Оболочки

Мышцы после уколов требовали физической нагрузки, по пути домой я сделал небольшой крюк до Вокзальной улицы и зашёл в спортивный магазин, полюбовался на штангу, походил вокруг новенького мотоцикла Ява за две тысячи, и возле стенда с охотничьими ружьями уткнулся в стоящие в ряд велосипеды. Ничего похожего на права я у Соболева не нашёл, и мотоцикл мне не светил, а ограничивать себя пешими прогулками не хотелось. Из десятка велосипедов горный был только один, остальные — складные или дорожные.

— Можете оформить рассрочку, — отозвался продавец на мою просьбу придержать байк некоторое время. — Шесть месяцев, по семьдесят рублей. Велосипед отличный, титановая рама и вилка тоже титановая, семь скоростей, трансмиссия немецкая, дисковые тормоза Чехословакия, шины тоже немецкие, бескамерные. В комплекте противоугонный замок идёт, вещь дорогая, сами понимаете.

И спросом не пользуется, это я тоже понял.

— Давно стоит?

— Да уже год почти. Для рассрочки только паспорт нужен.

Посмотрел на ценник — шестьсот рублей, это даже больше, чем у Соболева было в заначке, зато велосипед был красив и главное, функционален. Титан, говорят, чтобы сломать, очень сильно постараться надо.

— Беру, — решил я.

Оформление много времени не заняло, продавец взял мой паспорт, развернул его, приложил голограмму к экрану планшета, соединённого с кассой толстым проводом, попросил прижать большой палец к квадратику в нижнем углу, и выдал мне шесть квиточков по сто рублей.

— Первая оплата через месяц, — сказал он, — можно здесь или в любой сберкассе, только вы уж постарайтесь в срок, а то потом пени пойдут.

— Большие?

— Пять процентов годовых первые три месяца, а потом исполнительный лист, — мой помятый вид не внушал продавцу особой уверенности, но продать лежалый товар, видимо, очень хотелось.

Велосипед показал себя отлично, неровности дороги глотал, словно пылинки, я завёз его в квартиру, и уже через полчаса елозил метлой по асфальту. Особенно много мусора было около урн, смятые фантики, стаканчики от мороженого и окурки лежали кучками рядом с железными вёдрами, словно бросить всё это в контейнер какая-то местная религия не позволяла. Тело Соболева на физический труд отзывалось с затаённой радостью, задумавшись, я пропустил момент, когда к звуку метлы прибавился ещё один, скрежет металла по асфальту. Обернулся — мой сосед решил трудом искупить свою вину.

Не переговариваясь, вдвоём мы убрали весь мусор буквально за полтора часа. Высыпали последний мешок в бак, я оглядел оттаявший газон — кучки экскрементов гордо возвышались над прорастающей травой.

— Эту срань пусть сами убирают, — сказал вслух.

Сосед, видимо, понял это как предложение поговорить.

— Ты эта, Палыч, извини, что так вышло, — виновато произнёс он, — Любка, она чумовая, как что в голову втемяшится, не выбить. Сам не знаю, что на меня нашло, у ней же кума в больнице работает, вот прибежала в воскресенье, кричала, что помер ты с перепоя. Ну и она ночь думала, а потом вон как. Ты уж не серчай больно, а?

— Проехали.

— Её ведь тоже можно понять, — если человек решил извиниться, его не остановить, — ты как сюда приехал, словно с цепи сорвался, пьянки там, гулянки нескончаемые, дети со школы идут, а ты пузыри на площадке пускаешь. Потом вроде утих, мы было успокоились, и вот опять.

— Ты с больной головы на другую больную не перекладывай, — я строго посмотрел на соседа. — Борис, у меня в ящике стола лежали три упаковки лекарства, оно по спецзаказу сделано в военной лаборатории, вещь секретная, сам понимаешь. Если это жена твоя забрала, пусть вернёт, ей никакой пользы, а мне от болезни надо, от пеллагры. Всё из-за радиации.

— Космической? — подсказал Борька. — Палыч, зуб даю, узнаю, как с работы придёт, уж будь уверен, вломлю ей по первое число. Ну я пойду?

— Иди, — разрешил я. — Хотя, постой. У тебя есть на чём писать? Бумага там, фломастеры?

Через два часа у подъездов висели объявления.

