Фледлунд

8. Тот, кто снится

«Где ты, Ребекка?»

Повторяющийся сон стал любимым переживанием Ханны. Словно уловив смену ее настроения, сновидение стало приходить каждую ночь. Больше всего она ждала конца, когда жуткий лифт доезжал до нее, застывшей у дыры в стене, и выходил он.

У него не было имени, и даже его лицо почти сразу теряло четкость, но ощущение его и их связи были сильнее. Ханна распутывала каждый оттенок, как нить, впитывая в себя его шепот, иногда переходящий в крик, его отчаяние, злость и нечеловеческую тоску. За этими смутными образами кровоточили чьи-то настоящие раны.

Она уже не отделяла себя от той, что ждала своего гостя. Это было ее волнение. Ее восхищение. Во сне она становилась Ребеккой, а Ханна превращалась в усталое, больное тело, спрятанное под одеялом. В те моменты в ней не было нужды.

Иногда сон длился дольше. Мужчина вдруг обнимал ее сильно, до боли, и она ощущала его сухие губы на своем лице. Это было больше чем физический контакт – они принадлежали друг другу. Его дыхание становилось ее. Их связь ощущалась без слов, достаточно было одного прикосновения. Ханна даже могла описать его запах – абсолютная, сладкая чистота. Так пахнет только кожа любимого человека. Фрагменты их близости незаметно переходили в новую сцену: страшная квартира вдруг превращалась в чудесный сад, и вокруг них в одно мгновение расцветали яркие нездешние цветы. Он сидел перед ней на коленях и держал за руки. В его лице было что-то молитвенное, а губы шевелились в некой беззвучной просьбе. Ханна ощущала себя напуганной и сломленной, но знала, что он на ее стороне. Он – ее главный защитник; тот, кто поймет и оправдает любую ее слабость. Его беззвучная речь растворяла ее собственный стыд за то, кто она есть.

Вдруг ее рывком выбрасывало из тела, и райская поляна удалялась от нее со стремительной скоростью. Мужчина все еще сидел перед ней, а ее лицо скрывали длинные черные волосы. Тогда Ханна понимала, что все это происходило не с ней. Это Ребекка там с ним, и все это время он говорил с ней. Ханна же – паразит под ее кожей и жадно вбирает в себя чужие секреты, пока ее не изгонят. Но в этих украденных сновидениях она становилась счастливее, чем в жизни.

По пробуждении ее встречала картина ее донора на комоде у кровати. Налитый глаз в курильнице, как наяву, следил за ней. Изображение будто стало проводником, и казалось, что только благодаря ему она с каждым разом получает все больше образов. В левом углу картины имелись загадочные инициалы «Дж. М.», отличавшиеся от имени художницы. Или здесь скрывался какой-то другой смысл.

Сон просил, чтобы его распутывали дальше. Поэтому визит по адресу, удачно перепавшему от Кампфа, планировался в ближайшие выходные. Неделя, как назло, тянулась, и когда наконец наступила пятница, Ханна была уже сама не своя от нетерпения. Но, как это с ней обычно бывало, в последний момент накатил страх всего неизвестного, и в одиночку отправляться на окраину Фледлунда не хотелось. Поэтому она стала упрашивать Лекана.

Разговор проходил в пятницу вечером в его квартире. Всюду висело постиранное белье, и было влажно, как в парилке. Лекан мыл посуду, и вопрос Ханны сначала потонул в звоне тарелок.

– Куда пойти? – переспросил он, уменьшая воду.

– К моему донору.

– Который уже умер?

Серьезная просьба начала превращаться в фарс.

– Да, но не на кладбище, а к ней домой, – терпеливо пояснила Ханна. – Я решила взяться за свой сон, и это, похоже, связано с моим новым сердцем.

– А к врачу ты не хочешь сходить со своими галлюцинациями?

Лекан вытер руки о фартук с изображением торса спартанца и подозрительно уставился на Ханну. Но она только отмахнулась.

– Не представляю, что они могут поделать с этим. Даже Магда не помогла. Это сложно объяснить, потому что я буду выглядеть как сумасшедшая, но… дело не во мне. Сон не мой, а моего донора. Тот мужчина постоянно произносит ее имя. Только не смейся надо мной опять. Мне кажется, это из-за пересадки.

– Сердечко оказалось с сюрпризом, – хмыкнул Лекан. – Ладно, не буду настаивать на медицинской помощи, потому что не мое это дело. Если ты спятила, могу тебя только поддержать в твоей эпопее вспомнить все. И не хочу даже знать, как ты откопала ее адрес. Но скажи честно, что ты, вообще, там надеешься найти? Как эта затея прояснит твою проблему?

Пока она могла только развести руками. Все это было очень интуитивно. Ответы проступали подобно изображению на поляроиде – медленно, по частям, и до сих пор не было ясно, что в итоге выйдет.

Дверь спальни открылась, и в коридор медленно вышел дед Лекана. Личность Амари находилась в стадии распада, он почти ни на что не реагировал, но имел склонность к блужданиям. Причем если Лекан не успевал уследить, то и за пределами квартиры. Однажды Ханна натолкнулась на Амари на улице в мороз: тот в одной майке и трусах метался от прохожего к прохожему, цеплялся за их куртки и что-то неразборчиво бормотал. Его взгляд будто углублялся, но, по сути, старик никого из них не видел. Амари вцепился и в Ханну, эхом повторяя: «Надо! Девять! Шесть!» Она привела его обратно, он особо и не сопротивлялся, продолжая отрывисто выкрикивать свои цифры. Домоправитель брезгливо высказал Лекану, что старика пора отправить в соответствующее учреждение. Однако подобные советы не на шутку злили парня. Лекан только из-за Амари пошел учиться на медбрата в надежде заменить ему всех сиделок, но с каждым днем старику становилось все хуже.

– Погоди, я его уложу, – вскочил он с места и пошел укладывать деда.

Ханна по-прежнему не могла забыть ту встречу с Амари на улице. Бред, который он нес, буквально отражал разлаженный механизм в его голове, и починить уже ничего было нельзя.

Когда Лекан вернулся, он даже забыл, о чем они говорили. Пришлось напомнить.

– Ну, пошли, – всплеснул он руками. – Побудем детективами. Где это вообще?

Ханна назвала улицу.

– Дыра, – протянул Лекан. – Это же фледлундское гетто. Пол моего училища оттуда. К гадалке не ходи, твой донор была непопулярной девчонкой. И явно нищей.

С учетом того, как продавались ее картины, все это было похоже на правду.