На золотом фронте

На фоне строительства таких золотых комбинатов, как Дарасун, Балей, Степняк, Джетыгара, можно было бы выдвинуть таких людей, как Макар Ефимович Гасилов, бригадир-стахановец Дарасуна, или Степан Игнатьевич Флусов — алданский первооткрыватель и разведчик.

Использовать старые легенды, предания, рассказы — все это нужно, но главным образом для того, чтобы на их основе еще ярче выдвинуть алданскую, например, героику, все подвиги замечательнейших людей, погибших в тайге от голода и цынги, но не сдавших врагу советского золота.

Эти все богатейшие материалы по «былям Алдана» только еще ждут писателя-художника.

Затем, сколько материала можно было бы почерпнуть из эпохи начала строительства, когда боролись за установку драг, за электростанции, за механизацию!

Когда я был на Алдане в 1929 г., то уже велись работы по механизации. Мне пришлось как раз выбирать место для электрической драги. В то время еще были такие люди, которые защищали кустарные способы работы и были против введения новой техники, американской. Из них можно упомянуть «инженера» Грундвальда, которому с большим трудом удалось вбить в голову, что нельзя заниматься кустарщиной, а нужно подходить к золотой промышленности как ко всякой другой, т. е. во всеоружии науки и техники.

Были такие люди, которые отрицали выгоды введения драг. Особенно много было таких людей, которые с пеной у рта боролись против постройки рудников, говоря, что это не нужно, что нам хватит на наш век одних россыпей. Всем нам приходилось очень много бороться, чтобы победить этот консерватизм. Мы мобилизовали против них молодые силы, а молодежь и партийная прослойка на приисках всегда боролись за науку, технику, механизацию. Тут помогли нам американцы, которые приехали из Аляски, в частности инженеры Литтльпедж, Робертс, Вильсон и др., а также старые наши инженеры: Борисов, Чарквиани, Мисюревич, Маршалов. Молодые инженеры, которые сейчас занимают большие посты, были передовым отрядом в этой борьбе. Тогда они были даже не инженерами, а студентами — Кузнецов, Емельянов, Кузмицкий, Селиховкин, Канцович, Соколов и многие инженеры, которые пришли к нам из других отраслей промышленности, и многие партийцы, присланные ЦК партии. Вот всю эту борьбу, весь этот энтузиазм, все это следовало бы отобразить нашим писателям.

Многие перипетии этой борьбы я наблюдал на приисках. Много наблюдал я курьезных сцен и событий, некоторые из них не вредно рассказать.

Однажды на Дальнем Востоке мне пришлось заехать на один прииск, где должна была быть поставлена драга. Части этой драги уже были завезены по воде, и на прииске ждали монтера для сборки.

Части драги завезены были по воде

На Дальнем Востоке драг в дореволюционное время не было, за исключением двух-трех. Драги на Дальнем Востоке стали первыми внедрять в практику Г. И. Перышкин и инж. С. А. Кузмицкий. Тов. Г. И. Перышкин и его инженеры подходили к делу совершенно правильно. Они завозили драги современного типа, мощные, электрические и начали с постройки электростанций, тоже американского типа. Конечно, здесь была страшная борьба. Были противники этого дела, и Г. И. Перышкина обвиняли чуть ли не в контрреволюции, особенно тогда, когда нужно было на лошадях везти большие 13,5-футовые драги. Но Перышкин и его инженеры при поддержке партийных организаций и Павла Петровича Постышева это дело провели, и на Дальнем Востоке теперь работает порядочное количество советских электрических драг.

Благополучная доставка частей драги на прииск

Не везде на приисках охотно ставили эти драги, часто было наоборот, но были случаи, когда устраивали курьезнейшие встречи для драг, как носителей новой культуры и техники.

