Граф Остерман

Быть может, этими двумя свойствами натуры Анны Леопольдовны и объясняется ее стремление иметь рядом с собой безгранично преданного человека, которому можно было вполне доверять. Если учесть боязнь Анны Леопольдовны общества со светскими манерами, то станут понятными истоки привязанности к фрейлине.

Рангом ниже триумвираторов стояли еще два немца, занимавшие высокие посты: Менгден, благодаря протекции своей дочери, занимавший пост президента Коммерц-коллегии, и проходимец Шемберг, назначенный руководителем Генерал-бергдиректориума, в ведении которого находилась горная промышленность России. Если бы «триумвират» представлял сплоченную группу, не раздираемую соперничеством и враждой, то скорее всего немецкое засилье продолжалось бесконечно долго. Но в том-то и дело, что «триумвираторы» уподобились паукам в банке, каждый из них стремился уничтожить себе подобного: Остерман находился в смертельной схватке с Минихом, оба они втайне ненавидели Бирона.

Соперничество членов «триумвирата» завершилось тем, что ко времени вступления на трон Елизаветы Петровны в декабре 1741 г. у власти оказался самый из них изворотливый — Андрей Иванович Остерман: Бирона «съел» Миних, а Миниха — Остерман.

Падение Миниха и назначение Анны Леопольдовны правительницей нисколько не поколебало засилье немцев при дворе и в правительстве — вслед за ее утверждением в должности посыпались на немцев новые милости: старший брат Миниха был назначен президентом Коммерц-коллегии, Менгден был поставлен во главе судебного ведомства Курляндии. Старшему сыну Остермана пожалован чин канцлера. Финч, английский дипломат, однако полагал, что эти назначения не усилили позиций немцев при дворе, а, напротив, ослабили их влияние: «Милости двора к фельдмаршалу растут одновременно с общим нерасположением к нему, вызванным его поведением. Никогда еще вновь возникшая власть не встречала в России предсказаниями и такими пожеланиями близкой гибели». Финч завершил свою депешу словами: «Все как бы ожидают надвигающейся бури».

Это суждение Финча, высказанное в депеше от 3 января 1741 г., он подтвердил в депеше от 28 февраля: «Заметно какое то брожение во внутренних делах здешнего двора». Оно выражалось в том, что Миних «не пользуется властью, на которую рассчитывал», и Анна Леопольдовна делала вид, что не понимает или действительно не понимает причин его недовольства.

7 марта Финч доносил, что доброхоты великой княжны предупреждали ее об опасности, ожидаемой от Миниха: «Ее высочеству, кроме того, известно непомерное честолюбие фельдмаршала, крайняя невоздержанность его характера и его слишком предприимчивый дух, не позволяющий на него положиться».

Миних был крайне недовольный тем, что получил вместо вожделенного звания генералиссимуса чин первого министра, который нисколько ему не прибавил власти, поскольку между министрами было установлено разделение функций и каждый из них являлся полновластным их распорядителем.

Расчеты Миниха оказались просчетами: фельдмаршал не учел, что правительница располагала услугами опытного интригана Остермана, который посоветовал немедленно удовлетворить прошение Миниха об отставке. Анна Леопольдовна воспользовалась этим советом, указ об освобождении фельдмаршала от всех должностей был тут же подписан, и он вопреки обыкновению, был объявлен публично, с барабанным боем, раздававшемся на улицах столицы.

Правительница предложила Миниху удалиться в принадлежавшее ему украинское поместье, но он предпочел изображать человека, что нисколько случившимся лишением его власти не огорчен и отставка соответствует его желаниям, что он не чувствует никакого ущемления своих интересов, и как ни в чем не бывало появлялся при дворе.

За показным благодушием Миниха скрывалось его «ненасытное честолюбие» и страсть к интригам — он продолжал оставаться возбудителем беспокойства при дворе. Кроме Миниха на роли возбудителя придворных интриг претендовали еще два человека: Остерман и Шетарди.

Об умении Остермана плести интриги, оставаясь при этом в тени, Финч напомнил, ссылаясь на события десятилетней давности. Английский резидент Финч вспоминал позднее, что когда пришла очередь подписывать кондиции, «граф внезапно почувствовал такой сильный припадок подагры в правой руке, что оказался не в состоянии держать перо в руке» и уклонился от их подписания. «С самого этого момента он сказывался больным, не вставал с постели, по крайней мере не выходил из дому впредь до переворота, устранившего ограничение державной власти и восстановившего самодержавие. Едва переворот совершили, он выздоравливает, является ко двору и по-прежнему исполняет свои должностные обязанности».

Лет пять тому назад, вспоминал Финч, Андрею Ивановичу показалось, что его присутствие при дворе не может понравиться Бирону. «Тут он снова заболевает, дабы иметь предлог запрятаться в его доме», но спустя некоторое время «он оставляет свое большое кресло и едет ко двору только при чрезвычайных случаях, когда за ним нарочно посылают».

Аналогичное поведение было свойственно Остерману и при обстоятельствах, возникших при дворе в 1740 году. Он сказался больным и не появлялся при дворе до тех пор, пока ему не сообщили об аресте Бирона.

Характеризуя поведение Андрея Ивановича в кризисных ситуациях, Финч прибегает к использованию образа: «Не могу представить его иначе, как кормчим, плавающим только при ясной погоде, который в случае бури (говорю исключительно о внутренних бурях в России) скрывается под люки; как бы он ни был деятелен при установившемся правительстве, при правительстве колеблющемся он ложится в дрейф».

