Иисус: История просветления

Внезапно взор старухи сделался ясным и пристальным. Юноша насторожился, но тут старуха промолвила:

— Богу не нужна помощь, чтобы обратить грешных от злых путей.

— Потому что их множество? — спросил Иисус.

Женщина покачала головой.

— Потому что Завет не здесь. — Она кивнула в сторону огромных дубовых дверей святилища. — Господь узнает праведных, читая в сердцах. Среди целого мира он избрал Ноя. Среди падшего Содома он избрал Лота. Праведные сияют собственным светом. Скоро он изберет еще кого-то.

Иисус поглядел на руки женщины, которые, не зная отдыха, сплетали венок из цветов — тех диких розовых цветов, что в изобилии растут на склонах оврагов вокруг города.

— Разве достаточно быть праведным? — тихо спросил он.

— А как же? Злые всегда одолевают числом. Не важно, сколько агнцев рождается по весне; волков, чтобы их пожрать, всегда будет больше.

Старуха вновь забормотала что-то нараспев. Иисус прислушался.

— Я нарцисс Саронский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами[2].

Она закончила плести венок и неожиданно водрузила его на волосы Иисуса. Венок оказался слишком мал и съехал набок. Старуха хихикнула, и смешок, как часто бывает с пожилыми людьми, прозвучал почти по-детски.

— Тебе идет. Словно венец.

Когда двадцать три члена суда собрались в зале, Иуда поклонился вместе с остальными просителями. Члены Синедриона выглядели весьма величественно, благодаря в том числе высоким черным головным уборам и золотым пряжкам на одеждах. Но Иуда, в отличие от зелотов, не впадал в ярость при виде этого великолепия. И вообще, как становятся судьями? Уж явно не Божьей волей, в этом Иуда был уверен.

В детстве в Иерусалиме он познакомился с другом своего отца Симеоном, которому недоставало хитрости зарабатывать деньги. Все жалели и самого Симеона, и его жену, которая потеряла двоих сыновей, ибо не смогла их выкормить. За спинами шептались насчет проклятия, но отец Иуды как-то отвел сына в сторонку и объяснил, в чем истинная причина.

«Она голодала, а еще, возможно, отравилась. Симеон-то, когда никто не видит, таскает дурную муку, с долгоносиками и один Бог знает чем еще. Грязь, пыль... Другой им все равно не купить».

Чем сильнее страдал Симеон, тем чаще он обращался к Торе. Он сделался одержимым стремлением угадать желания Бога: ведь кто, кроме Бога, мог обречь Симеона на нищету, а отца Иуды — на достаток? В третьей книге Торы, Левит, более шести сотен заповедей, соблюдать которые значит вести праведную жизнь. Симеон наполовину ослеп, читая Писание изо дня в день и по ночам — далеко за полночь Иуда улавливал в воздухе аромат свечного воска.

Пусть Иуда был мальчишкой, а Симеон — взрослым мужчиной, мальчик жалел Симеона. Божьи заповеди — ловушка для простецов, и лишь глупец отважится сунуться в эту ловушку. И вдруг того же самого Симеона, который «случайно» заглядывал к ним в дом всякий раз, когда на столе появлялся суп, стали считать мудрецом. Бедняки, у которых не хватало средств обратиться к жрецу, приходили к Симеону. Он толковал Закон и решал самые запутанные споры. Если иудей купит лошадь, зная, что прежде она принадлежала римлянину, будет ли таковая лошадь нечистой? Если иудей съест свинину, чудом попавшую в еду без его ведома, насколько велик его грех?

Некоторое время спустя скромные подношения селян наконец-то позволили жене Симеона выкормить ребенка. Потом она появилась на людях в новом платке. Соседи не верили своим глазам, но иудеи почитают знание пуще даже Бога (так поведал Иуде отец), тем более если сами они — люди несведущие.

И вот он, судья Симеон, шагает по залу с прочими членами Синедриона. Он стал человеком, которому Иуда и ему подобные должны кланяться. Симеон сел, и его взгляд на мгновение встретился со взглядом Иуды. Постиг ли он истину? Осознал ли, что именно его Иуда уколет отравленным шипом?

— Я тут.

Иуда настолько погрузился в свои мысли, что не заметил подошедшего Иисуса. Юноша держал в руках клетку с птицами.

— Ты готов?

— На все милость Божья, — ответил Иисус.

