Смерть и круассаны

* * *

Она обожгла его сердитым взглядом с той стороны дороги. Такой взгляд – привилегия лишь исключительно упрямых людей. Взгляд, получающийся очень естественно, без малейших усилий; взгляд, который кричит: «Я определенно имею дело с идиотом». Он великолепно выходит у учителей, а еще у парижских официантов и, подумалось Ричарду, который мог быть не менее упрямым, если прилагал хоть капельку старания, – у каждой когда-либо встреченной им француженки.

Валери стояла в воротах одного дома, принадлежащего мсье В. Граншо, а Ричард – футах в двадцати от нее, в воротах другого, тоже принадлежащего некоему мсье В. Граншо. Ни один из них не двинулся с места, но и на звонок тоже не нажимал; их уверенности в собственной правоте не хватало полноты, чтобы доказывать ее, рискуя ошибиться.

– Он сказал: дом по правой стороне, – прошипела Валери. Она смотрела в том направлении, откуда они прибыли, вытянув руку, словно велосипедист, показывающий поворот.

– Я знаю! – прошипел Ричард в ответ.

Он смотрел в другой конец улицы Жюля Ферри, так же вытянув руку. При этом он прекрасно понимал, насколько нелепо они выглядят и насколько ему наплевать, прав он или нет, но таким способом пытался провести для себя черту, за которую нельзя отступать. Если уж он собрался поучаствовать в этом «приключении» – невинное слово, если разобраться, вызывающее ассоциации скорее с Энид Блайтон[31], чем со стариками, возможно, уже отдавшими концы, – тогда ему следует, черт возьми, убедиться, что Валери д’Орсе не воспринимает его как бессловесное приложение и не станет его использовать просто как… в общем, так, как его использовала. Он вернул ей сердитый взгляд и тут же увидел, что позади нее, в «ее» воротах, возникла впечатляющая фигура офицера Боннивала.

– Просто повезло, – пробормотал Ричард себе под нос, почесал рукой затылок так, будто именно для этого ее и поднимал, и с самым независимым видом побрел через дорогу.

– Странное размещение, правда? – спросил он, кивая головой туда, откуда только что пришел. – Два брата живут вот так, друг напротив друга, в абсолютно одинаковых домах.

– В одном доме они не уживаются, – объяснил Боннивал, открывая ворота. – Потому что терпеть друг друга не могут.

– Тогда зачем вообще селиться рядом? – теперь вопрос задала уже Валери.

– Потому что, мадам, они ненавидят друг друга так сильно, что не в силах позволить другому наслаждаться роскошью независимости. Объясню подробнее внутри. Или, может, лучше объяснит сам судья. Поживем – увидим.

– Увидим что? – Ричарда начала раздражать вся эта неопределенность.

– Как он себя сегодня чувствует.

– Боннивал! – Крик, похожий на команду хозяина слуге, заставил их умолкнуть. Голос был высоким и тонким, как у старухи, а не у старика.

– БОННИВАЛ! – Крик раздался снова, и массивная фигура полицейского заметно сжалась.

– Как думаете, он чувствует себя хорошо или плохо? – поинтересовался Ричард, и Боннивал одарил его взглядом, в котором ясно читалось, что сейчас не время для шуток, а затем угрюмо подал им знак следовать за ним в дом.

В прихожей было так темно, что глазам потребовалось некоторое время, чтобы начать хоть что-то различать в полумраке после яркого солнца снаружи.

Здесь пахло затхлостью, словно свежий воздух сюда совсем не поступал, а окна и двери всегда оставались закрытыми. Боннивал провел их по темному коридору в комнату в задней части дома. Жалюзи здесь тоже были опущены, и лишь узенький лучик света, словно лазер, проникал через щель, позволяя отчасти разглядеть громадный обеденный стол, длинные ряды книжных полок и сидящего в самом углу, в инвалидном кресле, похожего на ящерицу старика, чей злобный взгляд, поймавший отблеск света, пристально следил за людьми, входящими в комнату.

