Москва и мертвичи

– У нас стройка толком не началась, вот только начали вешать… Потом, значит, один из таджиков у нас вышел ночью на улицу и не вернулся. Наутро обнаружили его мертвым в двух шагах от бытовки. Никаких видимых повреждений, но лицо… – Михаил поморщился, – короче, врачи сказали, что это инфаркт. Но парнишка-то совсем молодой. Ну и гримаса у него такая была, знаете. Как от ужаса…

Он продемонстрировал нам фото с телефона. Я не подал виду, но предсмертная гримаса паренька сразу въелась мне в память, эти остекленелые глаза и разинутый в беззвучном крике рот еще долго преследовали меня.

– Вы не подумайте, я вынужден такую дрянь хранить. Для начальства. Все несчастные случаи документируются. В общем так, о-хо-хо… Потом бегство пошло. Первым исчез Тоджибек. Только приехал в Москву первый раз. Ищи-свищи теперь. Ну и другие побежали. Уже человек двадцать сбежало.

– Как, говорите, звали первого?

– Тоджибек.

– Данные на него какие-то есть?

– Все, что есть, скину. Куда вам?

Агафья дала номер телефона.

– А как второй умер?

– О-о-о. А вот это вообще загадка. Я не удивлюсь, если это убийство. Как раз после него человек пятнадцать убежало.

Игнатова подняла бровь.

– Пойдемте, я вам покажу.

Он повел нас к краю котлована. Последние дни шли дожди, они размыли землю вокруг ямы в противное коричневое месиво цвета печенки, мерзкого цвета московских строек. Наши ботинки чавкали в сырой каше, покрываясь коричневыми пятнами. Я мысленно похоронил новую пару, а вот Агафью, что топала в черных гриндерах, кажется, ничего не смущало.

– Вот, смотрите, где выпуски арматуры, да?

Ближайший заржавевший пучок металлических штырей высотой в человеческий рост торчал из земли метрах в трех от края котлована. Михаил указал на второй ряд арматуры, еще дальше первого.

– Пятый выпуск справа. Даже кровь еще не вся смылась, видите красное? То есть я не понимаю, как он мог так упасть туда. Даже разбежавшись, вряд ли туда допрыгнешь. Такое ощущение, что его кто-то поднял, раскачал и сбросил с большой высоты. Но тут неоткуда, понимаете? Техники на площадке нет, рядом никаких кранов нет, ничего. Никто ничего не слышал. Во всяком случае, клянутся в этом.

Он продемонстрировал нам еще одно нелицеприятное фото. Багровые штыри торчали из груди человека на добрый метр. Руки и ноги жертвы неестественно висели, как у тряпичной куклы.

– А судмедэксперты что говорят?

– Разводят руками. Говорят, сам упал. Не нашли никаких следов чужих рук на запястьях. Следы только его на краю обнаружили. Земля, правда, вся размыта, сами видите…

– Перешлите нам, пожалуйста, информацию и по всем сбежавшим после смерти второго рабочего.

– Вот это что? – указала вдруг Агафья куда-то в угол фото.

Михаил приблизил и пожал плечами, продемонстрировав нам то, что выглядело как запачканная бежевая тряпка.

– Там рядом валялось. Похоже было на неоконченную пряжу. Только знаете, работа грубая такая, все нитки порваны, перепутаны. Забрали ее как вещдок.

– Михаил, мы вас оставим, пойдем пообщаемся с батюшкой, – прервал я разговор, понимая, что больше информации мы вряд ли получим.

Пока я дошлепал до отца Евлампия, низы моих штанин покрылись коричневой жижей. Батюшка, словно не обращая на нас внимания, продолжал обходить котлован, мерно покачивая кадилом и бормоча что-то под нос. Подол его рясы уже покрылся глиняной коркой.

– Отец Евлампий! Отец Евлампий, здравствуйте.

Священник, не обращая внимания на мои возгласы, продолжал двигаться вдоль края ямы, бормоча под нос.

– Батюшка! – я тронул его за плечо.

