Жизнь на кончиках пальцев — 3

Немного помолчав, словно собираясь с мыслями, Тимур откинулся на спинку кресла и прикрыл веками глаза. Казалось, он погрузился в воспоминания. Людмила вздрогнула, года он начал говорить.

— Знаешь, когда я изучал труды Карла Маркса, то не сразу оценил всю мощь и правильность фразы: бытиё определяет сознание. Ну а когда мой тогдашний наставник всё разложил, что называется, по полочкам, согласился и с тех пор неоднократно убеждался в истинности сказанного великим философом и основателем нового, пусть и ложного, течения.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь? — Милочка не хотела перебивать любовника, но в данный момент её совершенно не интересовали философствования какого-то Карла.

Но Халфин словно не услышал её реплику. Он все так же сидел, положив руки на подлокотники кресла. И даже не взглянув на Милочку, продолжил свой рассказ. * * *

Своих родителей Тимур не знал.

Как только мать закончила кормить его грудью, мальчика отдали на воспитание бабке, крымской татарке, которая двадцать лет назад перебралась на жительство в Южную Пальмиру со своим единственным сыном Айдаром.

Бабушка не любила ни вспоминать, ни рассказывать о причинах, сорвавших её с насиженного места, ни о судьбе мужа, отца Айдара. Но Тимур быстро понял, что ничего хорошего произойти не могло, а потому расспросами не донимал.

Единственным местом, где могла поселиться семья из двух человек, оказался рабочий район Заставы. Там можно было получить клочок земли и выстроить какое-то подобие дома.

Мать Айдара вздыхала, понимая, какую непосильную ношу взвалила на свои плечи. Но, к счастью, золотых украшений, полученных ею в приданное и спрятанных во время бегства с полуострова, бывшей крымчанке как раз хватило, чтобы оплатить и возведение стен дома, и крышу над этим домом. Дальше предстояло справляться самой. Но даже не это печалило женщину больше всего, а отсутствие в городе мечети, куда могла бы пойти со своими бедами мусульманка. Невозможность открыто отпраздновать Рамадан. Следовать установкам своей религии. Впрочем, христианские праздники в то время были под таким же запретом, а потому считать себя ущемленной больше, чем другие, у женщины не было повода.

Зато Айдар, которому едва исполнилось десять лет, почувствовал вольницу и целыми днями где-то пропадал с такими же мальчишками-ровесниками, для которых ни национальная, ни религиозная принадлежность не имели ни малейшего значения. * * *

Айдар женился на соседской девушке, едва ему исполнилось восемнадцать. Его призвали в армию, и он ушел отдавать долг Родине в далёкий Красноярский край, оставив молодую супругу уже беременной на попечении своей матери.

Солдат-первогодок не стал терпеть издевательства старослужащих. Которые, в свою очередь, не простили отпора «татарчонку».

Ровно через три месяца после призыва, мать Айдара получила похоронку, в которой сообщалось, что её сын погиб, выполняя воинский долг, и похоронен на одном из кладбищ Абакана.

А спустя полгода жена Айдара куда-то пропала, оставив одних свекровь, в чьем доме жила, и трехмесячного сына Тимура.

Ни горевать о пропавшей невестке, ни выяснять, куда она уехала и почему оставила сына, женщина не стала. Не до того ей было, да и что изменило бы это знание. На руках остался маленький внук, на котором сосредоточилось все внимание.* * *

Мальчик рос точной копией отца. И не только внешне, но и по характеру.

Уже в тринадцать лет он был признанным заводилой в компании таких же, как и сам, малолетних правонарушителей, не загудевших до сих пор в тюрьму только ввиду возраста.

Все попытки бабушки вразумить внука, отскакивали, как от стенки горох. Он выслушивал нотации молча, насупив густые брови, и заканчивал разговор фразой:

— Ну, я пошел? — и исчезал из дома. Иногда, на целую неделю.

