Комиссар Дерибас

— Хорошо. Оставьте все материалы, и я постараюсь сегодня же его рассмотреть. Сейчас я хочу поговорить о другом. Вы в курсе дела Белых?

— Я знаю о нем. Следователь докладывал, что он отказывается давать показания.

— Все это так. Но я недоволен следователем. Он пассивно ведет дело, не попытался даже выяснить его личность. Надо полагать, что фамилия Белых — вымышленная. Сегодня Белых написал заявление, в котором просит, чтобы его расстреляли. Давайте вместе поговорим с арестованным.

Вскоре в кабинет ввели высокого крепкого мужчину лет тридцати пяти — сорока, довольно интеллигентного на вид. Арестованный вошел решительной походкой и держался независимо.

— Садитесь, — приказал Дерибас. — Как фамилия?

— Белых.

— Вы написали заявление?

— Да.

— Чем вы недовольны?

— Пора со мной кончать.

— Что вы имеете в виду?

— Отпустите или расстреляйте.

«Как разговаривает! Какой злобой наполнены глаза этого человека!» — подумал Дерибас.

— Вы просите отпустить или расстрелять… Ни того, ни другого сделать не могу. Почему такие крайние меры? — Дерибас говорил доброжелательно.

— Потому что мне надоело сидеть. Никаких показаний давать не буду, и ничего вы от меня не добьетесь.

— Назовите вашу настоящую фамилию?

— В моих документах указано.

— Вы хотите, чтобы я рассмотрел ваше заявление?

— Да.

— Если будете так отвечать, рассматривать не стану…

Наступила пауза, во время которой каждый думал о своем. Дерибас думал о том, как вызвать Белых на откровенный разговор, а Белых… У Белых были только горе и отчаяние…

— Вы прибыли сюда, чтобы мстить! — Белых еще ниже склонил голову. — Вы считаете себя поборником правды. Но ваша правда ложная. Все земли, заводы, рудники должны быть возвращены их прежним владельцам — так говорили нам многие участники зарубежных антисоветских организаций, переброшенные к нам с той стороны и задержанные чекистами. А простой люд должен по-прежнему гнуть свою шею и терпеть нужду. Вы тоже думаете так?

Белых поднял голову. Побледнел еще сильнее, сжал кулаки.

— Какое мне дело до чужого богатства. У меня его не было. Я был русским офицером. Вы расстреляли жену и дочь! Я буду вам мстить. Больше вы ничего от меня не добьетесь. Кончайте, да и все тут!

Это было неожиданно.

— Как фамилия вашей жены?

На секунду Белых вздрогнул. Потер глаза рукой, снова опустил голову и глухо ответил:

— Не тревожьте их память…

Дерибас понял, что больше от него ничего не добиться. Приказал увести арестованного. А Невьянцеву сказал:

— Займитесь этим человеком. Установите его личность, соберите сведения о родственниках, попробуйте узнать, где проживали его жена и дочь. Выясните все, что можно. Потом решим.

Когда наступил вечер и на город стали опускаться сумерки, Дерибас вызвал к подъезду автомобиль и сказал шоферу:

— Покажи мне город.

— Хотите к реке, на утес?

— Давай, посмотрю, какой Амур. Ведь недаром про него песни сложили.

Поехали по улице Карла Маркса до конца, вышли на небольшой площади и пешком прошли на утес, который скалистым мысом вдается в Амур. Под ногами внизу, вдаль и вширь, раскинулась могучая река, кое-где еще покрытая льдом. Был конец апреля, ледоход прошел недавно, и на закраинах осталась наледь, а на дальних плесах местами лежал снег. Слева вдали виднелись склоны Большого Хехцира — высокие холмы, покрытые таежным лесом. И все это казалось сказочным в сиренево-синем свете наступающей ночи.

Внизу зажглись фонари. Пристань, где пришвартовывались суда и слышался стук бревен, стала только угадываться. Сиплые гудки пароходов время от времени прорезали таежную тишину. С реки подул холодный ветер. Дерибас поднял воротник пальто и прошел на другую сторону утеса, где была уже кромешная тьма.

