Виктор Коклюшкин
![Виктор Коклюшкин](/uploads/covers/2023-09-17/viktor-koklyushkin-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Виктор Коклюшкин
- Жанр: Юмористическая проза
- Дата выхода: 2007
Читать книгу "Виктор Коклюшкин"
В западне
Я задыхался. Руки хватались за первое попавшееся: рычажки, кнопки, стены… Рагожин плечом пытался выбить прочную дверь. Бесполезно. Мы были обречены. Оставались секунды, в лучшем случае — минуты, и их надо было провести достойно. Не перед другими — перед собой отчитаться и доказать, что жил ты не зря и умер не в позоре.
— Давай прощаться, — сказал я Рагожину. — Прости, что втянул тебя в эту… в эту… — дышать было трудно, рот набит слюной, — в эту авантюру…
Сказал — и стыдом обожгло за свое предательство, хоть и не нарочно употребил это слово, от обиды. Рагожин утробно, с надрывом закашлялся. Наконец ему удалось обрести речь.
— Витя… — он впервые назвал меня по имени. — Спасибо тебе… я хоть умру по-человечески… — Он пошатнулся. — Вот и кончилась жизнь, Витя… а правильно ли я ее прожил? Понимаешь… — Рагожин говорил, мучительно вытягивая шею, — понимаешь. Витя… мне думается, я жил правильно, но скажи: почему так трудно?.. Витя, кх-кх-кх!.. ты слышишь меня?.. Неужели жить честно — значит обязательно трудно? Витя, ты слышишь, ты понимаешь?! Витя, почему я никому был не нужен?! Ведь не может быть, чтобы я родился по ошибке, ведь в природе все разумно, рационально… кх-кх… Витя, ты слышишь, ты понимаешь меня?! Витя?! — он задыхался, хватал себя руками за горло. — А если… если я родился тут… в Атлантиде?! Значит, я был нужен тут!.. Витя, ты слышишь — тут!..
Он взмахнул руками, пошатнулся, упал на стену и, скребя по ней ногтями, сполз на пол.
А газ густел. Он откуда-то выбивался с легким, зловещим посвистом. Он был мутен, и желтый фонарь светил, будто лампочка в бане.
Силы покинули меня. Удерживало одно — не было предчувствия конца, было чувство ожидающей большой неприятности и моей вины. Я ткнул еще в какую-то кнопку и… услышал голоса. Голоса людей!
Я остолбенел. Они говорили по-русски…
— Похож на буровую установку… — говорил мужской голос.
— Жуткий очень!.. — вторил мужскому женский.
— Осторожнее! Прошу вас, будьте осторожнее! — встревоженный и заботливый (чуть, кажется, простуженный!) голос… Николая Николаевича По-ме-ран-це-ва!
Да, это были они! Горло перехватило спазмом, как петлей. Я понял: еще немного, и потеряю сознание. И застучал, заколотился об стену…
— Ломайте дверь! — услышал голос Николая Николаевича. — Быстрей!
Раздались удары по корпусу чем-то тяжелым (Валентин, что ли, кулаком громил?). Корабль сотрясался от грохота, как в лихорадке. Рагожин зашевелился, застонал.
Дверь пискнула и отошла, распахнулась. Плеснуло в глаза солнцем, дохнуло воздухом. Я зажмурился, закрыл лицо руками и уже не отпускал их, чтобы не показать выступившие на глазах слезы…
В прежней жизни я редко плакал, так же ред ко и смеялся. А во время экспедиции чувства, переполнявшие меня, то проливались слезами, то выплескивались смехом. Никогда потом я уже так часто не плакал и не смеялся.
А в корабль уже ввалились наши спасители.
— Они живы! Они живы! — Надя перебегала от меня к Юре, трогала нас, гладила, целовала в грязные щеки.
— Фу! — морщился Валентин, будто только на запах. — И чем тут воняет?! Чем-то знакомым…
…Мы сидели на холме. Тень звездолета маячила рядом, будто подслушивала. А мы пытались догадаться, высказывались разные предположения, вплоть до того, что корабль не инопланетный, а наш — земной, что цивилизация в Атлантиде достигла небывалого уровня. Эту гипотезу высказала Надя (как-то в ней уживалось: вещи носила заграничные, а все самое лучшее в мире считала — нашим!).
