Королева Марго

Марго продолжает: «Месье де Нанси рассказал мне, что происходило в городе, и заверил меня, что король, мой супруг, находился у короля Карла и с ним ничего опасного не случилось. Заставив меня накинуть ночной плащ, он проводил меня в покои моей сестры графини Лотарингской, куда я ступила скорее мертвая, чем живая. В прихожей все двери были настежь. Едва мы вошли, как туда влетел дворянин Бурс, а за ним лучники, которые и проткнули свою жертву алебардами в трех шагах от меня. Я почти лишилась чувств в руках месье де Нанси, уверенная, что эти алебарды проткнули и нас обоих. Немного придя в себя, я вошла в спальню моей сестры…»

Затем королева Наваррская спустилась в покои своего брата, где она спасла жизни Иссор-Жана д'Арманьяка и Жана д'Альбре, барона Миоссенса, кузена короля Наваррского и его первого камердинера. «Я бросилась на колени перед королем и королевой, умоляя отдать их мне, на что в конце концов они дали свое соизволение».

Юная королева поднялась к себе. Весь ее путь — лестницы, коридоры, галереи Лувра — представлял жуткую картину побоища, везде лежали убитые и раненые. К потрясенной и трепещущей Маргарите все утро поступали новые подробности о резне.

Город, задыхавшийся от жары, теперь еще впал в безумство от запаха крови. Протестантов проводили по улицам с приставленными к горлу ножами — чтобы заколоть на набережной Сены и сбросить трупы в воду. Полуживых добивали баграми и камнями…

Кошмарное зрелище! По всему городу разносился рев загнанных животных, булькающих кровью и захлебывающихся в ней, грохот аркебуз, грубый хохот и победные крики убийц, которые под улюлюканье зевак: «На гугенотов! На гугенотов!» — вышвыривали из окон трупы своих жертв. В эти часы сир де Таван сказал фразу, которая вошла в историю:

— Пускайте кровь, пускайте кровь! Кровопускания так же хороши в августе, как и в мае![19]

Убийства, изнасилования, грабежи — все самые низменные человеческие инстинкты вырвались наружу. «С невиданной алчностью парижане предались мародерству, — докладывал в Рим папский нунций Салвиати, — множество людей даже представить себе не могли, что когда-нибудь окажутся владельцами лошадей и серебряной посуды, которые так легко достались им в этот вечер». Кстати, сам Карл IX предоставил своим швейцарцам право поживиться награбленным.

По свидетельству Агриппы д'Обинье, якобы сам король, встав у окна с аркебузой, «как на дичь, охотился на прохожих». Вольтер говорит, что много позже у маршала де Тессэ состоялся такой разговор с бывшим стражником Карла IX, в ту пору уже столетним старцем. Он спросил его, правда ли, что король сам стрелял в тот день в гугенотов.

Тот ответил: «Да, месье, причем его аркебузу перезаряжал я!»

Когда перечитываешь свидетельства современников, живших рядом с предпоследним королем династии Валуа и оставивших описания его кровавых выходок, ничто не кажется невозможным.

Сколько жестоких изуверств явил миру этот знойный день! Вот сцена из мемуаров, относящихся к той эпохе: «Голую малолетнюю девочку обмакнули в кровь ее отца и матери, которых, прежде чем растерзать, предупредили, что если и она гугенотка, то с ней поступят, как с ними».

На беременных протестанток велась прямо-таки охота. Одна из них, графиня, обитавшая на улице Сен-Мартен, пробовала спастись на крыше своего дома. Ее нашли, закололи кинжалами и сбросили вниз. Другую швырнули в воду, вспоров живот, «так что видно было, как там шевелится ребенок».

Ревущие толпы убийц разбудили молодую королеву Елизавету Австрийскую. Узнав, что происходит, она удивилась:

— Как же так! А король, мой супруг, знает, что происходит?

— Да, Мадам, это делается по его приказу.

— О Господи, да что же это? Какие же советники надоумили его?

Она опустилась на колени и стала молиться:

— Боже мой, прошу Тебя, умоляю Тебя, отпусти ему грехи его, ибо если и у Тебя не найдется к нему жалости, то, боюсь, такого ему никто не простит.

Под начальством капитана Англареза погромщики постучали в дом Ла Рошфуко. Несчастный подумал, что это всего-навсего розыгрыш короля Карла, и, смеясь, крикнул непрошенным гостям:

— По крайней мере, не колотите так сильно!

Фуко так и умер с улыбкой на устах…

Герцог де Гиз устремился в погоню за отрядом протестантов во главе с Габриэлем де Монтгомери, печально известным героем памятного турнира. Этой небольшой группе удалось ускользнуть из Парижа, и она во весь опор понеслась по дороге на Понтшатрен. Под Монтгомери была кобыла, которая, кажется, могла мчаться «невероятно долго без воды и без пищи». Догнать его так и не удалось. В Монфор-л'Амори Гиз прекратил преследование.

Бедняга Телиньи, зять адмирала, бежавший по его приказу по крыше и спрятавшийся на чердаке, был обнаружен там солдатами герцога Анжуйского и заколот кинжалами.

Наутро перед окнами короля навалили целую груду трупов. Непохоже, однако, чтобы он пришел от этого зрелища в ужас. Лишь к обеду король приказал купеческому старосте Парижа, явившемуся по его вызову, организовать патрульные разъезды по городу, вменив им задачу — «прекратить вышеупомянутые убийства, грабежи, мародерства, мятежи и следить за порядком ночью и днем…». Резня остановлена, но еще долго новые ее вспышки будут сотрясать город.