Следовавший за ним шофер нарушил молчание.

— Вам рассказывали, что произошло на этом утесе?

— Нет. А что?

— В сентябре 1918 года в Хабаровск вместе с японцами ворвались белоказаки атамана Калмыкова. Они захватили шестнадцать военных австро-венгерских музыкантов, выстроили их на этом утесе и приказали играть гимн «Боже, царя храни». Те отказались. Калмыковцы пригрозили расстрелом. Музыканты были одеты в рваные пальто, на ногах — истрепанные ботинки. Длинные волосы развевались на холодном ветру. Лица были истощены от недоедания. Но держались гордо. И без слов они поняли друг друга. Музыканты достали из футляров свои инструменты, один из них вышел вперед и взмахнул смычком. «Вставай, проклятьем заклейменный…» — грянул гимн. Калмыковцы взревели от бешенства. Все музыканты были расстреляны. Их тела падали с кручи в Амур.

Дерибас низко опустил голову и тихо переспросил:

— Здесь, на этом утесе?

— Да.

— Аптека… Аптека… — Дерибас уже стал забывать эту свою поговорку, но сейчас невольно вспомнил. Он тоже был интернационалистом и за это боролся.

— Что вы сказали? — не понял шофер.

— Да так. Не обращай внимания.

— Мы люди не мстительные, — сказал Дерибас после небольшой паузы. — Но как могут ходить по земле такие, как Белых! Пусть не ждут пощады!

Повернулся и молча пошел к машине.

Евгения Лангового откомандировали с пограничной заставы на учебу в Хабаровск весной. Он поселился в общежитии. С утра уходил на занятия, питался в столовой, а по вечерам занимался в читальне при городской библиотеке, что на улице Карла Маркса. Там ему очень нравилось, так как было тихо и спокойно, можно было заказать любую книгу, а при необходимости обратиться за консультацией. Возвращался он в общежитие обычно часов в одиннадцать вечера.

Ланговой учился прилежно, новые науки его увлекали, но к городской жизни привыкал с трудом. Родился и вырос он в Сибири, в таежном раздолье. Его отец — крестьянин — с детства приучил сына к охоте, и больше всего любил Евгений походить по лесу с ружьем. Он хорошо ориентировался в тайге, умел выследить зверя и стрелял без промаха. И его все еще тянуло в тайгу.

Незаметно пролетело два месяца учебы. Однажды в середине дня после обеда в столовой Ланговой шел в читальню в своей форме пограничных войск. Неожиданно он обратил внимание на девушку, которая стояла на остановке.

«Оля! — Ланговой весь вспыхнул. — Неужели она?» Подошел поближе — ошибки нет. Это действительно была Ольга Ремизова. Ланговой тихо произнес:

— Здравствуйте, Оля. — Лицо его светилось.

Девушка обернулась и приветливо ответила:

— Здравствуйте.

— Вы здесь? Почему?

— Я приехала к брату. Он здесь служит… А вы?

— А я учусь. Помните, я говорил вам? Тогда заехать не успел… Вы очень спешите?

— Нет. У меня есть время.

Они прошли в сквер, оттуда — на набережную Амура. Было начало лета. Деревья распустились, и все расцветало. Амур раскинулся широко.

— Вы будете здесь жить? — спросил Ланговой.

— Хочу устроиться на работу в Хабаровске…

Они долго гуляли по улицам города. Ольга рассказывала о своем селе, о своих планах. Ланговой слушал, говорил о себе. Потом Ольга вспомнила:

— После того как вы были у нас дома, явился к нам Романишин. Помните, я передала вам письмо для него от генерала Сычева?

— Да, да. Вам вернули это письмо?

