Когда луна окрасится в алый

Глава 20. Отравленная река

Императорский дворец гудел. Министры и чиновники носились между зданиями, а в них – по узким коридорам, постоянно спорили, кричали или перешептывались, ругались, обсуждали последние слухи, и все, как один, были испуганы. Нападение ёкаев на столицу, сердце страны, повергло всех в ужас. Не было больше гула голосов на торговых улицах, дети прятались по домам, идзакаи[79] закрыли, и даже юкаку не принимал посетителей. Владельцы опасались, что кто-то из гостей может оказаться демоном в людском обличье, и предпочли на время приостановить работу, чтобы не потерять и юдзё, и клиентов.

Коридоры прислуги и тайные дорожки, которыми Йосинори пользовался и в этот раз, были поистине благословением богов. Еще и суток не прошло после сорванного праздника, а Бюро уже осадили с вопросами и требованиями ответов, почему оммёдзи не смогли защитить всех.

Как будто это было им под силу. Не с тем количеством ёкаев и духов, напавших на Хэйан. Разве могли полсотни оммёдзи, многие из которых только получили свое звание, противостоять сотням, если не тысячам духов, что подчинялись ками?

Этим утром на рассвете Йосинори присутствовал на церемонии прощания с девятью своими братьями и сестрами. Семь из них даже не достигли восемнадцатилетия. Двое лишь месяц как стали полноправными оммёдзи.

И если бы Йосинори сейчас пришлось отвечать на бесполезные, глупые и одинаковые вопросы о том, почему Бюро не смогли предотвратить опасность… Что ж, его спокойствие и без того в последнее время держалось лишь на силе воли и упрямстве, так что встреч с теми, кто мог с легкостью нарушить покой Йосинори, все же следовало избегать любыми способами.

Сёдайбу-но-Ма, или, иными словами, кабинеты министров, были переполнены посетителями. Все, как один, жаждали встретиться с императором. Прислуга, отвечающая за сопровождение гостей к правителю, неустанно кланялась и приносила свои извинения, хотя было неясно, за что именно. За долгое ожидание аудиенции или же за количество людей, собравшихся здесь сегодня.

Йосинори тихо проскочил мимо просителей, избегая слуг и стражников, и вошел в Сейрё-дэн. «Прохладный» зал использовали только летом, фактически он даже не предназначался для приема посетителей, однако именно здесь жаркими днями просители могли увидеть императора и обратиться к нему.

Государь сидел на троне, навалившись на подлокотники, и прикрывал глаза от солнца. Чуть позади него неловко мялся наследный принц, изредка посматривая на отца, но не решался ни заговорить, ни уйти. Появление Йосинори ребенок воспринял с нескрываемым энтузиазмом, первым заметив оммёдзи, о чем тут же громко сообщил скрывающейся в тенях страже и самому императору:

– Такаги-сан!

Император опустил прикрывающую глаза руку тяжело и неохотно. Казалось, что даже это незначительное действие причиняет ему невыносимую боль. Выражение его лица было нечитаемым, однако Йосинори провел слишком много времени подле правителя, чтобы понять, насколько тот зол.

– Да осветит Аматэрасу-сама ваш день, владыка, пусть род ваш правит вечно, – склонившись в низком и почтительном поклоне, произнес Йосинори. Макушкой он чувствовал негодование правителя.

– Встань и объяснись, – холодно произнес император вместо привычного ответного приветствия. – Этим утром Нас посетил твой учитель, и он так и не смог ответить Нам на простой вопрос: что вчера произошло?

– Ёкаи сорвали праздник, мой госпо…

– Скажи что-то, чего Мы не знаем! – рявкнул император, ударяя кулаком по трону. – Только потому, что зал Омима во дворце освящен рукой самой богини-матери Аматэрасу, демоны не смогли туда проникнуть! Мы наслаждались выступлением мико, когда Нам донесли, что в столице и стране хаос. Не вы ли, оммёдзи, должны не допускать подобного? Сначала даймё, теперь еще и демоны!