– Мсье le juge[32], это те люди, о которых я вам говорил. У них есть новости о вашем брате.

– Единственные новости о брате, которые мне интересны, – это сообщение о его смерти, – процедил тот. – Вы с этим? А, что скажете? – саркастически поинтересовался он.

«Какой очаровашка», – подумал Ричард.

– Ха! Так и знал, что нет, – продолжил судья с нескрываемым разочарованием.

– Он останавливался в моей chambre d’hote, – начал Ричард, – несмотря на то что она совсем недалеко отсюда.

– И вас это удивляет, так? – Каждое произнесенное судьей слово сочилось ядом. – Что ж, а меня вот – ни капельки. Он постоянно такое проворачивает, просто чтобы опозорить меня.

– И как именно это вас позорит? – По тону Валери сразу становилось понятно, что мсье le juge ее не впечатлил и уж тем более не напугал.

– Потому что он куда-нибудь едет, заселяется в разные гостиницы, чаще всего прикидываясь мной, а затем начинает доставлять всем проблемы. Вот такая детская игра.

– Но зачем?

– Я не знаю! Это у него надо спросить. Он просто мелкий, подлый человечишка. И всегда таким был. Всю жизнь он провел, играя в прятки с законом.

– А вы судья?

– Был. Всегда на страже закона.

Ричард весьма редко сталкивался что с законом, что с преступлениями. Однажды ему пришлось просить снисхождения у магистрата, чтобы избежать лишения водительских прав и в качестве противовеса он как-то, шатаясь по Ист-Энду, забрел не в тот паб, где как раз проходили поминки главаря банды. Общение с магистратом показалось ему намного более пугающим опытом. Там его заставили почувствовать себя преступником только потому, что он превысил скорость на безлюдном участке дорожных работ в два часа ночи, а вот горюющие лондонские бандиты, напротив, приняли как родного. Ричард не был ценителем уверенности в своей правоте и не особо доверял людям, не имеющим сомнений, а служение закону, насколько он это представлял, требовало убежденности и авторитарности, неприкрытого «Я сделаю это во что бы то ни стало», как у пьяного любителя караоке, игнорирующего все вокруг.

– Венсан и Виктор рассорились давным-давно, – вставил Боннивал тихонько, словно пытаясь скрыть этот факт от старого судьи.

– Чушь! – воскликнул старик. – Мы никогда и не дружили!

– Близнецы редко ненавидят друг друга с такой силой, – задумалась Валери, – и все же ваша связь держала вас вместе.

– Связь! Ха! – Старик наклонился вперед, выставив острый подбородок на манер указки. – Связаны мы только по крови и фамилии. Мы ведь даже не были похожи.

Хотел бы Ричард подтвердить его слова, но все, что вставало перед глазами при мысли о его Граншо, – это борода и сутулая спина.

– Ну… – начал Боннивал.

– Тихо, парень!

– Так почему вы живете по соседству? – Весьма разумный вопрос Валери был встречен молчанием; Боннивал сосредоточенно разглядывал свои громадные ботинки, а Граншо стряхивал несуществующую пылинку с серых брюк.

– Мне не нравится эта femme de menage[33], которую ты мне нашел, Боннивал, – заявил он внезапно, словно после короткой паузы вопрос Валери стал неважным. – Слишком уж она гордится своими татуировками, эта девчонка. Если не может уберечь от пятен собственное тело, как тогда собирается содержать в чистоте дом?

«Этот тип просто не в себе», – подумал Ричард, хотя в вопросе татуировок был с ним вполне солидарен.

Боннивал, казалось, обиделся.

– Вы же знаете, что Мари всего несколько часов подрабатывает в баре. Ей нужны деньги.

– А ты положил на нее глаз как пить дать, – безжалостно припечатал судья.

– Мсье le juge, – чопорно произнесла Валери, прервав издевательства, – вы не ответили на мой вопрос. Почему вы с братом, братом-близнецом, жили по соседству, если ненавидели друг друга так сильно?

