, и Великого не заслуживаю, я родом из безысходности. И это во мне прорастёт, он обязательно рано или поздно поймёт, и решит, что ему это не надо, как Влад понял."

– Ань?

– Да?

– Не реви, – он мрачно усмехнулся, вздохнул, – я знаю, что ты ревёшь, ты всегда ревёшь. Тебе всех жалко. Не надо меня жалеть, я всё своё дерьмо заслужил. А ты – нет. Ты вообще как будто случайно сюда попала, из другого какого-то мира, как Гарри Поттер, знаешь? Как будто ты здесь временно, и однажды прилетит сова и заберёт тебя в школу магии, где всего этого дерьмища нет, и где никто не будет на тебе ездить, и у тебя будут настоящие друзья, и приключения, и фильм про тебя снимут. Ты всегда как будто такая была... волшебная. Как будто к тебе эта грязь не липнет. Я надеялся, что я от тебя себе как-то этого... возьму, типа... заражусь от тебя, перейму это. А не получилось. Я рад за тебя, что ты отсюда уехала. Извини, конечно, но твоя мамаша больная. Насколько моя больная, но до твоей ей расти и расти ещё. Ладно, забудь, хватит. Всё. Давай, там, удачи. Живи хорошо. Пока.

– Пока.

Он отключился, я посмотрела на его фамилию на экране, посмотрела на звезду рядом с именем, которую можно нажать, и тогда мой телефон будет озвучивать его вызовы. Решила не нажимать – всё значит всё.

"И ты живи хорошо, Владик. Живи как сможешь. Я тебе не судья и не учитель, меня бы саму кто научил."

Я посмотрела на время, на окно кухни, на тёмный парк. Решила, что ничего путного я тут больше не высижу, встала и побрела домой.

На одну загадку в моей жизни стало меньше, это вроде как должно было бы меня радовать, но почему-то не радовало. На Влада я больше не обижалась, мне было его жалко, и жену его было жалко, и ребёнка её. На маму тоже не обижалась – у меня и без этих новостей было, что ей предъявить, это я просто добавила в копилку. На Антошу я не обижалась никогда – он был идеальным ребёнком, никогда не создавал мне тех проблем, которые я с ужасом наблюдала иногда в магазинах и парках, когда дети падали на пол и вопили, доводя родителей до истерики, мой Антоша никогда так не делал, он сам на это смотрел с ужасом. Он не капризничал, не хныкал для привлечения внимания, не хватал чужое, не просил что-то купить или срочно пойти домой – маленький стоик, он терпел всё, просил шёпотом и один раз, и если я говорила, что не могу сделать то, чего он хочет, он просто принимал это и всё. Я только сейчас задумалась о том, что это, наверное, не совсем нормально для такого маленького ребёнка.