– От лица всех оммёдзи я прошу прощения за наши ошибки. – Вновь поклонился Йосинори, скрывая досаду. Никто не мог предвидеть произошедшего, но все ожидали, что оммёдзи обязаны предотвратить случившееся.

– Какой прок от извинений?! – вскричал правитель, поднимаясь на ноги и чудом не наступая на полы длинного, расшитого драконами кимоно. – Даймё фактически забрали Нашу власть, министры ежедневно грызут Нас за то, что Мы ничего не предпринимаем, а теперь еще и в столице погибло больше сотни человек из-за демонов! Как извинения могут это исправить?!

Йосинори молча склонил голову, стойко принимая вспышку злости и оскорбления императора. Тот ходил по открытой комнате, словно тигр в клетке, – метался из стороны в сторону и только не рычал от ярости и раздражения.

Стоять под палящим солнцем в черном официальном кимоно, почтительно склонившись, было мучением, но Йосинори терпел неудобства, ожидая, когда же утихнет гнев правителя. Время, по ощущениям, замедлилось, пока все же император не вернулся на трон, после чего небрежно махнул рукой, чтобы оммёдзи выпрямил спину.

– Так как Нобуо-сан уже приходил к Нам с официальными извинениями, то ты, очевидно, пришел с прошением. Говори.

– Я пришел просить у вашего величества императора меч, который символизирует мужество вашего величества и нашей страны. Я молю вас дать на время Кусанаги-но-Цуруги, – опустившись на колени и коснувшись лбом земли, произнес Йосинори, замерев теперь в этой позе.

– Ты слышишь свой вопрос? – вновь вскипел правитель, ударяя ладонями по трону, чтобы хоть так выплеснуть раздражение. – Кусанаги – символ императорской власти, один из трех предметов, которыми одарила своего внука и Нашего великого предка Аматэрасу-омиками, и ты смеешь просить Нас о нем?

– Да, ваше величество, – упрямо согласился Йосинори. – Потому что только этим мечом можно убить бога.

В Сейрё-дэн стало оглушающе тихо. Даже стражники не смели двинуться с места, не уверенные в том, как им следует поступить – взять наглеца под стражу или же позволить и дальше говорить. Тишина затягивалась, но в итоге император произнес:

– Продолжай. Что же случилось, что ты вдруг решил убить бога?

– Один из них повинен в произошедшем, – послушно ответил Йосинори, не вставая. – Я лично видел, как он сотрудничал с демонами и даже погубил другого ками. Дабы не допустить его злодеяний в мире людей вновь, я готов сразиться с богом и убить его.

– Предположим, что ты достаточно силен, чтобы совершить это. Но не вызовут ли твои действия гнева других ками?

– Согласно закону Небес, боги на земле обязаны подчиняться людским правилам. Нападение на Микадо[80] карается смертью.

Император промолчал, только задумчиво погладил остроконечную бородку и внимательно посмотрел на Йосинори. У них была не слишком большая разница в возрасте, чуть менее десяти лет, и чаще всего правитель весьма благосклонно относился к Йосинори. Особенно после того, как оммёдзи спас императора от Тамамо-но-Маэ.

Наследный принц, который так и не покинул зал, неловко переминался с ноги на ногу, глядя то на отца, то на оммёдзи, и не знал, куда себя деть. Но копошение за спиной вывело в итоге императора из раздумий, и он тяжело произнес:

– Мы дадим тебе на время Кусанаги. В знак благодарности за Наше спасение, дабы отомстить за нападение на Нашу столицу и… возможно, твоя победа вернет Нам благосклонность богов, и Мы будет править страной как прежде. Но за меч ты отвечаешь головой, и чтобы с реликвией ничего не случилось, ты свяжешь себя с оружием.

– Да, ваше величество.