Тот остановился, а потом медленно развернулся. Судя по виду, ему было уже лет за шестьдесят, светлые голубые глаза уже немного «поплыли», а лицо было испещрено глубокими морщинами. На крючковатом носу виднелся след от глубокого шрама. Он прищурился, тонкие губы искривились:

– Министерские.

– Здравствуйте. Да, хотели вот с вами обсудить, удалось ли что-то найти и… э-э-э… межминистерское взаимодействие, если так можно выразиться.

– Противник наш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Гласом моим ко Господу воззвах, гласом моим к Богу, и внят ми. Молю Господа нашего о снивержении бесов земли сей во бездны адовы, – внезапно затараторил Евлампий, осеняя себя и нас крестом.

– Батюшка, вы почувствовали что-то? Тварей, потустороннее? Простите, не знаю, как у вас это в церкви работает… – спросила подошедшая Агафья.

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, огради мя святыми Твоими ангелами и молитвами Всепречистыя Владычицы нашея Богородицы, силою Честнаго и Животворящаго Креста, святаго архистратига Божия Михаила и прочих Небесных сил безплотных, помоги мне, недостойному рабу твоему, избави мя от всех навет вражиих, от всякаго колдовства, волшебства, чародейства и от лукавых человек, да не возмогут они причинить мне некоего зла. Господи, отврати и удали всякия злыя нечестия, действуемые по наущению диавола. Яко Твое есть Царство и Сила, и Слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Ты! В тебе недоброе вижу! – он вдруг резко ткнул в грудь Агафью костлявым пальцем.

Та изумленно уставилась в ответ.

– С бесами сношения имеете! Во грехе живете!

– Отец, но мы же, как вы, людей защищаем…

– Знать ничего не хочу. Ступайте!.. Огради мя святыми Твоими ангелами и молитвами святаго Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна; святаго Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; священномученика Киприана и мученицы Иустины; святителя Николая архиепископа Мир Ликийских, чудотворца; святителя Льва епископа Катанскаго… – он начал поворачиваться.

– Евлампий! Вы нашли что-то? – крикнул я ему в спину.

Ответом было лишь удаляющееся бормотание да покачивание кадила.

Мы попрощались с Михаилом и покинули стройплощадку. Сев в машину, я потер виски.

– Дурдом! И что теперь я Филатову скажу?

Агафья задумчиво закурила в окно. Меня обычно бесило, когда курят в моей машине, но я почему-то промолчал.

– Что он имел в виду, говоря про недоброе?

– А я откуда знаю. У него спроси. По-моему, у него с башкой проблемы.

Мы помолчали.

– Думаешь, тут может быть замешана нечисть? – поинтересовалась она.

– Я бы не исключал и обычного убийства. Убийца или убийцы могли и сбежать в числе этих испугавшихся. Правда, с инфарктом и рассказами рабочих странная история получается… Но какой мотив? А так, больше похоже на чертовщину, да. Особенно как его на прутья закинули.

Игнатова покопалась в смартфоне.

– Ну что, сбежавших уже пару дней ищет полиция, ориентировки у всех отделов есть. А мы чем займемся?

Я задумался.

– По-хорошему надо изучить имеющуюся информацию о наших беглецах. Что там Михаил пришлет. Потом запросить у следаков, что они на площадке нарыли, это по твоей теме. А вообще… Знаешь, у меня есть идейка. Надо проверить одно злачное место. Готовься промочить горлышко.

Особенность вторая: по бордюрам не ходить

Впрочем, власть посылает противоречивые сигналы. Вот история с заменой бордюров, что так бесит многих москвичей. А знаете, из чего эти бордюры старые-то сделаны? Особенно в центре, если совсем точно, в старинных переулках, которые не затронула реконструкция?

Любителям истории и москвоведам известно, как большевики после революции покуролесили с кладбищами. Например, половина Кутузовского напротив Сити стоит на бывших могилах. Культурным перезахоронением никто не занимался, кости экскаватором – вон, плиты, памятники – на дело. Детишки еще долго потом кости во дворах находили, играясь, даже при Хрущеве. А надгробья – мраморные, гранитные – пошли в строительство.