Юра не мог сидеть, прилег — сильно отколошматил себе плечо об люк.
— Не верится, что Михалыч погиб… — сказал, морщась, — если уж я остался жив…
С вершины холма окружающая панорама выглядела мирно и по-рекламному заманчиво. И если бы кто-то заснял нас на пленку, у будущих зрителей создалось бы идиллическое настроение, а у некоторых, возможно, даже появилось назойливое чувство зависти к недоступной, шикарной жизни. А нам было несладко…
— Нужно поставить Юру как можно скорее на ноги, — сказал Померанцев.
Собрали по карманам у кого какие таблетки, заставили его прожевать и проглотить. Сказали: «Надо!» Подействовало. Через пять минут вскочил и, сконфузясь, побежал на другой склон холма. Вернулся с вдумчивым выражением лица.
— Для начала надо детально осмотреть корабль, — сказал обиженно.
Пошли гурьбой к кораблю. Запах еще витал, тянулся из чуждого нутра. Остановились у хвоста-шланга.
— Видимо, они готовились к заправке, — произнес Николай Николаевич. — но что-то их остановило…
Рагожин всунулся в люк наполовину (боялся уж весь залезать!), ухватил какую-то пластину, кинул нам. Я поймал и вздрогнул.
— Цифры!
Николай Николаевич взял у меня пластину из рук и задумался. Я вкратце пересказал суть его открытия. Все оживились, насколько позволяла тревожная обстановка, окружили Померанцева.
Черную гладкую поверхность украшали по краям голубые пятиконечные звезды с разной длины лучами, видимо, каждый луч что-то означал. А в середине были три цифры…
— Жур… нал… — произнес по слогам Валентин.
Все посмотрели на него с изумлением. Он смутился.
— Просто, я думаю, журнал-то должен быть, как у нас…
— Молодец! Валентин Васильевич… — похвалил Померанцев, перевернул пластину, на обороте шли столбиком цифры помельче. — Что ж, попробую дешифровать запись, это может быть очень важно!
Он сел на ступень древней лестницы, достал блокнот, ручку и склонился над пластиной. Мы отошли, чтобы не мешать.
Ветер с океана становился крепче. Откуда-то, как воронье, слетелись черные тучи. Небосвод тяжелел, мрачнел.
— Дождь будет… — сказала Надя и вытянула руку. В ладонь ее, будто прицельно, упала крупная капля.
— Гроза… — определил Валентин. Рагожин потрогал ушибленное плечо.
— Теперь всегда ноет к непогоде.
— Как-то там Тушка без нас?.. — вспомнила и поежилась Надя.
Никто ей не ответил, и каждый подумал о Михалыче. Печальные мысли пришли мне в голову: «Надо поставить Вожжееву крест. Или пирамиду. Но где ставить? Да что ты, — уговаривал я себя, — Михалыч жив!» А мысли упорно крутились об одном: «Конечно, пирамиду… со звездой, на высоком месте, на берегу океана!»
— Есть! Готово! — крикнул Померанцев. — Идите сюда!
Мы обступили ученого, ждали с интересом и надеждой — очень хотелось, чтобы там было написано, что все будет хорошо! Николай Николаевич встал, откашлялся.
— Слушайте… «Ши-ро-ка… стра-на… моя… род-ная… — с удивлением прочитал он. — Много в ней… гм… полей, лесов и рек…» Что-то я путаю…
— Опять стихи! — Валентин плюнул с досадой.
И мне показалось, что в меня. Но это упала вторая капля, за ней третья, четвертая, пятая, шестая, седьмая… И застучало, забарабанило глухими шлепками по траве, звонкими по корпусу звездолета. Надя по-девчоночьи взвизгнула, и мы, не сговариваясь и почему-то уже не страшась, бросились в открытый зев инопланетного посланца.
Дождь обрушился лавиной, он как бы задавить хотел нас, раздолбать и смыть в океан наши атомы, мысли, планы, желания. Стихия? Нет, жажда нашей гибели, месть! Но за что?!
