Распутин. Анатомия мифа

Мимо внимания Богданович не могла проскользнуть орловская история. Слух о супружеской неверности царицы был как нельзя кстати, он попал в доме Мятлева на благодатную почву. У генеральши не раз говорили о том, что А. А. Орлов — любовник царицы. Сама же хозяйка в этом и не сомневалась.

Удивление и шок вызвала «свежая информация» о том, что, оказывается, «на самом деле» царица «питала слабость» не к генералу, а к своей фрейлине Анне Танеевой, вышедшей в 1907 году замуж за лейтенанта А. В. Вырубова, с которым у нее семейной жизни «не получилось». 10 июня 1908 года Богданович записывает: «Сегодня говорили, что в истории царицы, Танеевой и Орлова последний — ширма, что неестественная якобы дружба существует между царицей и Танеевой. Что будто муж этой Танеевой, Вырубов, нашел у нее письма от царицы, которые наводят на печальные размышления. Говорила это Кочубей. Теперь эту Вырубову (Танееву) взяли к себе ее родные, Танеевы, и в Петергоф больше пускать не будут. Какой скандал, если это все правда! Говорят, что в немецких газетах про все это написано».

Тема о «любовном треугольнике» не исчезала, некоторые гости приносили в дом на Исаакиевскую новые подробности. После беседы с генералом А. М. Зайончковским госпожа Богданович записала 28 сентября 1908 года, что, как поведал генерал, «Вырубова у царицы — первый человек», что «те, кто за ней не ухаживает, подвергаются опале, как, например, князь Орлов, который уехал из-за нее». Этими двумя характерными пассажами пока и ограничимся.

Итак, если верить гостям салона Богдановичей — а помимо вышеименованных нечто подобное утверждали и еще ряд посетителей, — то картина в общем-то открывалась действительно удручающая. Царица сначала «состояла в связи» с генералом Орловым, а затем воспылала «неестественной любовью» (слово «лесбийская» тогда в обиходе употреблялось мало) к своей бывшей фрейлине, с которой проводила дни и даже ночи (в этом тоже уверяли). Естественно, что такая похотливая особа, как царица, достойна была лишь осуждения. И ее осуждали. Правда, верили этим глупостям далеко не все, но мнение скептиков в расчет не принималось. Тема «аморальности», «разврата» завораживала многих.

Здесь необходимо дать пояснение о личностях «моралистов», чтобы была понятней, так сказать, вся эта «информационная технология». Грязь ведь притягивает тех, кто имеет к ней склонность по складу своей души…

Генерал А. М. Зайончковский происходил из дворян Орловской губернии, получил прекрасное образование, окончил Николаевское инженерное училище и Николаевскую академию Генерального штаба, участвовал в русско-японской войне 1904–1905 годов, затем командовал полком и дивизией. Никакого отношения ни к царской семье, ни к жизни двора не имел, а следовательно, никаких собственных наблюдений у него не было и быть не могло. Однако он принадлежал к небольшой части офицерско-дворянского корпуса, исповедовавшего «свободомыслие». Такие носители царских вензелей на погонах уже задолго до революции изменили присяге

Свое «свободомыслие» этот генерал потом красноречиво и доказал: уже в 1918 году он принял присягу на верность власти коммунистов, участвовал в войне против некогда «своих» на стороне красных, а затем стал профессором Военной академии Красной Армии. Его кумиром являлся Лев Троцкий, который, в свою очередь, имел расположение к «бывшему дворянину». Клевета на царя и царицу, восхищение революцией и одним из самых кровавых большевистских лидеров — все это печальные вехи на пути нравственной деградации генерала русской армии.

Другой «высокоморальный» информатор, точнее, информаторша мадам Богданович, была фигурой куда более колоритной, чем упомянутый выше генерал. Это — княгиня Дарья Евгеньевна Кочубей, почти легендарная Долли, слухи о похождениях которой просто сотрясали высшее общество. Она прожила жизнь, полную таких впечатлений и превращений, которых хватило бы для написания нескольких увлекательных авантюрных романов.

Родилась она в 1870 году и была расстреляна по постановлению НКВД в ноябре 1937 года. Между этими датами масса событий, и главные из них — любовные увлечения и служба в тайной полиции большевиков. В ряду удивительных жизненных эпизодов — добровольный переезд в конце 1918 года из Баварии, где она оказалась после революции, в «красную Совдепию». Этот потрясающий антраша, как сама заявляла позднее, она совершила, потому что «симпатизировала РКП(б)» (партии большевиков). Чтобы стать вполне «своей» в царстве Интернационала, отреклась от родственных корней и своего происхождения. Теперь ее имя звучало достаточно «революционно»: Дора Евгеньевна Лейхтенберг.

Долли родилась в именитой семье и приходилась родственницей царям Александру II, Александру III и Николаю II. Ее отцом был внук Николая I герцог Е. М. Лейхтенбергский. Он вступил в 1869 году в морганатический брак с фрейлиной Д. К. Опочининой, которая после появления на свет Долли умерла. Как рожденная в морганатическом (не равнородном) браке, Дарья не имела никаких династических прав и не пользовалась при дворе никаким вниманием. В 1893 году Дарья Евгеньевна вышла замуж за князя Л. М. Кочубея, родила двоих детей и через несколько лет фактически порвала с ним. Без всяких сожалений рассталась она и с детьми. В 1911 году был оформлен развод.