Вот еще одна байка про Москву, задокументированная в новостях, впрочем, обратили на это известие внимание немногие. Когда лет десять назад реконструировали набережную у Театра Эстрады, обнаружилось, что его ступени сделаны из надгробного памятника. Шутники великие, конечно, красные были: поколения советских и постсоветских людей ходили похихикать на Хазанова с Петросяном буквально по могиле – на вход и на выход.

Короче, думаю вы поняли, к чему я веду. Множество старых бордюров в центре сделаны из надгробных камней. Со всеми вытекающими. Я иногда вижу, как люди идут, а снизу им вслед со стороны дороги бледные призрачные руки тянутся. Иногда добираются до зазевавшихся и сбрасывают под автомобили. Или за колеса цепляются – и машина внезапно вылетает на встречку, летальный исход. У нас почему смертность раньше такая была на дорогах в городе? Думаю, от этого все. Потом ненавистную москвичам бордюризацию устроили – и вроде хотя бы в центре намного спокойней стало.

Особенно стремно, когда дети играют и по краешку бордюра идут-балансируют. Я их всегда пытаюсь увести, если они одни, или родителям замечание сделать, что дорога не место для игр. И совсем не по тем причинам, по которым они думают.

В общем, по бордюрам не ходить. На старых улицах без собянинской плитки на бордюры приучил себя не наступать, да и близко не приближаться. Все по правой стороне тротуара, а если надо перейти – десять раз посмотрю по сторонам, нет ли машины, и быстро перепрыгну. Да и на новых улицах надо настороже быть, и не только в Москве. Недавно видел видео из провинции, где нерадивый подрядчик разбитыми могильными плитами дорогу укрепил. Вскрылось натурально по осколкам памятных фотографий.

Конечно, это не только к бордюрам относится. Много, много еще сюрпризов ждет москвоведов. Камни с могил использовались в метро (даю наводку: просто сравните списки старых станций и станций, где были аварии или теракты), в облицовке зданий (лучше не подходить к цоколям сталинок на Тверской), на ступенях и лестничных клетках старых домов (там еще часто падают и ноги, а то и шеи ломают) и т. д. Я даже пару раз письма присылал специалистам, но кто будет верить анонимкам и ковырять здания до официального городского ремонта?

Так и ходит весь город по кладбищам, не подозревая, ЧТО под ногами. А про противоречивые сигналы властей у меня даже конспирологическая теория есть. Как-нибудь напишу поподробней.

* * *

Мерцали и отражались на лице и в бутылочном стекле

Рассыпаны по асфальту бриллианты на Садовом кольце

И мне не нужны часы, чтобы понять, когда соседи наконец уснут

Захлебываясь, шумит оркестр наших с тобой горящих труб

– «Хлебозавод»? Серьезно, ты притащил меня на «Хлебозавод»? – Агафья пыталась перекричать выступающую группу: двух девчонок с клавишами и гитарой. – То есть наш убийца продает крафтовое пиво? А может, комиксы? Шмотки для модных школьников? Может, он… у-у-у… не могу представить этот ужас… бариста?

Она сделала испуганное лицо и сдавленно захихикала.

– «Хлебозавод» мы уже прошли, это «Флакон». Просто заткнись и иди за мной, ваганыч.

«Хлебозавод» и «Флакон», два сросшихся креативных кластера Москвы, выросшие из бывшей промзоны, где французы разливали в хрусталь духи, а советские пекари выдавали в лучшие годы сто девяносто тонн хлеба в день, ежедневно привлекали модников, хипстеров, неформалов и субкультурщиков со всего города. Секонд-хенды, студии красоты, крафтовые пабы, китайские и бразильские рестораны, офисы СМИ, магазины велосипедов, одежда для готов и анимешников, комиксы и бутики с мерчем от известных реперов – всего здесь было в достатке, я и сам любил прийти сюда потусить в свою «мирскую» жизнь до инициации. А еще тут была одна особенная рюмочная.