Когда луна окрасится в алый

Никому не стоило знать, чем владела Генко, ни единой душе. А потому и следы своих тяжелых мыслей тоже стоило скрыть.

Прибывший в гости Озему выглядел… уставшим. Он массировал длинными пальцами висок, будто пытался избавиться от головной боли, вот только боги не болели. Так что он явно о чем-то напряженно думал. Генко невольно задалась вопросом: не слишком ли пострадал вчера старый знакомый? Или же его спасла извечная отчужденность? Из года в год Озему игнорировал праздники, предпочитая книги обществу богов. Могло ли быть так, что это и спасло его от нападения?

– Генко-чан, – поклонился в приветствии Озему, неторопливо поднимаясь на энгаву и сочувствующе глядя на раненых лисиц.

– Озему-кун, – вернула поклон Генко и указала на стол. – Присоединись ко мне. Питье в одиночестве никогда не приносило мне радости, а твое присутствие и вовсе избавило от этого сомнительного удовольствия.

Он принял приглашение без вопросов, с благодарностью взял протянутую пиалу. Сливовый привкус саке, одного из самых дорогих видов, которые были у Генко, приятно обжег горло, но также показал, насколько она напряжена. Генко слишком редко подавала этот алкоголь. Обычно распивала его в праздничные дни или когда тоска так сильно вгрызалась в сердце, что хотелось приглушить ее выпивкой. Не напиться до беспамятства, но утешить себя, вспоминая прошлое.

– Как ты? – почтительно спросил Озему, отставляя саке, которое едва попробовал.

Генко промолчала, только недовольно поджала губы и осушила свою чашу. Как она? В ярости, легком отчаянии, страхе, тревоге… Она давно не испытывала такого водоворота эмоций и теперь чувствовала, что одно неверное движение – и ее затянет в трясину, а выбраться она уже не сможет.

– Оммёдзи?.. – попытался еще раз Озему начать разговор.

– О ком из них ты говоришь? Если про девчонку Сайто, то она отделалась парой царапин да выплеснутой злобой – смогла убить четырех они. Двоих в лесу и еще парочку на окраине Сиракавы. Ее силы заметно возросли с тех пор, как она оказалась в деревне.

– А Йосинори-сан?

Генко не смогла подавить реакцию, что точно заметил Озему. Она отказывалась думать о Йосинори, потому что мысли о нем сразу же начинали заполонять разум, вытесняя остальное. Тревога и волнение охватывали ее без остатка, стоило только подумать об этом глупом оммёдзи, так что она предпочитала просто избегать мыслей о нем. Все ли с ним в порядке? Он не пострадал? Сиракава была в полутора днях пути от Хэйана, но Джуничи ощутил развернувшуюся там схватку даже здесь.

– Уверен, с ним все хорошо, – примирительно произнес Озему. – Главное, что ты не пострадала и в итоге вернулась к нам.

– Ты все видел? – Признаться, она была удивлена. Отчего-то Генко думала, что Озему скрывался на вершине своей горы, опасаясь за собственную жизнь. И она бы поняла это его решение, но если он наблюдал…

– Сложно было устоять, – покачал головой он, виновато опустив голову. Будто бы стыдился своего любопытства.

Какое-то время понаблюдав за Озему, Генко вновь налила себе саке и осушила чашу. Образовавшаяся тишина позволяла ей снова и снова воспроизводить в памяти произошедшую битву, изредка мысленно возвращаясь к Йосинори только для того, чтобы снова запретить себе о нем думать.

– Как ты считаешь, Генко-чан… – начал Озему, привлекая к себе внимание, за что она была ему благодарна. – С нами обошлись справедливо?

Она замерла, так и не налив себе новую порцию саке, а после и вовсе поставила кувшин обратно на стол и требовательно посмотрела на Озему.

– Что ты имеешь в виду?

