Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Персидские источники

В различных главах этой книги в изложение особо привлекаются персидские источники. Чтобы представить их в упорядоченной форме, их возможно сгруппировать в три основные категории. Во-первых, в настоящее исследование включены те работы, которые можно считать официальными придворными хрониками, появившимися на свет в различные периоды существования Монгольской империи. Несмотря на отсутствие китайских институциональных механизмов для составления историй, персидские историки того времени, тем не менее, смогли создать большое разнообразие «официальных хроник» [Morgan 2007: 8]. В «Джами’ ат-таварих» Рашид ад-Дина (ум. 1318), хотя это не самое раннее произведение, содержится наиболее полный рассказ о монголах[13]. Рашид ад-Дин, будучи евреем по происхождению, принял ислам и сделал стремительную карьеру в монгольской управленческой системе, став в итоге великим визирем Газан-хана (пр. 1295–1304) [Thackston 1998; Kamola 2013]. Не углубляясь в историографию, составленную Рашид ад-Дином, или нюансы его творчества, важно подчеркнуть тот факт, что создание этого массивного и дорогостоящего труда, скорее всего, было плодом коллективных усилий, а не индивидуального начинания[14]. Работа эта была заказана двумя сменявшими друг друга монгольскими ильханами (Газаном и Олджейту), что имело двойственные последствия для этого произведения как источника, о чем необходимо помнить на протяжении всей этой книги [Melville 1999]. С одной стороны, такая близость к Монгольскому двору, безусловно, повлияла на то, что персидский визирь писал о «монгольском прошлом». Как мы увидим далее, некоторые моменты его труда явно демонстрируют благосклонность к определенной монгольской фракции (в основном к толуидам) или предвзятость при оценке деяний, например, его покровителя Газан-хана. Однако он также «удивительно откровенен в отношении недостатков раннего монгольского правления в Персии, но редко его открыто осуждает, почти не высказывая своего личного мнения» [Quinn 1989: 231]. С другой стороны, та же близость ко двору дает нам возможность из первых рук узнать о монгольской традиции и современных автору событиях в империи, которые вряд ли можно было бы обнаружить в любом другом повествовании о монголах того времени.

Столь тесные отношения, которые Рашид ад-Дин поддерживал с представителями монгольской знати в Иране (как мужчинами, так и женщинами), позволили ему включить в свою хронику информацию, уникальную как по детализации, так и по объему. Содержащиеся в его сочинении сведения имеют огромное значение для изучения Монгольской империи в целом и для этой книги в частности. Подробное описание автором женщин не только предоставляет нам их имена и генеалогические связи, что само по себе является особой редкостью, но и полезно для выяснения роли монгольских женщин в обществе с персидской точки зрения. Более того, интерес к генеалогии, проявленный в «Джами’ ат-таварих», наблюдается и в другой работе Рашид ад-Дина, созданной несколькими годами позже. «Шу’аб-е панджгане» — сборник генеалогических древ, описывающих семейные связи франков, монголов, китайцев, арабов-мусульман и евреев от их начала до времени создателя сборника[15]. Возможно, потому, что сохранилась только единственная рукопись этого произведения, оно до сих пор привлекало мало внимания историков[16]. Эта рукопись является ценным дополнением к информации, содержащейся в «Джами’ ат-таварих», хотя в отношении женщин она мало что добавляет к тому, что мы находим в первой работе Рашид ад-Дина. Помимо того, в этом более позднем труде автор по-прежнему следует традиции ведения генеалогических записей тюркомонгольского населения. Анонимный список «Му’изз аль-ансаб» был завершен в 1426 году при династии тимуридов в Центральной Азии и стал довольно популярным в Индии при Моголах начиная с XVI века[17]. Обе рукописи служат важными дополнительными источниками по истории Монгольской империи и ее государств-преемников, особенно в отношении генеалогических связей и семейных союзов [Boyle 1997].