«Товарищи собачники, постановлением собрания дома, протокол 119, приказываю убрать собачье дерьмо до воскресенья, 19 апреля. Всё, что останется, будет перемещено под ваши двери, а собак пустим на шапки. Штраф и экспертиза — 25 рублей.»

Коряво, но я подумал, что сработать должно, на шапки питомцев, может, и отдадут, а вот с двадцатью пятью рублями — здесь это была сиреневая бумажка, расстаться не каждый сможет.

Поликлиника, как и всё в этом городке, находилась неподалёку. Двухэтажное здание за полосатым забором встретило меня очередью в регистратуру. Я прошёл мимо окошка, в котором пожилая женщина очень неторопливо что-то заполняла, опираясь на стопку толстых медицинских карт, и поднялся на второй этаж. Нумерация кабинетов заканчивалась на сорок девятом, дальше, в самом конце коридора, находилась лаборатория.

— Простите, — я остановил мужчину в белом халате, — мне нужен сто шестнадцатый.

— Спецконтингент? — врач недоверчиво меня оглядел, — здание это обойдите кругом, следующий корпус.

Не знаю, что он так на меня пялился, оделся я во всё чистое, и ботинки начистил, выглядел гораздо лучше, чем несколько дней назад. Да что там, даже румянец на щеках появился и отеки возле глаз уменьшились.

На корпусе, стоящем во дворе, висела скромная табличка — «Филиал № 4». Рядом, на парковке, стояло пять чёрных автомобилей, столько же мужчин в пиджаках курили, что-то бурно обсуждая. До меня доносились отдельные слова, точнее, фамилии, которые мне ничего не говорили. Я пристегнул велосипед к перилам, перевёл рычажок на замке в положение «охрана», диод замерцал синим. Замок блокировался цифровым кодом, целых десять колёсиков с цифрами, в моём случае — номер мобильного, пусть угадывают.

Внутри филиала 4 было прохладно и немноголюдно, вместо окошка регистратуры — низкий барьер, за которым стояли две молоденькие медсестры, беленькая и чёрненькая.

— К доктору Брумелю, — сказал я, поздоровавшись.

Видимо, что-то не то сказал, потому что девушки засмеялись.

— Паспорт, пожалуйста, — попросила брюнетка, забрала у меня красную книжку и потыкала пальцем в экран. — Соболев Николай Павлович. Вы ведь на пять записаны?

— Сейчас никак? — по своему опыту я знал, что у врачей всегда есть свободное время.

— Сейчас узнаем, — сказала блондинка, и прыснула снова. — Оксана Леонидовна, к вам Соболев.

Откуда-то сбоку появилась женщина лет тридцати пяти, с большими чёрными глазами, пухлой нижней губой, длинным носом и родинкой повыше брови. При виде меня она вздохнула.

— Здравствуйте, Соболев, к чему такая спешка? Я вас только через два часа ждала.

Врач эта мне не понравилась. На Соболева она смотрела, отводя глаза, и явно мне, то есть ему, была не рада. Но деваться почему-то доктору Брумель было некуда. Она подхватила толстый планшет, и зацокала каблуками по коридору, не оборачиваясь. И только когда дошла до второй по счёту двери и взялась за ручку, посмотрела в мою сторону.

— Пора, — я подмигнул девушкам, и не торопясь зашёл в кабинет.

— Раздевайтесь, — врач кивнула на ширму.

— Мне закрыть больничный.

— Соболев, я должна вас осмотреть, — Брумель говорила, опершись локтями на стол и спрятав лицо в ладонях, — рубашку снимайте, штаны оставьте.

Пришлось пройти за ширму, стянуть рубаху и майку. Здесь зеркало было побольше, чем дома, и позволяло осмотреть себя целиком, в который раз удивился, как этому алкашу Соболеву удалось такое тело сохранить, даже кубики на прессе не расплылись. Согнул руку в локте, напряг бицепс, от такого и в реальной жизни я бы не отказался. На теле белели два шрама от пулевых ранений, их я повидать успел достаточно, в больницу кого только не привозили, в том числе бывших вояк. Одна, старая отметина, на животе, слева от пупка, вторая, посвежее, возле правой ключицы.

Доктор Брумель поднялась со стула, подошла ко мне, снимая стетоскоп с шеи. Провела пальцем по груди, задев шрам.

— Что с тобой на этот раз случилось, Коля? — спросила она. — Ты же мне обещал.