Шарлатаны

Пролог

27 июня, Бостон, штат Массачусетс

Сменой времен года на нашей планете мы обязаны тому, что земная ось имеет наклон; не будь его, солнце находилось бы на одной высоте в течение всего года. Именно поэтому в то летнее утро, 27 июня, рассвет в Бостоне, штат Массачусетс, наступил гораздо раньше, чем в промозглые зимние месяцы, когда светило едва выползает из-за горизонта и по низкой дуге лениво движется над городом. Уже в 4 часа 24 минуты яркий свет начал стремительно заливать Норт-Энд — район Бостона, известный как Маленькая Италия, где издревле селились потомки итальянских мигрантов, — узкие улочки элегантного Бикон-Хилл и широкие бульвары величавого Бэк-Бэй[1]. А в 5 часов 9 минут солнечный диск полностью всплыл из вод Атлантического океана и начал свое неотвратимо-торжественное шествие по безоблачному летнему небу.

Стэнхоуп-Билдинг, современная башня из стекла а бетона высотой в двадцать один этаж, была первой постройкой среди многочисленных корпусов БМБ — Бостонской мемориальной больницы, — на которую обрушился сноп золотистого света. Этот корпус на берегу Бостонской бухты стал новейшим дополнением к мешанине из разномастных зданий, составляющих комплекс знаменитой клиники Гарвардского университета. Строгий и чистый силуэт башни разительно отличался от старых приземистых строений из красного кирпича, возведенных почти полтора века назад. Ультрасовременный корпус был оснащен всем необходимым для работы, включая хирургический блок из двадцати четырех операционных, носящих гордое имя «гибридные операционные залы будущего». Напичканные высокотехнологичным оборудованием, помещения скорее напоминали декорации к научно-фантастическому сериалу «Звездный путь», нежели привычные операционные добрых старых времен. Залы располагались по окружности — двенадцать по одной и двенадцать по другой стороне общего холла, в центре которого находились два дежурных пульта. Большие окна в каждом зале обеспечивали возможность тем, кто наблюдал за ходом операции из холла, видеть происходящее собственными глазами в дополнение к трансляции на мониторах кабельного телевидения клиники.

Многофункциональные операционные давали возможность проводить самый широкий спектр хирургических вмешательств — от сложных операций на головном мозге и сердце до рутинных процедур вроде замены коленного сустава. Под потолком располагался ряд больших и легко регулируемых консолей, позволяющих получить быстрый доступ к любому из закрепленных на них приборов, не загромождая при этом пространство и обеспечивая свободу передвижения персонала. На одной из консолей был укреплен наркозный аппарат, на другой — аппарат искусственного кровообращения, на третьей — нейрохирургический микроскоп, чья большая изогнутая штанга поддерживала цифровую систему визуализации: используя инфракрасные и рентгеновские лучи, система создавала трехмерное изображение нужного органа в режиме реального времени. Кроме того, в каждом операционном зале находилось несколько видеодисплеев с высоким разрешением, подключенных к центральному компьютеру клиники, чтобы данные о пациенте — например, ультразвуковые и рентгеновские снимки — можно было мгновенно вызвать на экран с помощью голосовой команды.

Оснащение больницы этим суперсовременным и непомерно дорогим оборудованием было вызвано стремлением улучшить качество операций, а также повысить безопасность пациентов. Однако в тот сияющий летний день в конце июня ни волшебство технологий, ни самые точные расчеты не смогли противостоять обычной человеческой слабости, приведшей к непредвиденным и катастрофическим последствиям. Несмотря на все усилия преданного своему делу персонала хирургического отделения Бостонской мемориальной больницы, в операционном зале № 8 разворачивалась трагедия.