В своем повествовании о раннем периоде империи Рашид ад-Дин в значительной степени опирался на труд другого персидского чиновника, Ата Малика Джувайни. Его труд «Тарих-и джахангушай» [Jame][18] охватывает время от возвышения Чингисхана до вторжения Хулагу на Средний Восток и основывается по большей части на опыте жизни автора при дворе. Джувайни рассказывает о женщинах лишь выборочно; здесь не хватает тех подробных и систематических упоминаний о них, которые мы видим у Рашид ад-Дина. Хотя Джувайни писал для монголов и пытался представить их как освободителей ислама, а не, например, исмаилитов, в вопросе о завоевании Ирана он придерживается более «морализаторского тона», чем Рашид ад-Дин [Lane 2003]. В отличие от Рашид ад-Дина, Джувайни состоял на службе у монголов на раннем этапе существования империи, во время правления Мункэ (пр. 1251–1259) и вплоть до правления Абаки (пр. 1265–1282) [Muhaddith 2003]. Находясь в начале своей карьеры в основном в Хорасане, а затем в Ираке, он, предположительно, имел меньше прямых контактов, чем Рашид ад-Дин, не только с теми монгольскими женщинами, которые прибыли в Иран в XIII веке, но и с теми хатунами, которые родились и выросли в Иране. «Тарих-и джахангушай» еще более ограничен в отношении женщин тем, что рассказ о них заканчивается до падения Багдада в 1258 году. Характер информации также отличается: Джувайни упоминает о дамах Монгольского двора только тогда, когда нужно описать какой-то случай или событие, к которому причастна та или иная женщина. Хотя в «Тарих-и джахангушай» фигурирует меньше женщин, чем в «Джами’ ат-таварих», тем не менее информация об участии женщин в жизни общества здесь нередко представлена богаче. Оба автора были близки к Монгольскому двору и участвовали в управлении Государством Хулагуидов и, следовательно, были склонны отдавать предпочтение какой-либо конкретной линии, происходящей от Чингисхана (толуидов), которой они оба служили. В «Тарих-и джахангушай» не только предлагается более полное описание политических событий, но и дается уникальное представление о трансформации монгольского общества во время его перехода из степей в Иран. Работа Джувайни представляет особую ценность благодаря его рассказу о раннем периоде монгольского правления, когда вся империя была объединена и когда женщины были вовлечены в управление державой. Наконец, краткое сочинение Байдави «Низам ат-таварих» некоторым образом заполняет пробел между этими двумя крупными историческими источниками[19]. Однако, несмотря на то что это один из основных источников того периода, сведений о монгольских женщинах в них немного [Habibi 1963–1964; Raverty 1881].

Другие хроники этого периода представляют собой значительный контраст с «официальными версиями», предложенными Джувайни и Рашид ад-Дином. Среди них «Табакат-и Насири» — повествование, современное Джувайни [Morgan 1982а: 110–111], составленное Минхадж ад-Дином Сараджем Джузджани. Мотивация этого автора отличается от двух других тем, что он стал жертвой первого монгольского нашествия на Средний Восток. Вынужденный отправиться из Ирана в изгнание, он не имел необходимости оправдывать присутствие монголов; в своей предвзятости он исходит из противоположного и предлагает свое альтернативное повествование о нашествии [Isfahani 1853][20]. То, что Джузджани не был близок к Монгольскому двору, вероятно, не позволяло ему много узнать о хатунах, потому он и рассказывает о них меньше.

В начале XIV века Ширази Вассаф представил части своей истории о Хулагуидах Газан-хану (ум. 1304), а более поздние ее части — его преемнику Олджейту (ум. 1316) [Encyclopaedia]. Хотя этот текст исходит от протеже Рашид ад-Дина, в нем содержится важная информация об управлении провинциями на юге Ирана, что делает его актуальным для любого исследования роли женщин в Государстве Хулагуидов, за пределами Монгольского двора[21]. Нельзя не отметить сходство между личным опытом Вассафа и карьерой Хамд-уллаха Мустафи (ум. 1344), другого плодотворного летописца XIV века [Qazvini 1903; Browne 1910–1913; Qazvini 2008; Madayini 2001; Ward 1983]. В этой книге мы сосредоточимся в основном на трех его работах, среди которых «Тарих-и гозидэ» и «Зафарнама» (более исторические повествования) и «Нозхат ал-кулуб», посвященная в основном космографии и географии Ирана и Центральной Азии [Hambly 2005].