Так вот, приехал я на один из приисков ночью. Лошадь я поставил в конюшню, где, к моему удивлению, не было ни одного конюха. Пришлось привязать коня, а после и задать ему корма. Между тем в конторе прииска был свет, окна были ярко освещены, я этому тоже удивился, так как было около часа ночи. Из конторы явственно неслось: «зовет меня криком своим и вымолвить хочет: давай улетим». Когда я вошел в контору, то увидел, что народ был занят не работой и не одними только песнями: в большой комнате, очевидно, в бухгалтерии, устроена была пирушка. Столы были составлены в ряд, и публика сидела за столами, произносились тосты, выпивали, ну и пели песни. Потом оказалось, что праздновалась благополучная доставка частей драги, а потому собрались весь треугольник и знатные люди прииска праздновать это событие.

Я был встречен заведующим, который спросил меня, откуда я приехал. Я был в кожаной куртке и высоких сапогах, походил на монтера. Заведующий обрадовался, когда я ему сказал, что приехал по делу сборки драги. Он крепко пожал мне руку и стал кричать: «Наконец-то Москва прислала нам монтера». Затем предложил всем выпить за мое здоровье. Собравшиеся инженеры, служащие, рабочие выпили за мое здоровье, за драгу, за то, чтобы ее скорее собрали, обещали всяческую помощь в механизации. Я, конечно, никаких дискуссий по этому поводу не открывал, потому что большинство публики было в нетрезвом состоянии. Как раз тут вышел скандал между заведующим и бухгалтером, и я под шумок отправился спать на сеновал, задав предварительно коню корма. Гуляющие разошлись, примерно, на рассвете, причем заведующий и бухгалтер долго спорили, как и на какие счета надо записывать дражные части, из-за чего собственно и вышел скандал, кончившийся затем благополучно.

На другой день я обратился к заведующему с просьбой дать мне возможность ознакомиться с положением дела у него. Он только что очнулся, выпил порядочное количество воды или еще чего-то, кажется рассола из-под соленых огурцов или из-под капусты. Он мне ответил:

— Слушай, товарищ монтер, иди, смотри свою драгу.

Когда я сказал, что я должен осмотреть прииски и что я специально приехал из Москвы для этого, он мне заметил, что не мешало бы мне выспаться получше.

— А то ведь плетешь чорт знает какую чушь...

С большим трудом удалось мне доказать ему, что я приехал не для монтажа драги, а для проверки всего предприятия.

Тогда только, выпив еще рассола, он вместе со мной пошел показывать прииск.

Организационная часть, отчетность, бухгалтерия были в жалком состоянии. Кроме самого заведующего, который хорошо знал дело, почти не было ни одного хорошего инженера и техника, и мне потом пришлось сильно подкрепить этот прииск работниками. О прииске этом я сохранил хорошие воспоминания, потому что люди эти как умели дрались за технику, за прогресс. Конечно, это не было оправданием для пьянки, и за это я поругал заведующего, но песни они пели хорошо.

Осмотрели работы на приисках

Много таких и подобных курьезов было во время этой первой поездки — меня ведь никто еще не знал в лицо, и я часто этим пользовался, чтобы потом посмеяться над разными приключениями, в которые мне приходилось попадать.

Например, один из присланных московских управляющих без кучера не мог обходиться. Один раз он поехал без кучера, и у него распряглись лошади. Как раз я ехал на этот прииск на плохонькой лошаденке. Встретив меня по дороге, управляющий сказал:

— Помоги мне, мил-человек, у меня лошадь распряглась.

Я, конечно, запряг ему лошадей и проводил его до прииска.

— Спасибо, я приехал к себе на прииск, — сказал он, — поезжай теперь своей дорогой.

Тогда я официально представился и пробрал его как следует, во-первых, за то, что он не умеет запрягать лошадей, во-вторых, за то, что даже не покормил человека, помогавшего ему в тайге, а послал его ехать «своей дорогой». Так поступать на золоте не годится, и московский управляющий научился, как надо обращаться с народом.

Кроме этого были и другие веселые случаи, которые я перечисляю потому, что люблю посмеяться на досуге.

Я поехал в Усть-Кару с одним управляющим, который очень хорошо знал золотую промышленность, но все время писал докладные записки. В остальном, он был вполне нормальный человек. Я не хочу называть его фамилию, так как очень люблю его и не хочу конфузить.