Бабушка ходила к участковому, плакала и умоляла не быть строгим к её внуку, выросшему сиротой при живой, как она надеялась, матери от которой, по-прежнему, не было ни слуху, ни духу.

Участковый, прекрасно знающий реалии посёлка, советовал любым способом «дотянуть» внука до совершеннолетия и отправить в армию, где ему «вставят мозги на место».

Женщина брела домой, понурив голову, и думала о советах участкового. Не понимая, о чем он говорит. Какая армия? Та, где убили её сына? Отца Тимурчика?

Но, когда встал выбор между службой в рядах вооруженных сил и тюрьмой, она сама провела Тимура на призывной пункт.

К счастью, политика распределения призывников к этому времени претерпела некоторые изменения и юношу не отправили в далёкую холодную Сибирь. Его ждала десантная часть в соседней Молдавии, откуда он вернулся в родной посёлок, спустя два года. * * *

В тесный дом набились дружки «служивого», многие из которых успели «оттянуть срок по-малолетке» и гордо демонстрировали руки и спины, разукрашенные наколками. Приветствовали своего «дружбана» и строили далеко идущие планы по быстрому обогащению путём грабежей и воровства.

В компании юных «бандюков» было несколько девушек, выполнявших строго отведенные им функции по «ублажению и расслаблению» вернувшихся после очередного дела «добытчиков».

К девицам этим отношение сложилось своеобразное. Впрочем, другого они не заслуживали.

При малейшей попытке чему-то воспротивиться, возразить, их избивали и тут же снова укладывали в постель, велев держать ноги раздвинутыми, как можно шире. «Пользовали» девок по очереди, «пускали на круг». Особенно это касалось тех, кто примкнул к банде недавно.

Если какому-то из молодчиков удавалось познакомиться с девушкой и прельстить её побрякушками и тряпками, для начала, уложить в постель самому, а потом и заманить в банду, судьба её была предрешена. Правда, «общественным достоянием» девушка становилась только после того, как успевала надоесть своему «первенькому».

Девушки старались не афишировать свое истинное положение и то, как с ними обращаются. Хвалиться было нечем. Зато можно покрасоваться на танцах в новом платье, посверкать новым колечком или сережками. То, что к этому прибавлялось сверкание синяком на скуле или под глазом — никого не касается! Бьёт — значит любит!

И пусть заткнутся все завистницы! * * *

Когда подельники впервые увидели рядом с Тимуром маленькую, тоненькую, как тростиночка, Валюшу, то не оценили выбор главаря.

Ну а что там ценить? Росточком невеличка. Тощая — соплёй перешибёшь. Жиденькие пепельные волосёнки. Вот разве что глаза: огромные, голубые. Взирающие на мир доверчиво и с испугом.

— И зачем тебе такая? — полюбопытствовал однажды первый после Тимура. — Да её наши пацаны в голодный год пользовать не станут!

— Кто сказал, что я отдам её кому-то? — насупился Тимур. — Это моя бикса! И моей останется!

— Та ты шо?! — удивился кореш, — Как наших баб топтать, первый в очереди! А как свою подставить — накося выкуси?! Не будет такого! Братва дает тебе еще месяц на личное пользование, а потом, как и всех, на круг! — и заулыбался, сверкая вставным передним зубом.

Тимур и сам не мог понять, что с ним происходит. Его словно привязала, словно прилепила к себе эта малявка.

Он начинал думать о ней, едва успевал провести девушку до общежития камвольного комбината.

Не помогало ничего! Ни алкогольные возлияния, которым он начал предаваться все чаще не смотря на мольбы бабушки, в чьем доме продолжал жить. Ни попытка утешиться в постелях «общих» девок, пышногрудых, крепкозадых и густоволосых, готовых ублажить главаря любым способом по первому требованию.

Его непреодолимо тянуло к Валюше.

