Числа Харона

VII

Начальник львовской полиции, инспектор Чеслав-Паулин Грабовский, смотрел на Эдварда Попельского неприветливым взглядом.

День именин начался для начальника Воеводской комендатуры полиции вроде бы прекрасно, ибо к нему с поздравлениями позвонил сам главный комендант.

— Ну, и напоследок — пожелания относительно твоих непосредственных обязанностей, — полковник Януш Ягрим-Малешевский завершил длинную тираду с перечнем всех благ. — Желаю тебе, брат, чтобы ты быстро схватил этого бандита, о котором пишут во всех львовских газетах…

— Благодарю тебя от всего сердца за дружеские слова, — сказал Грабовский своему шефу. — И за последние пожелания, которые вот-вот сбудутся…

— Вот и прекрасно, потому что нам в Варшаве кажется, что эта тварь, которая убивает женщин и присылает жидовские листики, водит всех за нос. У нас тут есть информация, что пресса готовится к очередным нападкам. Ты же знаешь, что это может быть неприятно…

— Из Варшавы не все так хорошо видно, — Грабовский побледнел. — Ты ждешь подробного рапорта?

— Жду, старый друг, — Ягрим-Малешевский говорил медленно и четко, — что ты приятно проведешь сегодня свои именины. А послезавтра, когда ты хорошо передохнешь, то пришлешь мне подробный рапорт и вероятный запрос на эксперта в еврейских делах. У нас тут таких немало…

— Весьма тебе благодарен, но это лишнее. У нас тут их тоже достаточно.

— Прекрасно. Что ж, успехов и еще раз — всего наилучшего по случаю именин!

Во время торжеств в зале комендатуры Грабовский был в дрянном настроении. Он рассеянно слушал речи и пожелания руководителей отделов, инспекционного офицера и начальников комиссариатов. Когда они закончились, встал с деланной улыбкой, чуть запинаясь, поблагодарил за теплые слова, а потом сошел с возвышения с рюмкой водки в руке, чтобы чокнуться со всеми полицейскими, что работали под его руководством. Во время этого ежегодного ритуала он обменивался несколькими словами с каждым, пытался даже шутить, но его отсутствующий взгляд и хмурое лицо сводили на нет натянутые остроты.

И вдруг лицо Грабовского прояснилось и на нем появилась широкая, искренняя улыбка. Это случилось тогда, когда он чокался рюмками с аспирантом Вильгельмом Зарембой и из уст подчиненного услышал такие слова:

— Пан комендант, возможно, вы согласитесь принять и выслушать уволенного со службы комиссара Эдварда Попельского? Он знает, как разрешить дело Байдиковой и Кох.

Грабовский во второй раз чокнулся с Зарембой, улыбнулся и продолжил обходить присутствующих, принимая поздравления. Однако никакие слова не доставили ему такого удовольствия, как просьба аспиранта. Каждый, кто желал бы коменданту быстро поймать какого-то преступника, натолкнулся бы на его гнев, потому что эти слова он воспринимал как намек на беспомощность полиции. Все подчиненные Грабовского это осознавали и как огня избегали разговоров о недавних убийствах гадалки и проститутки. Сегодня, кроме непосредственного начальника, полковника Ягрим-Малешевского, об этом деле заговорил лишь Заремба, но это было не праздное пожелание, а конструктивное, важное предложение.

Инспектор завершил свой именинный обход, выпил рюмку и закусил, а потом поклонился присутствующим и все разошлись. Сам он сел в кабинете, попросил секретаршу не соединять его ни с кем в течение четверти часа, разве что будут звонить от воеводы или архиепископа, а потом задумался над словами Зарембы.