Финч далее сообщает ценные сведения о своих наблюдениях, что Миних «с замечательным усердием посещает великую княжну» Елизавету Петровну. Финч высказал догадку, что визиты к красавице не только в дневное время, но и в ночные часы были вызваны не любовной страстью, а «политическими мотивами», которые ему в точности неизвестны, и «не затевает ли Миних что-нибудь с Елизаветой Петровной». Догадку Финча подтвердил другой источник, отметивший, что во время своих визитов к Елизавете Петровне он предложил ей, что он может совершить очередной переворот, взять под стражу правительницу, чтобы вручить корону ей, цесаревне, но та отклонила это предложение. Финч объяснял поведение Миниха его «пылким характером и ненасытным честолюбием», но цепь поступков фельдмаршала свидетельствует, прежде всего, о низком его моральном облике, его беспринципности и готовности служить тому, кто проявит к нему большую благосклонность.

Когда о поведении Миниха Финч известил Остермана, тот утратил покой, вполне осознав грозившую ему опасность. Он полагал, что надобно пригласить в гости доверенное лицо Елизаветы Петровны Лестока, напоить его допьяна и, зная его болтливость, выведать планы великой княжны.

Финч отклонил план Остермана, как и его предложение арестовать Лестока. В итоге события развивались без стороннего давления: ни правительница, ни Елизавета Петровна не предпринимали никаких мер — правительница, чтобы упрочить свое положение, а Елизавета Петровна — чтобы лишить ее власти. Впрочем, судя по характеристике, данной Анне Леопольдовне Финчем, она не была способна к решительным действиям: «Не могу не признать в ней, — писал Финч в депеше, — значительной природной способности, известной проницательности, чрезвычайного добродушия и гуманности, но она слишком сдержанна по темпераменту, многолюдные собрания ее тяготят, большую часть времени она проводит в апартаментах своей фаворитки Менгден, окруженная родней этой фрейлины. На эту родню и преимущественно на саму фаворитку сыплются и все милости…»

Характеристику Анны Леопольдовны Финчем нельзя признать исчерпывающей, поскольку он не назвал по крайней мере два ее недостатка. Один из них, перекрывавший все ее достоинства, состоял в непомерной лености: она считала обременительным приводить себя в надлежащий вид после сна и нередко оставалась в течение дня в ночном наряде. Кроме того, она пребывала, как отмечал Шетарди, в постоянном страхе: «ей все кажется подозрительным».

Быть может, последнее свойство натуры Анны Леопольдовны и объясняет ее стремление иметь рядом с собой безгранично преданного человека, заслуживавшего полное доверие. Если учесть стремление Анны Леопольдовны избегать придворного общества с его светскими манерами, то станут понятными истоки ее близости к фаворитке Менгден.

Что касается фаворитки, то привязанность к ней правительницы чрезвычайно сильна и настолько велика, что страсть любовника к новой возлюбленной сравнительна шутке. Девицу Менгден нет оснований упрекать ни в склонности к интригам, ни в желании доставлять окружающим зло. «Она только заботиться о собственном обогащении и вскоре будет чрезвычайно богатой, да расположена к фельдмаршалу Миниху, с которым состоит в близком родстве».

Иоганн Филипп Бер. Портрет графа Андрея Ивановича Остермана. 1730-е гг. Германия. Холст, масло. Коллекция семьи Подстаницких, Москва

Иной в глазах Финча выглядела Елизавета Петровна: она «чрезвычайно приветлива и любезна, потому ее лично очень любят, она пользуется чрезвычайной популярностью. За ней и то преимущество, что она дочь Петра I — государя, которого, быть может, боялись более, чем кого бы то ни было из его предшественников, но и любили более, чем кого бы то ни было. Любовь к нему особенно проявилась при его похоронах, когда страх перед ним естественно миновал».

Симпатии Финча, как видим, склонялись к Елизавете Петровне, хотя и она, по его мнению, на пути к трону имела два недостатка: «она не замужем и вряд ли обещает иметь детей… вследствие полноты» и приобретению ею короны препятствовал герцог Голштинский, имевший преимущественное право занять трон.

Финч не оставил без внимания и поведение Остермана в этой сложной обстановке при дворе: «Граф Остерман, чтобы обеспечить свое положение, всегда заботливо устраняет всех от тайн управления, оставляя людей совершенно чуждыми делу, а сам работал, как никогда не работал ни один каторжник».

Правительница Анна Леопольдовна удержалась на троне тоже недолго — год и два месяца и лишилась власти в результате переворота в пользу Елизаветы Петровны. Описание его не входит в мою задачу. Отмечу лишь одно важное обстоятельство — судьбу Анны Леопольдовны разделил и Остерман, поскольку переворот был совершен под флагом борьбы с немецким засильем.

Остерману удалось оставаться на плаву в течение пяти царствований: Петра Великого, Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны и правления ребенка Иоанна Антоновича, и лишь при Елизавете Петровне он оказался в ссылке в том самом Березове, куда он 15 годами ранее упек А. Д. Меншикова.

Долголетнее пребывание у власти Андрея Ивановича тоже характеризует его как человека деятельного, умевшего сметать всех, кто ему перечил. Последней его жертвой был кабинет-министр А. П. Бестужев, которого он, по свидетельству Шетарди, «желая удалить от двора, обвинил его в приверженности к Бирону и происками заставил разделить опалу регента».