– Я размышлял о том, что погибший вчера бог встретил несправедливую смерть, – пояснил Озему, разглаживая свое весьма простое, но добротно сделанное кимоно. – Он не вершил зла, никому не вредил, но его убили, словно нет других богов, которые уж точно заслуживают смерти. Ему просто не повезло оказаться именно здесь. Выбери он любую другую деревню или же город, остался бы жив.

– Ты винишь Фумайо-сама в его выборе? Потому что виноваты в этом только демоны, которые напали на богов.

– В тебе говорит саке, а не здравый смысл. Ты ведь понимаешь, что я не это подразумевал.

– Тогда выражайся яснее.

– Ты никогда не думала, что во всех этих нападениях на ками есть смысл? Что ты просто однобоко рассматриваешь ситуацию?

Генко моргнула один раз, второй, но так и не поняла, что ей пытался сказать Озему. Он… защищал тех, кто был виновен в смерти богов и кицунэ и сеял хаос среди людей? Как мог он говорить о том, что в этих жестоких поступках есть смысл?

– Озему-кун, ты себя слышишь? Ты хоть понимаешь?..

– Да! – поспешно, резко и слишком пылко воскликнул Озему, внимательно и требовательно глядя на нее. – Я полностью осознаю то, что говорю. Но Генко, разве ты не видишь, что они делают? Они свергают власть, чтобы добиться лучшей жизни для нас, тех, кто оказался на самой окраине нашего мира: ками и ёкаев.

– Они просто убивают других богов, – зло припечатала Генко, едва не рыча.

– Они пытаются сделать мир более справедливым! – отмахнулся речной бог с той убежденностью, которая присуща всем, кто уверовал в подходящую им истину. – Разве Инари-сама поступила справедливо, когда изгнала тебя? Несколько убитых тобой людей в противовес всем, кто умирал от голода, когда твоя богиня была не в духе. А я? Презираемый лишь за то, что моя бабка оказалась человеком! Ватацуми-сама отказался выдавать за меня свою дочь из-за этого! Разве это справедливо?

– Даже не знала, что Кагасе-о так хорошо умеет говорить, раз ты решил последовать за ним!

– Ответь, Генко, почему ты до сих пор так привязана к Инари-омиками? Почему все еще предана ей? Разве все годы изгнания и молчания с ее стороны не охладили твое чувство долга?

Так вот что он о ней думал? Что все испытываемое Генко к Инари было лишь чувством долга? Почитание, уважение, обожание – даже этого было недостаточно, чтобы описать всю глубину ее отношения к богине.

– Ты знаешь, кто я, Озему-кун? – низким и несколько угрожающим тоном спросила Генко. – Я была первой кицунэ. Я родилась лисой, черной, как беззвездная ночь, первой среди семи щенков, и тут же была отброшена собственной матерью вместе с младшей, последней и белой как снег, Бьякко. Над нами сжалилась только Инари-сама: забрала нас и вырастила, дала нам возможность стать кицунэ, а после возвысила до личных помощниц. Мои чувства к богине не долг, а любовь дочери, которая не знала иной матери. А ты своими словами пытаешься убедить меня, что я должна отказаться от Инари-сама только потому, что была на время забыта?

Озему молчал и только внимательно смотрел на разозленную Генко. Что-то в его взгляде было иное, опасное и настораживающее.

Генко напряглась, готовая в случае необходимости вступить в бой, защищать себя и честь своей богини, но какая-то часть ее жаждала, чтобы разговор разрешил это недоразумение.

– Это твоя причина? Разве достойная цель не выше семейных уз?

Словно перед ней был другой человек. Холодный, расчетливый и равнодушный. Озему упрямо поджал губы и вскинул подбородок, готовый спорить, доказывать свою точку зрения, настаивать на ней.

– Ты правда считаешь, что цель тех, кто убивает ками, достойная?

– Посуди сама: боги упиваются своей властью. Но только старшие, наиболее старые и известные из них. Больше почитания, больше веры, больше подношений, а результат один – они получают всё, а мелкие боги, как я, каким был Фумайо-сама, довольствуются объедками.