Последовала еще одна короткая пауза, а потом судья растянул губы в зловещей усмешке. Она полностью изменила его образ. Ричард мог бы поклясться, что старик не улыбался больше тридцати лет, возможно, со времен какой-нибудь чудовищной судебной ошибки, совершенной не без его участия. Но от этой внезапной усмешки, пусть даже неприятной, открывшей желтоватые острые зубы, смягчилось выражение глаз и появились смешливые морщинки и гусиные лапки в уголках глаз.

– Почему, мадам, вы спрашиваете «почему»? – Он хихикнул. – Чистая… злоба.

– Он переехал сюда, чтобы портить вам жизнь?

– Нет, – он с трудом ухмыльнулся еще шире, – я переехал сюда, чтобы портить ему жизнь!

Повисло потрясенное молчание; Боннивал казался слегка смущенным, словно ему приходилось публично извиняться за чокнутого дядюшку.

– Я мог бы пойти в политику, – продолжил судья, уставившись в пространство. – Кто знает, каких высот я бы достиг. Но этот червь, этот гад подколодный, он тянул меня назад. Он не скрывал своих криминальных склонностей, своего презрения к закону. Вел себя совершенно бесстыдно. Поэтому на пенсию я вышел в должности обычного окружного судьи, которого определенно уважали и даже боялись, но, что хуже всего, жалели. Жалели! «Если бы не его брат…» – так они говорили. Он разрушил мою карьеру, поэтому, выйдя на пенсию, я решил ответить ему тем же. Я преследовал его повсюду, куда бы он ни отправился. Люди с меньшей готовностью соглашались бы вести с ним дела, если бы знали, что мсье le juge, Виктор Граншо, наблюдает с другой стороны улицы.

Это было сказано с такой силой и убежденностью, подумал Ричард, что задумка безумца теперь походила на рассказ суперзлодея о планах по захвату мира, который звучит обычно перед тем, как тот лишится жизни каким-нибудь нетривиальным способом. Валери наклонилась ближе, чтобы шепнуть что-то ему на ухо:

– Этот человек чокнутый, – едва слышно произнесла она.

– А зачем вообще вы его ищете? – судья вырвался из плена своих злобных размышлений.

– Он был другом моей матери во время Алжирской войны. Она недавно умерла и…

– Это была короткая интрижка? Наверняка. Потому что братец очень быстро дезертировал из армии.

Если Валери и оскорбило это замечание, а так и планировалось, она не подала вида.

– Я обещала ей, что передам привет. И по-прежнему хотела бы это сделать.

– Что ж, надеюсь, вам удастся! Он все время где-то пропадает, Боннивал вам подтвердит. Я бы и сам отправился на его поиски, но, как вы уже заметили, нынче мне непросто разгуливать повсюду. Найдите его и привезите назад. – Он снова хихикнул. – Я без него заскучал! Что скажешь, Боннивал?

Полисмен пожал плечами:

– Можете делать что хотите. Он не считается пропавшим; на самом деле – скорее, наоборот. Люди все время докладывают о его новых появлениях. Вы не первые владельцы chambre d’hote, явившиеся сообщить, что он сбежал не заплатив.

– Я не оплачиваю его счета! – вмешался старик. – От меня вы денег не получите!

В дверь постучали.

– О, пришла та разрисованная девчонка. В моем доме стало чересчур многолюдно, вам пора уходить.

С этими словами он театрально развернул кресло, оказавшись к ним спиной. Боннивал кивнул им в сторону выхода.

– Bonjour! – раздался из-за двери задорный голос. – И как сегодня поживает моя ядовитая рептилия? – Девчонкой оказалась молоденькая официантка из пивной, которая только сейчас заметила, что в комнате посторонние. – О, мне так жаль, – сказала она, покрываясь все более ярким румянцем, по мере того как разглядывала их, одного за другим, заметно удивленная приходом посетителей.