Сам же он, прочитав мой рассказ, наверно, вспомнит эту историю. Проехал я с ним на Нижнюю Кару, осмотрел работы на приисках и поехал ночевать в деревню, где нам была отведена квартира. Дело было около 11 часов вечера. Пришли к нам комсомольцы в избу и говорят мне вежливенько:

— Пожалуйста, т. Серебровский, сделайте на нашем совещании доклад о задачах комсомола.

Я им говорю, что спать хочу и что я не комсомолец, но они резонно говорят, что как член партии я должен помогать комсомолу.

— Выспаться же вы успеете завтра, пока будете ехать на моторке, — сказали они мне.

Собрание было на горе.

Мы на эту гору влезли с большим трудом. Спели: «Из-за острова на стрежень». Потом я стал делать доклад. Некоторые парочки потихоньку от других исчезали, а потом возвращались. После окончания доклада они попросили меня пойти в деревню и зайти с ними в помещение клуба хотя бы на минутку. Пошли в клуб, почему-то по задам деревни, огородами, спели там «Дальневосточную», потом «Ах ты доля, моя доля». Поговорили часок очень интересно. После этого вся молодежь отправилась в деревню с песнями, как будто бы все время сидела в клубе со мной и все время слушала мой доклад.

В это время уже рассветало, и я решил разбудить управляющего и отправиться на моторке вверх по реке до Сретенска. Когда я пришел в избу, в которой я оставил управляющего, тот все еще сидел и писал. [49] Оказывается, он тоже не ложился спать, тоже надеясь на моторке выспаться, но время провел менее весело, чем мы.

Моторка эта оказалась малосильной, она могла продвигаться вверх по Шилке не более одного километра в час. Проехали мы примерно километра три до следующего селения, тогда я плюнул на это дело и попросил, чтобы меня высадили на берег, где я надеялся найти лошадь в сельсовете. Моторист по неопытности так повернул лодку, что мы сели на мель, как раз напротив деревни. Я не стал дожидаться конца этой канители и решил добраться до берега, где виден был народ, и ехать верхом в Сретенск километров 120, куда мне срочно было нужно Управляющий со мной не хотел отправляться, потому что, оказывается, он и плавать не умел. Когда я добрался до деревни, мне в сельсовете дали коня, и я отправился вверх по реке тропою. Лошадь была довольно хорошая, и к вечеру мне удалось покрыть довольно большое расстояние. Тропа проходила по берегу Шилки, красивейшей нашей реки.

Я остановился в маленьком зимовье, где проживало одно семейство. Застал я там пожилого человека — таежника лет под 50 и его дочку лет 18—20 — здоровую девицу с завязанной рукой.

Поставил я своего коня на дворе, расседлал его, пошел в избу и сказал, что я штейгер и еду в город. Хозяин на вид был суровый, но после разговора немного отмяк, заинтересовался положением на приисках, стал спрашивать, как идут дела в Москве. После этого приказал дочери, чтобы она хорошо посмотрела за лошадью, а потом приказал поставить самовар, дать нам выпить чаю и закусить.

Вечером, когда стемнело, явилась его жена, которая, оказывается, была где-то неподалеку от зимовья — на покосе или на какой-то другой работе. Она сказала мужу, что оставила там сына и племянника, а сама приехала за продовольствием. Раза два мне говорил хозяин, что дочка на боль в руке жалуется. Я сделал ей, как умел, согревательный компресс — у нее в руке была большая заноза и нарыв. И вот на рассвете чувствую, что меня кто-то толкает: смотрю — стоит хозяйская дочка, просит меня выйти на двор, показывает на руку и говорит: «что я буду делать с рукой». Я снова развязал ей руку, оказалось, компресс мой подействовал, и нарыв прорвался. Вышла оттуда такая здоровенная заноза, что я удивился, каким образом она там помещалась. Рука у девицы сильно похудела, так как нарыв прорвался, и всякая гадость оттуда вышла.