И он понимал, что объяснение с дружками приближается неотвратимо. Что им не так нужна девушка (своих в достатке), как хочется показать ему, что незаменимых в банде нет! Что если он пойдет «против закона», то и «на перо могут поставить». Причем, не только его, но и девку с бабкой.

Зачем? А для устрашения тех, кому еще может взбрести в голову мысль о том, что он не такой, как все. * * *

— Тебе нужно уехать, — Тимур старался не смотреть Вале в глаза. — Увольняйся и уезжай из города.

— Зачем? — пролепетала девушка. — Я не хочу никуда ехать.

— Так нужно! — упорствовал Тимур. — Ты ведь ничего не знаешь обо мне! И даже не представляешь, что тебя ждет!

— Я не хочу ничего знать, — замотала головой девушка. — Мне достаточно того, что ты меня любишь, а я люблю тебя! И я уверена, что ты не позволишь, чтобы с нами случилось что-то плохое!

— Ты что, совсем дура?! — Тимур крепко сжал руку девушки выше локтя. — Убирайся! Я больше не хочу тебя видеть!

— Я не могу, — на глазах Валюши выступили слёзы. — Мне некуда ехать. И потом — я беременна.

— Только этого не хватало, — пробормотал Халфин, разжимая хватку и понимая, что причиняет боль. — Хорошо. Сегодня оставайся в общаге. Мне нужно подумать, кое с кем переговорить. Собери вещи. Я приду за тобой завтра утром.

Девушка кивнула и скрылась в общежитии.

Тимур шел домой. Единственным человеком, с которым он мог посоветоваться, была его бабушка. Нужно поговорить с нею. Хотя бы поставить в известность, и только после этого начинать действовать. * * *

Отблески пожара Тимур увидел издалека.

Он побежал к дому, где прожил всю жизнь. Хотел ворваться внутрь. Ведь там была его бабушка! Больше ей быть негде!

Но дом полыхал, как свеча, а Тимура крепко держали двое дюжих пожарных, чья машина даже не пыталась погасить огонь на его доме, а поливала землю вокруг, дабы упредить распространение пожара.

Халфин не знал, что стало причиной возгорания. Неисправная старая проводка? Уголёк, выпавший из печи, которую топила бабушка в еще теплые октябрьские ночи? Или поджог?! О последнем думать не хотелось. Но если все вот это было демонстрацией намерений банды, значит, следующая на очереди Валюша!

Поняв, что тело его бабушки погребено под догорающими бревнами, Тимур рванул обратно к общежитию, в котором оставил любимую.

Он оттолкнул в сторону старенькую вахтершу, попытавшуюся воспрепятствовать проникновению в женское общежитие во внеурочное время. Перепрыгивая через ступеньку, взлетел на второй этаж. Рванул на себя дверь комнаты, где жила девушка вместе с четырьмя такими же, как и она, прядильщицами камвольного комбината.

Валюша стояла у открытого чемодана, брошенного на кровать, и складывала в него свой небогатый гардероб.

Она не хотела слушать подружек, которые давно предупреждали, что с Тимуром лучше не связываться. Что эти отношения не доведут до добра. А вот, поди ж ты. Подруги оказались правы. Что там натворил Тимур? Отчего велел ей немедленно покинуть город? Этого девушка не знала.

В два прыжка оказавшись рядом с любимой, Халфин захлопнул крышку чемодана, одной рукой схватил его, не замечая, что из неплотно закрытого вместилища торчит край платья.

— Пошли, — исподлобья посмотрел на девушку, двинулся к выходу.

— До свиданья, девочки, — пробормотала Валюша, чуть ли не бегом последовав за Халфиным.

Они успели запрыгнуть в последний автобус, идущий в центр.

Подтолкнув девушку к окну, Тимур, на лице которого оставались следы гари, сел у прохода, словно огораживая от возможного нападения. Но к счастью, кроме них в автобусе была только одна пара, целовавшаяся на виду у всех и ни на кого не обращающая внимания, да двое мужичков, бывших явно навеселе, и что-то доказывавших друг другу.