Наиболее подробный рассказ о Монгольском дворе после смерти Газан-хана содержится в «Тарих-и Олджейту» Кашани, который следует повествовательной структуре сочинения Рашид ад-Дина, а особенно интересным делает его описание генеалогических связей и повествования о женских персонах при дворе Олджейту [Banakati 2000]. Будут рассмотрены и другие исторические труды на персидском языке монгольского периода, несмотря на то что некоторые из них, такие как труд Банакати, не могут сравниться по объему сведений о женщинах с уже упомянутыми выше. Тем не менее, как и «Маджма’ ал-ансаб» Шабанкараи (ум. 1358), Банакати дает полезную информацию о Государстве Хулагуидов в период после 1304 года [Walbridge 1993; Niazi 2014].

Начиная с XIV века и далее другие крупные хроники также включали информацию о монгольском периоде. Недавно стала доступна краткая хроника об истории монголов в Иране. Текст появился в составе «маджму а» (рукописи-сборника, содержащего различные произведения) и приписывается известному богослову Кутбад-ДинуШирази (ум. 1311) [Shirazi2010; Lane2012:541–559]. Повествование ведется по годам, включая правление Хулагу, Абаки и Тегудера, и заканчивается примерно в 1284 году [Bayani 1971][22]. Несмотря на краткость, в этой хронике встречаются любопытные упоминания о женщинах, как будет видно в главе 3.

Несмотря на конец династии Хулагуидов в 1335 году, те отдельные государства, которые возникли после распада монгольского правления в Иране и последующего воссоединения при Тамерлане, обращались к монгольской истории за легитимацией своего правления. Информация о женщинах в этих источниках выборочна и сосредоточена на некоторых женских персонах, живших в последние годы существования единого Государства Хулагуидов и в период политической раздробленности, последовавшей за его распадом. В этом контексте хроники Хафиз-и Абру (ум. 1430), «Тарих-и Хабиб ас-Сияр» Гияс ад-Дина Хандемира и более поздние среднеазиатские «Тарих-и Рашиди» [Thackston 1994; Ross 1970] полезны не только с точки зрения сопоставления с информацией более современных повествований, но и в плане понимания того «наследия», которое монгольское владычество оставило в этом регионе [Melville 2000: 7–14].

Вторая группа персидских источников, используемых в настоящем исследовании, включает в себя хроники, созданные местными династиями монголов: их обычно именуют «региональными историями» [Kirmani 1983–1984; Shirazi 1972;Meynard 1860–1861; Afshar 1978; Aqsara'i 1944; Jalali 1999]. Особое внимание уделяется хроникам, составленным в тех регионах Ирана, которыми в монгольский период управляли женщины. В этом отношении некоторые местные источники дают полезную информацию об управлении провинцией Фарс и позволяют взглянуть на ситуацию с другой точки зрения, нежели источники, созданные при центральном дворе [Parizi 1976–1977]. Аналогичным образом подробно анализируется провинция Керман при династии кутлугханидов, не только из-за ее тесных связей с Ильханидским двором, но и по той причине, что в XIII веке одним из этих регионов управляли женщины. Информация, представленная в анонимной хронике «Тарихи-и Кара-Хитаийан», в этом отношении в некотором роде уникальна, поскольку она была заказана женщиной для изложения истории правления ее матери [Melville 2006а; Muttahidin 2011; Jalali 1999]. Наконец, в местных хрониках, созданных на других зависимых от монголов территориях, например в Анатолии, можно встретить качественно изложенный «посторонний» взгляд на историю Государства Хулагуидов в целом и женщин в нем в частности. Любопытные сведения о женщинах содержатся в работах Наср ад-Дина Ибн Биби, Карим ад-Дина Аксарайи и анонимного историка из Коньи, если упоминать только самые известные из них [Paul 1990].