— Письмо мне вернули, и вовремя. Романишин явился на следующий день и стал расспрашивать о казацких атаманах… Да пропади они пропадом. Надоели они мне все. Я передала Романишину письмо. Он интересовался, не вызывали ли меня на заставу. Я ему объяснила так, как вы просили, — письмо никому не показывала…

Они встречались почти, каждый вечер. Ольга выглядела еще краше, и когда Евгений Ланговой и Ольга шли по улице, то на них обращали внимание прохожие: «Какая красивая пара!» От этих слов Ольга краснела.

Однажды Ланговой привел ее в клуб ОГПУ. Там давали концерт артисты, приехавшие из Москвы. Ольга и Евгений были увлечены концертом, мало разговаривали и только изредка посматривали друг на друга. Ольга ни разу не видела ничего подобного. Несколько раз в Харбине она была в ресторане, где выступали артисты-эмигранты. Ольга больше расстраивалась, чем получала удовольствие: артисты и гости тосковали по Родине. А здесь ее наполняло совсем другое чувство.

Так пролетел месяц. Наступили жаркие дни, и в свободное время они отправлялись купаться. Голубая теплая вода Амура словно ласкала. А затем лежали на горячем песке.

Ольга быстро привыкла к жизни в Хабаровске. Брат устроил ее работать на строительство нефтеперегонного завода. Но однажды случилось непредвиденное.

Закончив работу на стройке, Ольга пришла на остановку автобуса. Неожиданно ее окликнули. Ольга обернулась. Рядом стоял Романишин.

— Ах, Петр Савельевич, здравствуйте. — Девушка стушевалась.

— Пойдем, Оля, пройдемся, — предложил старый казак.

Ольга с тоской посмотрела на подошедший автобус и тихо спросила:

— Куда, Петр Савельевич? Может быть, проедем к брату Ивану?

— А Иван дома?

— Да. И его жена Настасья. Я вас познакомлю.

— Нет, Оля. Поговорить мне с тобой надо. А там разговор не получится.

Ольга удивленно вскинула глаза. Романишин пояснил:

— Дело у меня к тебе есть. Пойдем лучше в парк. Я тебя долго не задержу.

Они шли по улице молча. Ольга гадала, что за «дело» у Романишина к ней.

Вечер был теплый. Деревья в небольшом парке затихли, отдыхая от дневного зноя. Было безлюдно.

— Просьба у меня к тебе, Оля, — вкрадчиво начал Романишин. — Записочку нужно отвезти…

— Куда?

— Тут недалеко. Но день-два потратить нужно.

— А почему я? Ведь я работаю…

— Сам я не могу там появляться. Понимаешь?

— Я тоже. — Ольга помрачнела.

— На работе возьми отпуск. Скажи, что заболели родители. О деньгах не беспокойся, я возмещу…

— А что скажу брату Ивану?

— То же самое, что поедешь к отцу с матерью. На обратном пути заедешь к ним.

Ольга долго думала. Она знала, что может отказаться. А что скажет Женя? Ведь тогда, после беседы с Романишиным, он был доволен. «Возьму, а потом расскажу ему».

— Кому письмо?

— Ерыгину. В рыболовецкую артель на острове.

— Давайте. Только это будет последний раз…

— Хорошо, Оля. А на словах передай, что приедет Мишка Синегубый. Поняла?

— Да.

— На обратном пути, когда заедешь к отцу, дашь мне знать.

Ольга молча кивнула.

— Только ты помалкивай… Чтобы никому, даже Ивану. Поняла?

— Поняла.

Ольга торопливо вернулась на автобусную остановку.

Когда Ланговой рассказал об Ольге, о своих отношениях с ней, о Романишине Невьянцеву, тот спросил:

— Вы намерены жениться?

— Да. Люблю я ее.

Невьянцев встал, походил по кабинету, о чем-то думая.

— А если мы предложим вам выполнить одно поручение. Это поручение может затянуться…

— Я готов. Но как же с Ольгой?

— Мы дадим вам комнату. Потом, когда настанет время, я поговорю с вашей женой. Она будет вас ждать?