Возможно, раньше он воспринял бы их как наглость, беспардонное нарушение субординации, потому что Заремба не уведомил об этом своего непосредственного начальника, Коцовского. В другой раз, может, и так, но не сейчас. Ему прекрасно были известны отношения, царившие в Следственном отделе, и он знал, что служебный путь в этом случае оказался бы тупиком: Коцовский был заклятым врагом Попельского и исключил бы любое участие последнего в расследовании. Сам Грабовский высоко ценил Лыссого, однако не колебался ни минуты и уволил его после скандала с начальником. Комендант был сторонником решительных действий и продемонстрировал это совсем недавно, подавляя беспорядки в украинских селах, поэтому чуть ли не тяжким преступлением считал любое проявление несубординации относительно начальства и про такого наглеца не желал больше никогда слышать. Сегодняшний утренний звонок и легкий намек со стороны полковника Ягрим-Малешевского пошатнули взгляды Грабовского на подобные проступки. Слова шефа про очередные нападки прессы полностью их изменили. Грабовский прекрасно припоминал ситуацию многолетней давности, когда он в Ковеле дал интервью журналу «Кресы». Его высказывание про «бандитизм, характерный для местного населения», искаженное репортером, вызвало в сейме бурю. Тогда фракция депутатов-коммунистов требовала привлечь его к ответственности. Правда, «Кресы» впоследствии разместили опровержение, однако ненависть Грабовского к прессе не уменьшилась.

Он принял решение. Прежде чем раздался звонок с поздравлениями от архиепископа Твардовского, именинник отдал секретарше распоряжение вызвать Попельского к шести.

Минуту назад именно пробило этот час, и Попельский сидел перед ним. Со своей избитой рожей, в новом, идеально скроенном костюме, он напоминал альфонса или гангстера из Чикаго. Возможно, такая подозрительная внешность раньше и вызвала бы недовольство инспектора. Но не сегодня. Тем более, не после утреннего звонка главного коменданта.

— У меня немного времени, — Грабовский хотел было добавить «пан комиссар», но эти слова никак не подходили к мужчине с лицом в синяках и царапинах, да еще и в цивильной одежде. — Итак, к делу!

— У меня есть информация, которая поможет схватить Гебраиста, — Попельский знал, что Заремба уже сообщил прозвище преступника в Следственном отделе.

— Тогда передайте ее подинспектору Коцовскому, — комендант встал из-со стола и одернул мундир. — Мне известно, что вы с ним сотрудничаете как эксперт по древним языкам. Если предоставленная информация действительно ускорит расследование, мы оценим вашу преданную гражданскую позицию. Что-то еще?

Попельский тоже поднялся.

— Прошу дать мне шанс на исправление, — он ожидал раздражения начальника. — Хочу очистить себя в глазах руководства и получить шанс вернуться в полицию.

— Сегодня я узнал, что вы знаете, как схватить Гебраиста, — Грабовский сел, — и поэтому вас вызвал. Зато я тут слышу о каком-то очищении. На это у меня времени нет, пан!

— Все это взаимосвязано, — Попельский перевел дыхание. — Информация, которая ведет к преступнику, является тайной. Я получил ее как частный детектив, могу воспользоваться ею сам, разыскать Гебраиста, а полицию уведомить лишь на конечном этапе моего следствия, чтобы затем совместно схватить убийцу. А могу сотрудничать с полицией теперь. Я не знаю, что мне делать… Если бы вы дали мне хоть какую-то надежду на возвращение…

— Вон! — рявкнул Грабовский. — Что ты себе позволяешь, ты, пьяница?! Шантажировать меня?! Вон отсюда!

Попельский поднялся и вышел. Комендант упал в кресло и усмехнулся. Возможно, раньше он выбросил бы наглого просителя и забыл о его предложении. Но не сейчас. Не после звонка Ягрим-Малешевского. Он уже сыграл роль разъяренного начальника. Теперь настало время действовать. Поднял трубку.

— Панна Ядзя, — молвил он к секретарше, — наберите мне, пожалуйста, домашний номер Коцовского. Cito![55] Но сначала остановите возле выхода Попельского!

Телефон отозвался через миг.

— Вернитесь в кабинет, — сказал Грабовский в трубку. — Сейчас поговорите с моего аппарата с подинспектором Коцовским. Я лично буду контролировать это следствие! Быстренько поднимайтесь наверх, потому что у меня банкет в «Венской»!

— Примите наилучшие пожелания по случаю именин, — послышался хрипловатый голос Попельского. — Сейчас приду!

Впервые за сегодняшний день слова приветствия показались Грабовскому действительно приятными.