– Так что это? Зависть?

– Возможно. Но главное – жажда справедливости! Разве не был бы идеальным мир, где все боги равны? Никто не отброшен в сторону, всех почитают в равной степени, и уважение между богами равное. Нет униженных, нет тех, чьи последователи переметнулись к другому ками, из-за чего они медленно умирают в муках, лишенные молитв. Нет оскорблений, нет недопонимания. Все было бы прекрасно.

– Это невозможно, – покачала головой Генко, еще пытаясь переубедить Озему, указать ему на ошибочность мыслей. Но даже она не могла спорить с тем, что в мире богов правила твердая иерархия, вершины которой достичь невозможно, если ты не рождался там.

– Только потому, что никто этого еще не делал, не означает, что это невозможно, – возразил Озему, твердо глядя на упирающуюся Генко. – Просто увидь этот мир. Где ты не привязана к этой земле без возможности покинуть ее, не разлучена с сестрой, не отказываешь себе в радости жить с тем, кто тебе дорог.

Звуки исчезли. Растворились так, словно их никогда не существовало, а осталась лишь необъятная тьма и пустота. Все вдруг встало на место, будто улеглись круги на воде и спрятанное в глубине открылось смотрящему. Она была такой глупой и наивной.

– Я никогда не говорила тебе о том, что меня привязали к Сиракаве.

– Да, как и не говорила о том, что тебе интересен молодой оммёдзи, – кивнул Озему, немного склонив голову. – Но я наблюдал за тобой и замечал все! Твои желания, страхи и надежды. Я помню твои страдания, когда люди убили твоего возлюбленного. Я видел, насколько ты расстроена тем, что твоя богиня забыла о тебе. Я знаю, что Йосинори-сан для тебя не просто знакомый, с которым ты нашла общий язык, а кое-кто важный. И ты можешь иметь все это! Спокойно мстить, видеться с желанными тебе ками и ёкаями, быть с тем, кто тебе дорог. Просто сделай правильный выбор.

Перед ней действительно было другое существо. Не тот неуверенный и расстроенный бог, который пришел к ней в гости, а кто-то другой, кого она прежде не знала, не видела или же не желала замечать.

Озему сейчас был шире в плечах, более не пытаясь казаться меньше и безобиднее. Не отводил взгляд, боясь смотреть собеседнику в глаза. Даже речь его изменилась: стала уверенной, в каждом слове сквозила убежденность, он говорил пылко и страстно, так что его словами невозможно было не проникнуться.

– Это не Кагасе-о решил свергнуть богов. Ты все организовал, – прошептала Генко. – Ему бы не хватило терпения, но ты…

Лисы вокруг зарычали, вскочив на лапы. Дзасики-вараси и убумэ были готовы в любой момент ринуться защищать свою госпожу. Даже духи, маленькие и практически бессильные на фоне остальных, выглянули из-под крыши дома и скалили свои крохотные зубы на гостя, которого еще месяц назад с радостью привечали.

Озему спрятал руки в рукава кимоно и внимательно, но главное – весьма спокойно осмотрел всех, кто готовился выступить против него в случае необходимости. Он мягко улыбнулся, и раньше бы эта улыбка подарила покой, однако теперь только насторожила, и он медленно поднялся с дзабутона.

– Обдумай мое предложение, Генко-чан. Скоро пройдет Хякки яко[81], я буду ждать твоего ответа не позднее этого дня.

Он растворился в воздухе, оставив после себя запах лотосов, бегущей реки с плывущей по ней листвой и опасности.

Чаша в руке Генко раскололась, когда она крепко сжала ее, так что осколки с остатками саке осыпались вниз и испортили ярко-синее, расшитое журавлями кимоно. Присоединиться к ним? Тем, кто убивал кицунэ ради их Хоси-но-Тама, чтобы украсть силу богов? Сотрудничать с теми, кто нападал на нее, потому что им была нужна и ее жемчужина?