Еще до замужества Дарья Лейхтенбергская, ставшая в 1878 году после второго брака отца графиней Богарне, прославилась своими бесконечными историями, которые не прекратились и при супруге. Некоторые с полным основанием называли ее «великосветской потаскухой». Так как грешить в Петербурге было сложно — кругом глаза и уши, масса знакомых, то Долли регулярно отбывала за границу, где чувствовала себя значительно вольготней.

После революции она не раз повествовала, что Николай II ее «ненавидел» и даже «высылал» из страны якобы за ее «свободомыслие». О том, какого рода «свободные мысли» занимали герцогиню-графиню-княгиню, можно судить по вышеприведенному суждению ее в салоне генеральши Богданович. Царь действительно не мог уважать особу таких нравов именно потому, что они слишком вольные. Когда в 1912 году Николаю II доложили, что капитан первого ранга барон В. Е. Гревенец без согласия начальства тайно обвенчался с Долли Кочубей (это был ее второй, но не последний брак), царь не прибег к обычному в таких случаях наказанию офицера, остроумно заметив, что, избрав себе подобную супругу, барон «и так довольно наказан».

Долли при дворе не принимали, в гостях у своего дальнего родственника Николая II она не была ни разу. Конечно, это ущемляло женское самолюбие, тем более если женщина считала себя тоже «голубых кровей», да к тому же неотразимой красавицей (сохранившиеся портреты вряд ли могут подтвердить такое мнение). Будущая осведомительница ГПУ-НКВД царскую чету «терпеть не могла» и многие годы без устали инсинуировала по их адресу. Причем из ее уст вылетала клевета самого грязного свойства, что вполне объяснимо: развратные люди уверены, что все кругом погрязли в мерзостях порока.

Теперь обратимся к следующему «кладезю истины» — «Воспоминаниям» графа С. Ю. Витте. Они, как и записки А. В. Богданович, давно стали некими чуть ли не сакральными текстами, которые цитируют практически все «разоблачители тайн царизма». Этот документ, несомненно, представляется весьма значительным памятником эпохи. Во-первых, потому, что автор в конце XIX — начале XX века занимал виднейшее место в системе государственного управления: многолетний министр финансов, «отец русского экономического чуда», затем глава правительства, инициатор издания Манифеста 17 октября 1905 года, провозгласившего эру свобод и парламентаризма. Мемуары примечательны и тем, что их создатель — действительно человек неординарный, не только многое видевший и знавший, но и подробно описавший сложные политические коллизии, сотрясавшие в этот период Россию. Это, так сказать, внешняя фабула истории «Мемуаров».

Признавая значение данного источника, нельзя оставить без внимания внутренние, побудительные причины, обусловившие появление этого объемного труда. Сам характер изложения, оценки и суждения автора вызваны не только желанием поведать потомкам об исторической роли мемуариста. графом двигало неудовлетворенное неуемное честолюбие, заставлявшее пренебрегать и здравым смыслом, и элементарными понятиями о порядочности. Витте создавал «книгу-бомбу», которая должна была не оставить «камня на камне» от доброго имени всех его недругов, в числе коих на первом месте стояли царь и царица.

Николаю II «его сиятельство» не мог и не хотел «простить» многого: что его убрали из власти в апреле 1906 года, что его отодвинули от рычагов управления, что «мудрого сановника» перестали спрашивать и даже вообще приглашать к царю. Существовал и еще один, наверное самый веский, повод для возмущения монархом. Его супругу, обожаемую Матильду Ивановну, так ни разу и не приняли при дворе. Она была разведенной, да к тому еще и еврейкой, что не позволяло ей занять место среди гостей царского дома. Хотя Витте прекрасно все это знал, но считал, что для него, как для «великого политика», царь должен был сделать исключение. Не сделал. Граф этого забыть и простить не мог.

До последних своих дней (умер в Петрограде в ночь на 25 февраля 1915 года, немного не дожив до 65 лет) граф не оставлял надежд на возвращение к активной политической деятельности. Будучи опытным царедворцем, не имевшим за собой поддержки никаких общественных групп или течений, но мастерски владевшим правилами закулисных ходов, он использовал различные приемы. При последнем свидании монарх предложил ему обдумать возможность занять пост посла «в одной из европейских стран», но Сергей Юльевич не проявил в тот момент интереса к подобной должности. Он не мог себе представить, что отлучение от власти продлится сколько-нибудь долгое время. Но минул год, пошел другой, а его все не призывали. Наконец решил напомнить государю о том давнем предложении и отправил монарху приторно-льстивое письмо. Ответа не последовало.

В обществе циркулировали слухи о том, что для своего возвращения из политического небытия экспремьер прибегал к протекции Григория Распутина. В этом сюжете до сих пор больше сомнительных утверждений, кочующих из книги в книгу, чем документальных свидетельств. Доподлинно известно мало. Сам Витте лично не общался с одиозным старцем (один раз они лишь виделись в церкви), но жена, Матильда Ивановна, с ним встречалась и, как установила Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства в 1917 году, по крайней мере дважды побывала в распутинской квартире на Гороховой улице. О чем на этих встречах графиня говорила с «отцом Григорием», неизвестно.

До своей отставки с поста премьера Витте особой набожностью не отличался, но в последние годы жизни стал проявлять признаки необычайного религиозного рвения. Близко сошелся с известным монахом, затем епископом Каргопольским, а позднее епископом Тобольским и Сибирским Варнавой, состоявшим в теснейших отношениях с Распутиным. Варнава стал духовником графа. Этот полуграмотный простец с плохими манерами сделался желанным гостем в особняке на Каменноостровском проспекте в Петербурге, где граф и графиня вели с ним в интимной обстановке духовные беседы.