Йосинори незаметно перевел дыхание. Он рисковал, когда обращался к императору с подобной просьбой, даже если однажды спас императору жизнь. Кусанаги был мечом, добытым из хвоста восьмиглавого змея Ямато-но-Ороти, сильнейшим оружием в мире людей и священным символом власти и принадлежности императорской семьи к роду самой Аматэрасу-омиками. Так что связать себя с реликвией – это не высокая цена. Да, Йосинори не сможет дать меч в руки никому другому ни на мгновение, даже в целях защиты. Не сможет потерять его, сломать, уничтожить любым способом, а если сделает это, то тотчас умрет. А меч вернется на свое законное место, где Йосинори оставит часть себя: каплю крови, прядь волос, дорогую сердцу вещь.

Но иметь взамен этого возможность уничтожить бога?

Оно того стоило.

Он отомстит Кагасе-о за мать, погибших людей, Генко и предотвратит дальнейшие беды. Даже если в итоге это приведет к его собственной погибели.

Лисы жались друг к другу в попытках согреться и поддержать раненых собратьев. Убумэ и дзасики-вараси ходили между пострадавшими, оказывая им помощь, и постоянно поглядывали на свою госпожу, которая расположилась на энгаве и вместо привычного чая пила уже второй кувшин саке. Генко небрежно отказалась от предложенных закусок и просто осушала чашу за чашей, сосредоточенно глядя в пустоту и размышляя о произошедшем.

Она не смогла спасти бога.

Генко залпом выпила еще одну пиалу и слишком резко поставила ее на чабудай, на который опиралась левой рукой. Взгляд ее задержался на перебинтованном запястье – единственная рана, которую она получила в битве, оказалась банальным растяжением. И от этого Генко злилась еще сильнее.

Мононоке – не такой огромный, как напавший на них в лесу, но более сильный и человечный, потому выглядевший не как голый скелет, а как высокий и тощий мужчина – вытягивал жизненную энергию из ками, помещая ее в лисью жемчужину. Первой реакцией Генко было недоверие, но стоило ей ощутить Хоси-но-Тама, узнать, кому она принадлежала, почувствовать в жемчужине уже имеющуюся силу другого бога…

Уничтожить духа никогда не было так просто, как в тот момент, когда осознание ударило ее, подобно тарану. Вот только это не спасло ками.

Фумайо-ками-сама был довольно мелким божеством, покровительствовал поэзии, которую сочиняли дети. Особой силой он не обладал, но славился добрым характером и легким нравом. И в итоге погиб на руках Генко, обязанностью которой была его защита.

Разумеется, боги не раз тратили свою силу так, что той оставались крупицы, поддерживающие их жизнь, но в итоге мощь всегда возвращалась. Но, отнятая насильно, энергия не могла вернуться обратно ни в каком виде. Стоило ее забрать, как рушилась связь с людьми – те теряли веру в бога, – и восстановить связь не представлялось возможным. Результат всегда был один – смерть.

Генко перевела взгляд на маленькое глиняное блюдце, которое все время стояло рядом. На нем сиротливо лежала Хоси-но-Тама, отнятая у мононоке и сияющая силой двух ками. Фумайо-сама умирал, но упрямо настаивал, чтобы кицунэ забрала его силу себе, только бы это помогло ей сразиться с врагами, которые подбирались все ближе.

Она так этого и не сделала.

Это было бы просто. Расколоть жемчужину, лишь слегка сжав пальцами, и выпустить содержащуюся в ней мощь. А когда та вырвется на свободу – поглотить без остатка, впитать в себя, словно сила всегда принадлежала Генко.

Вот только чем бы тогда она отличалась от тех, кто ради этой силы убивал богов?

Присутствие ками она ощутила задолго до его появления. Генко поспешно спрятала Хоси-но-Тама за отворот своего кимоно, ближе к телу, чтобы никто не ощущал бурлящей силы, и кивнула дзасики-вараси. Ёкай сразу же бросилась в дом, а вышла из него с закусками и еще одной пиалой для саке.