Мертвые хватают живых

В результате при полной поддержке генералитета на оккупированных территориях был создан мощнейший пропагандистский аппарат. В каждой группе армий сформирован батальон пропаганды, а в каждой армии — соответствующая рота. К середине войны в составе войск пропаганды служили пятнадцать тысяч человек, выполнявших огромный объем работ: на одной только Украине на языке туземцев издавалось 130 газет. А какие проекты были запущены, майне херен: "Германская оккупация — ворота для народа Украины в свободную единую Европу"; "Голод тридцатых годов и массовые репрессии: геноцид украинского народа"; раскол православных и создание Автокефальной Украинской православной и автономной украинской церквей! Молодчина Розенберг, отлично тогда поработал…

… Уставившись невидящими глазами в окно, рейхсминистр начал прикидывать, какие неотложные шаги следует предпринять уже сейчас, не откладывая дела в долгий ящик. Так, собрать свидетельства очевидцев (разумеется, за плату!), обратив внимание на движение автотранспорта (перевести такую массу людей незаметно просто невозможно!), обязательно разыскать свидетелей, слышавших выстрелы и, по возможности, найти особо любопытных, побывавших на месте расстрелов, что называется, по свежим следам: всегда найдутся зеваки, готовые для удовлетворения своей любознательности рискнуть жизнью! Затем, по мере расширения раскопок, доставить в катыньский лес свидетелей из Польши, военнопленных из Англии, Франции, Америки… Само собой, свезти побольше журналистов, разумеется, из нейтральных стран тоже. Обязательно доставить швейцарцев… Организовать международную судебно-медицинскую экспертизу… Задействовать международный Красный крест… что еще? Непременно кадры с места эксгумации не только во все газеты, но и в кинохронику! Лучших режиссеров и операторов бросить на съемку документального фильма…

Спустя сорок минут, отпустив нагруженного поручениями референта, Йозеф Геббельс уже садился в машину, причем настроение его чудесным образом улучшилось: он предвкушал, как расскажет Гитлеру свежие новости. После Сталинграда вождь особо нуждался в положительных эмоциях!

Поскольку Сидорцев не отвечал, Клаутов снова переспросил:

— И давно стало известно, что мой прадед невиновен?

— Давайте, все же задавать вопросы буду я! Например, такой: было ли вам известно, что покойный Вацетис вел дневник?

Справившись с порывом тупо повторить за капитаном: "вел дневник?", Петр ответил более достойно.

— Я об этом ничего не знал.

— Откуда же тогда ваша осведомленность о невиновности деда? Не делайте из меня идиота! — У журналиста было что на это ответить, но он благоразумно счел за лучшее промолчать. — Давайте зайдем с другой стороны: от кого вы узнали о дневнике Вацетиса?

— Я о нем не знал.

— Кто же тогда сообщил вам о проступке, совершенном потерпевшим? Какое-то третье лицо? — Видя, что журналист растерян, но явно не собирается отвечать, капитан продолжал бомбардировать его вопросами: — Когда и как вы вступили в контакт с Вацетисом? Когда вам впервые в голову пришла мысль рассчитаться с Вацетисом за смерть своего родственника…?

Значит, размышлял Клаутов, генерал вел дневник, которому не побоялся доверить такую тайну. Очень неосмотрительно с его стороны! Но почему Гусев ничего не знал об этом важнейшем документе? Возможно, старик хранил свои записки где-то на стороне, и эфэсбешники добрались до него первыми. Или, в отличие от МУРа, смогли найти его в квартире на Малом Толмачевском. Да, наверное так и было: они нашли дневник еще в тот момент, когда дело об убийстве старика-пенсионера числилось за сыскарями из ОВД "Якиманка", до передача на Петровку. Но все равно, почему этот капитан из ФСБ так ко мне прицепился? Просто клещ какой-то…

— Когда же, наконец, вы поймете, что запираться бессмысленно и вредно?! Ведь потерпевший сам указал на вас! — Сидорцев внезапно так грохнул кулаком по столу, что журналист буквально подпрыгнул на своем стуле.

— Каким же образом? — изумился Петр, интуитивно ощущая, что наступает развязка.

— У меня нет оснований не верить тому, что записано в дневнике покойного генерала, — пожал плечами внезапно успокоившийся капитан. — Желаете полюбопытствовать?

— Желаю!

— Может, это сделает вас, наконец, сговорчивее, — кивнул головой Сидорцев и достал из дела толстую старообразную клеенчатую тетрадь, из которой в обилии торчали разноцветные закладки. — Насчет вашего родственника я вам зачитывать не буду, вы и так все знаете, — журналист собрался было запротестовать, но потом передумал, сообразив, что это бесполезно, — а по поводу вашего визита к старику, извольте, прочту: "По старым долгам, хочешь — не хочешь, приходится платить. Хотя я до сих пор уверен, что действовал правильно, в пределах своей компетенции и служебных обязанностей, кое-кто хочет рассматривать мои действия в старые времена преступлением. Что ж, как говорится, на каждый роток не накинешь платок! Ничего, я их встречу по-свойски…". Датировано, между прочим, утром того дня, когда генерал был убит неизвестными.

— Или неизвестным? — не мог не зацепиться Клаутов.

— Наверняка вы со своей любовницей и тогда притащились вдвоем, как сделали это несколькими днями позже, когда якобы захотели посетить соседнюю квартиру. Ну, будем, наконец, давать откровенные показания, или снова продолжим юлить и врать?