Когда в 5:30 утра солнце осветило здание клиники, к дверям корпуса Стэнхоупа начали друг за другом подкатывать частные автомобили и машины такси. Они останавливались под длинным навесом у главного входа, дверцы распахивались, и пассажиры со спортивными сумками выбирались наружу. Прибывшие почти не разговаривали; в сопровождении родственников будущие пациенты направлялись в больницу и поднимались в лифте на четвертый этаж, где находилось отделение амбулаторной хирургии. В былые времена людей госпитализировали за сутки до плановой операции, но подобная роскошь нынче осталась в прошлом, поскольку страховые компании посчитали, что лишняя ночь в больнице — слишком дорогое удовольствие для бюджета.

Рано утром прибывают те, чья операция назначена в первую очередь. Два часа спустя появляются идущие во вторую смену. И хотя можно рассчитать, сколько примерно времени займут утренние операции, определить точную их продолжительность невозможно. Поэтому если расчет окажется неверен — а он всегда неверен в пользу клиники, а не пациента, — то последние довольно долго вынуждены дожидаться в приемном покое. Для некоторых ожидание становится по-настоящему мучительным, поскольку все они явились натощак, получив строгое предупреждение, что есть перед операцией нельзя, разве что выпить несколько глотков воды, и то не позднее полуночи.

Сегодня одним из таких пациентов второй смены был крепкий, полный сил, веселый и общительный мужчина сорока четырех лет по имени Брюс Винсент. Ему предстояла открытая операция по поводу пластики паховой грыжи. Операция должна была начаться 10:15. Брюсу велели явиться в приемный покой хирургического отделения в четверть девятого. В отличие от других пациентов, дожидающихся своей очереди, Брюс не испытывал волнения в связи с предстоящей процедурой. Спокойствие объяснялось не только относительной простотой операции, но и тем, что клиника была ему хорошо знакома. Больница не представлялась Брюсу таинственным и страшным местом, чем-то вроде преддверия преисподней. В течение последних двадцати шести лет он бывал здесь почти ежедневно. Сразу после окончания средней школы в Чарльзтауне, старейшем районе Бостона, Брюс Винсент, звезда местной футбольной команды, поступил на службу в отдел безопасности БМБ. Это стало своего рода продолжением семейной традиции: мать Брюса много лет проработала здесь сиделкой, а старшая сестра и сейчас служила медсестрой.

Однако сохранять хладнокровие Брюсу помогала не только привычная атмосфера. Что действительно успокаивало, так это окружавшие его знакомые лица. За четверть века, проведенных в больнице, он успел подружиться практически со всеми, включая докторов, медсестер и администрацию. К тому же за эти годы Брюс столько узнал о медицине — особенно о той ее части, которая касается клинической практики, — что среди персонала ходила шутка: Брюса Винсента с полным правом можно считать выпускником медицинской школы при Бостонской мемориальной больнице. Такого учебного заведения не существовало, однако его предполагаемый выпускник мог со знанием дела обсуждать с хирургами технику операций, с администрацией — вопросы злоупотребления служебным положением, а с медсестрами и сиделками — проблемы распределения обязанностей и ночных дежурств. Причем все это Винсент делал регулярно и с упоением.

Когда Брюсу сказали, что ему предстоит спинальная анестезия при пластике грыжи — операции, которая займет от силы час, — он отлично знал, почему в данном случае «спиналка» предпочтительнее общей анестезии. Никаких непонятных и пугающих манипуляций, все предельно ясно. Ну и главное, Брюс был абсолютно уверен в своем хирурге, легендарном докторе Уильяме Мейсоне, которого за глаза называли Диким Биллом. Доктор Мейсон считался одним из самых популярных хирургов больницы — репутация, о которой он сам позаботился, тщательно следя за тем, чтобы все знали, какие толпы пациентов приезжают к нему со всего света, прослышав о его профессиональных победах и мечтая попасть в его золотые руки. Доктор Мейсон имел звание профессора хирургии Гарвардского университета, занимал пост заведующего отделением гастроэнтерологии и заместителя директора хирургической ординатуры. Узкой специализацией Мейсона была хирургия поджелудочной железы — органа, который, как известно, сложно оперировать, поскольку он расположен в задней части брюшной полости, имеет специфическую структуру и отвечает за выработку агрессивного пищеварительного фермента.