Что в звездолете прилетели враги, лично у меня не вызывало сомнения. Я давно заметил: национальный характер, а также человеческие наклонности обязательно проявляются в покрое одежды, манерах, архитектурном стиле, танцах… Меня в звездолете все раздражало! Раскоряченный, он стоял, как паук, как свастика. Внутри преобладали оскорбляюще-гладкие и бесстыдно вогнутые и выпуклые поверхности и формы. Даже «доильный» аппарат был неприятен и отталкивающе действовал на воображение своей функциональностью. Тут не было души! Вот что понял я. Здесь было разумное (подчас очень) животное предназначение.
Впрочем, когда мы впятером набились в кабину, чувство неприятия и брезгливости притупилось. Внутри корабль состоял из двух отсеков: собственно кабины и отсека с топливными баками. Рагожин полез их осматривать, обнюхивать, закричал:
— Газ шел отсюда! По-видимому…
Замешкался, заинтересовался чем-то и вдруг вскрикнул:
— Что такое?! С-сжатие рассчитано… оно рассчитано на… в переводе на наше измерение, значит!..
Громыхнул гром. Молния прорезала небо. Я вздрогнул, на секунду показалось, что летит космический корабль выручать своих и нам грозит еще большей! опасность.
Рагожин вылез из топливного отсека позеленевший. Я заметил, губы у него сделались серые и неживые, как резина. Фонарь горел, и как-то нехорошо было от его света, словно кто-то глядел на меня. Словно глаз это — желтый, недобрый, хитрый!
— Судя по вместительности баллонов… — выдавил Рагожин, и невыносимая мука отразилась на его лице, — и если взять массу нашей Земли…
— Н-не может быть?! — ошеломленно проговорил Померанцев. — Н-не… может…
— Что?! Что случилось-то?! — не понимал, но чувствовал необъяснимое волнение Валентин.
Николай Николаевич повел на него уничтожающим взглядом.
— Буровик тоже… Сверхглубокая!..
— Да что случил ось-то?! — заорал Валентин. — Что?! Вы объясните толком!
Надя тоже ничего не понимала, тужилась сообразить. Очень переживала. Я сказал ей:
— Для заправки баллонов требуется столько газа, что корабль мог улететь с убитой им планеты…
— Нет, нет! — Надя замахала руками, как бы прогоняя наваждение. — Что вы?! Как же?! Мы в школе проходили, что Земля состоит…
— В школе вы учили то, что людям уже известно, — вздохнул Николай Николаевич. — А мы вынуждены узнавать новое… И подчас ценой своей жизни…
— Они метили в самую глубь! — выкрикнул Рагожин отчаянно. — Они хотели забрать само… сердце! Высосать кровь!
— А-а-а-а! — взвыл Валентин и шарахнул кулаком по корпусу. На пол отвалилась какая-то гайка. Надя вздрогнула.
Дождь кончился, словно для того лишь и начинался, чтобы загнать нас внутрь и сунуть в ужас.
— Надо найти план! — убежденно произнес Николай Николаевич. — План или чертежи газопровода обязательно должны быть!
Никто не спросил: «Зачем?» — хотелось действовать, хотя и с опозданием на тысячелетия!
Мы принялись рьяно шарить в кабине. Валентин обнаружил то ли компьютер, то ли мину… Протянул Померанцеву, тот кивнул — отдай Рагожину. Я выскреб из темного угла какую-то шляпу, вроде бы кожаная, с металлическими заклепками в виде звезд… Что-то в ней было примешивающее, сунул в карман.
— Посмотрите, что я нашла!.. — Надя держала в руках увесистый фолиант.
Померанцев бережно принял его у Нади, оглядел.
— Ба! Никак семейный альбом! Вот так находка!..
Время пощадило переплет (бордовый, похожий на бархат). Декоративный замочек легко отщелкнулся. Николай Николаевич с любопытством открыл первую страницу-пластинку, и — руки ходуном заходили у него. Он смотрел в альбом, словно его ударили, словно он сейчас упадет…
Я вынул у него из рук альбом — на первой странице была одна-единственная фотография, и запечатлен на ней был — птицечеловек! В форме с погонами (судя по количеству пустого места на погонах, звание имел не самое высокое). Портрет поясной, в углу цифры. Должно быть, имя и фамилия. Или что там у них — кличка!