Теперь почти все стало Клаутову понятным. Маловразумительное до того и какое-то несерьезное обвинение в убийстве обрело плоть и кровь. Следовало признать, что у Сидорцева были серьезные основания подозревать журналиста: положа руку на сердце Петр должен был честно сказать, что и сам на его месте мыслил бы в том же ключе. Но: капитан ничего не знал о чете поляков, предположительно навещавших Вацетиса! А ведь следователь ФСБ частично подтвердил его версию, внезапно осознал журналист. Что же делать, рассказывать капитану о Каминьских, или промолчать?

Если честно, то первым побуждением Петра было все подробнейшим образом въедливому капитану изложить, канализировав тем самым его неуёмную энергию в другую сторону, и освободив себя, наконец, от назойливого внимания ФСБ. В конце концов, кто ему эти Каминьские? Свою рубашка, как известно, ближе к телу… Однако потом, к чести Клаутова, верх взяли другие соображения. Во-первых, зачем отнимать честь раскрытия громкого преступления у друга и передавать ее этому неприятному Сидорцеву? Ясно же, что тот поимку преступника припишет одному себе. Во-вторых, можно не сомневаться, что забрав дело в свои руки, капитан полностью исключит в нем участие Петра и Татьяны. В-третьих, вина поляков, увы, не была еще полностью доказана, поэтому отдавать их в руки работавшего "бульдозерными" методами офицера ФСБ не хотелось: журналист в глубине души испытывал к полякам некую симпатию. В общем, решил он, "сдаться" Сидорцеву никогда не поздно, как говорят в Городе у моря, "будем посмотреть"…

— Ну же, Клаутов, — капитан посчитал, что дал журналисту достаточно времени на размышление, — будьте же мужчиной! За все свои поступки надо отвечать. Я где-то даже готов по-человечески понять вас: уничтожив вещественный пароль, данный вашему прадеду секретарем райкома, Вацетис, фактически, за руку привел его к подножию виселицы. Поэтому, хоть вы и немало меня помурыжили и попортили крови, явку с повинной я вам, так и быть, оформлю.

Вот, значит, как дело было, понял Петр. Интересно, зачем это было нужно капитану Вацетису? Небось, план у них был по пособникам, не иначе… Или его "бросили на низовку", как тогда говорили, чтобы укрепить в освобожденной Белоруссии районное звено наркомата? Требовалось быстро и эффектно отличиться… Какая теперь к чёрту разница, для чего? С трудом оторвавшись от своих мыслей, журналист ответил:

— Капитан, решили повторить "подвиг" своего коллеги и безвинно подвести под статью еще одного Клаутова? Трудновато вам придется: против меня нет ни одной прямой улики…

— Так ты отказываешься писать явку?! Все равно я тебя посажу: совокупности косвенных улик вполне хватит для…

Резко прозвенел телефонный звонок. Капитан, не договорив, снял трубку.

— Сидорцев! — В полумраке полуослепленный Клаутов скорее угадал, чем увидел, что контрразведчик встал, и весь дальнейший разговор продолжал стоя. — Так точно, товарищ полковник, работаю с подозреваемым Клаутовым, думаю задержать. Нет, никуда не убежит, но способен помешать следствию: якшается с МУРовским офицером, неким майором Гусевым, и постоянно посещает место преступления. Что, помогает милицейскому следствию? Думаю, лукавит, товарищ полковник. Факт, что убийство совершил он! Нет, не написал, отказался. Так точно, прямых улик пока не имеется. Так точно, знаю, что он журналист, но… То есть как отпустить? Он же… Слушаюсь, товарищ полковник! — Положив трубку, капитан почти с минуту молчал. — Знакомы с полковником Трифоновым? — услышал, наконец Петр обращенный к нему вопрос.

Клаутов много слышал о Трифоновве, начальнике отдела, в котором работал Гусь, но знаком с ним, конечно же, не был. Отчего это Сидорцев интересуется его связями в МУРе? Ведь наверняка же контрразведчик говорил по телефону со своим руководителем, а не с Трифоновым: стал бы он во фрунт вытягиваться перед милицейским! Значит, это на МУРовского полковника ссылался эфэесбешный начальник, разговаривая с капитаном. А того, в свою очередь, накрутил Михаил, узнав от Тани, что его друг поехал "на беседу". Ай да Мишаня! Петр сообразил все это быстрее, чем вам понадобилось времени, чтобы прочесть изложение хода его мыслей. Оценил он и то, что капитан вернулся к вежливому "вы".

— Да, с полковником Трифоновым я знаком хорошо. Вместе с его офицерами мы раскрыли не одно запутанное дело, — скромно сообщил журналист: знай наших! Закинув ногу на ногу, сообщил: — Думаю, что убийство Вацетиса мы тоже распутаем. Я так понимаю, что свободен? Или вы собираетесь вторично снять с меня подписку о невыезде?

— Вы свободны! — ледяным тоном сообщил капитан и многозначительно добавил: — временно. Но учтите: теперь, собирая против вас улики, я буду делать это не только выполняя свой служебный долг, но и защищая свое реноме в глазах руководства. Усвоили?

Клаутову стало несколько не по себе, но он постарался не подать виду. Встав на ноги, Петр снисходительно бросил:

— Если вы, капитан, действительно заботитесь о своем авторитете, не тратьте на меня времени и ищите настоящего убийцу, мой вам совет!

Реплика "под занавес" вполне Петру удалась, однако на душе скребли кошки. Опасения разделила и Татьяна:

— Чёрти что! Белградская ситуация зеркально повторяется. Там Шошкич, здесь этот Сидорцев маниакально, ничего другого не желая принимать в расчет, стремится упрятать тебя за решетку…

— Явление следует рассматривать во всей его полноте, — даже в трудную минуту Клаутов не мог отказать себе в удовольствии поёрничать, — не меня, дорогая переводчица, а нас: что в Сербии, что здесь ты выступаешь в роли соучастницы. Считает же капитан, что "на дело" я ходил в компании с тобой!