Когда Брюс говорил людям, кто именно будет его оперировать, слушатели приходили в смущение: в последний раз доктор Мейсон делал пластику паховой грыжи лет тридцать назад, еще будучи ординатором. Профессор всячески подчеркивал, что берется только за сложные случаи, связанные с его основной специализацией. Некоторые коллеги были настолько ошарашены, что спрашивали у Брюса, каким образом ему удалось совершить невозможное и уговорить Уильяма Мейсона заняться пустяковой грыжей — случаем, который он, несомненно, считал достойным разве что ординатора-первогодки. Дождавшись этого вопроса, Брюс с радостью пускался в объяснения.

Брюс любил свою работу и был беззаветно предан больнице, за что его регулярно продвигали по службе, и в один прекрасный день он занял пост начальника парковки. Благодаря легкому нраву и общительному характеру — казалось, Брюс помнит по именам весь персонал клиники, — все знали и любили мистера Винсента. Кроме того, всем нравилось, что он оказался безупречным семьянином, женившись на девушке такой же общительной и жизнерадостной, которая работала в кафетерии клиники. У супругов родилось четверо детей, младшему из которых едва исполнилось полтора года. Поскольку фотографии детей Брюса частенько украшали доску объявлений в кафетерии, люди привыкли считать Винсентов типичной «больничной» семьей, все члены которой так или иначе связаны с клиникой.

И хотя рейтинг популярности Брюса и так был невероятно высок, он взлетел буквально до небес, когда ему удалось справиться с одной давнишней проблемой — нехваткой парковочных мест. Как только Винсент взялся за дело, казавшийся неразрешимым вопрос быстро уладили: Брюс убедил руководство больницы построить в рамках корпуса Стэнхоупа многоэтажный гараж специально для врачей и медсестер. Вдобавок ко всему Брюс никогда не прятался у себя в кабинете, играя роль недоступного короля парковки, а напротив, с рассвета до позднего вечера находился на территории гаража, готовый при малейшем недоразумении мгновенно прийти на помощь и разрядить обстановку приветливой улыбкой и шуткой. Остальные работники парковки были под стать своему начальнику: обходительные, веселые и расторопные. Несколько раз Брюсу довелось оказывать помощь заведующему отделением гастроэнтерологии, таким образом он и свел достаточно близкое знакомство с доктором Мейсоном, человеком замкнутым и не склонным заводить приятелей среди больничного персонала.

Когда четыре года назад доктор Мейсон обзавелся красным «феррари», вся больница была в курсе. Некоторые даже подшучивали насчет кризиса среднего возраста, поскольку, помимо приобретения вычурной спортивной машины, Уильям Мейсон стал откровенно флиртовать с симпатичными девушками, в основном медсестрами, и даже подбивал клинья к одной женщине-ординатору. Брюс знал об этих сплетнях, частенько ему приходилось слышать и ядовитые комментарии в адрес доктора, однако он искренне полагал, что все это лишь наветы завистников. Что же касается «феррари», то вместо того, чтобы посчитать автомобиль помпезным чужаком среди более сдержанных и консервативных «вольво», БМВ, «лексусов» и «мерседесов», начальник гаража принялся всячески нахваливать обновку и даже предложил Мейсону ежедневно лично парковать машину в укромном уголке, чтобы кто-нибудь случайно не поцарапал красавицу, неосторожно распахнув дверцу своего авто. И когда Брюс узнал от своего терапевта, что ему требуется пластика паховой грыжи — проблема беспокоила его некоторое время, а потом к ней добавились неприятные симптомы, связанные с пищеварительной системой, — он просто спросил доктора Мейсона, не возьмется ли тот за такую операцию. Брюс задал вопрос однажды утром — кстати, забирая ключи от «феррари», чтобы отвести автомобиль на парковку. И к огромному удивлению самого Брюса — как он позже признавался, в сотый раз пересказывая свою захватывающую историю, — доктор Мейсон согласился, пообещав втиснуть его в плотный рабочий график между звездами шоу-бизнеса, биржевыми воротилами, арабскими шейхами и европейскими аристократами.