Не лучший ответ, но ничего не поделаешь. Первые просители уже приблизились к судьям и, размахивая руками, принялись изливать свои скорби. Иуда взял Иисуса за руку и повлек вперед, громко взывая к справедливости и воздевая над головой клетку с горлицами.

— Помогите мне, добрые господа! Меня обманули! Моя жертва нечиста!

Иуда скулил, словно побитый крестьянин, и наперебой кланялся судьям. Толпа жалобщиков не желала раздаваться перед ним, но он распихивал людей локтями, настойчиво лез к судьям, закатывал глаза; в уголках его губ выступила пена.

— Глядите, люди! Мне продали больных птиц, заразных! Мой ребенок пошел язвами, едва дотронулся до них!

Жалобщики шарахнулись в стороны. Храмовые стражи находились слишком далеко, чтобы остановить Иуду. Он оказался рядом с судьями. Те, впрочем, сохраняли спокойствие: со скучающим видом грызли сушеные смоквы и маслины, вынося приговоры по повседневным делам, какие им приходилось разбирать каждый день.

Следуя за Иудой, Иисус понял, что его товарищ верно предугадал ход событий. Он подобрался так близко, что судьям пришлось обратить на него внимание. И тут Иуда извлек из складок отравленный шип и вонзил в шею Симеону. Судья, который о чем-то шептался с соседом и нарочито морщил нос, показывая, сколь неприятна ему вонь, исходящая от простолюдинов, едва ли ощутил укол. Зато страж, стоявший позади, заметил быстрое движение Иуды.

— Эй! — воскликнул он, норовя схватить Иуду за ворот. Другие стражи кинулись ему на подмогу. Иуда позволил себя задержать, а Иисуса оттолкнул и завопил на весь зал:

— Мерзавцы! Бог не попустит покарать невинного!

Симеон пожал плечами и пододвинул поближе чашу с маслинами, но вдруг покачнулся. Просители зашумели, кое-кто засмеялся, задние надавливали на передних, побуждая тех занять место, освобожденное Иудой.

Иуда дождался, пока шея Симеона разбухла, а кожа приобрела лиловый оттенок, и вскричал:

— Да свершится моя месть, о Израиль!

Иуда рассчитал превосходно: Симеон тщетно старался вдохнуть, его язык вывалился наружу, он издавал такие звуки, будто его душили удавкой, а потом повалился на пол и весь задергался. Толпа замерла.

Всеобщее оцепенение нарушил мужчина, чье лицо скрывал надвинутый на глаза колпак. Прежде чем кто-либо успел помешать ему, он подскочил к Симеону и наклонился над распростертым телом. Вероятно, его приняли за чудесным образом оказавшегося в храме целителя. Неожиданно кто-кто крикнул:

— Нож!

Человек в колпаке взмахнул ножом — тот стало отлично видно — и вонзил лезвие в грудь Симеону. Из раны хлынула кровь, запятнав одежду убийцы. Он поскользнулся, чуть было не упал, однако все произошло настолько быстро, что никто не успел его схватить. Убийца что-то пробормотал (позднее стали рассказывать, что он произнес пророчество из книги пророка Исайи: «И жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого»[3]).

Наконец кому-то удалось сорвать с головы убийцы колпак, и Иуда побледнел.

— Это они! — воскликнул он. — Бежим!

На Иисуса Иуда не оглядывался, а если бы оглянулся, то увидел, что лицо юноши такое же бледное, как его собственное. Оба узнали одного из тех молодых зелотов, что скрывались в пещере. Значит, повстанцы не поверили Иуде и послали своего человека — следить за ним и исполнить задание, если он не справится.

Поскольку ложное чудо предшествовало убийству, толпа обратилась против Иуды. Раздались вопли: «Изменник! Кощун!» Впрочем, Иуда догадывался, что подобное может произойти: они с Иисусом почти добрались до дверей, когда им бросились наперерез.

— Давай, давай! — кричал он.

Какой-то мужчина схватил было Иисуса, но юноша высвободился, оставив в руках незнакомца накидку.

Им повезло — наружу они выскочили из тех дверей, что выходили на улицу, а не во внутренний двор, где уже собралось множество негодующих иудеев. На бегу Иуда яростно срывал с себя все, что могло выдать в нем человека, побывавшего на поклонении в храме, — амулеты, головную повязку, серьги; Иисус слегка замешкался.

— В чем дело? Не глупи! — Иуда ухватился за тонкую цепочку на шее Иисуса. Цепочка разорвалась, серебряная мезуза полетела наземь. Иисус нагнулся было за нею, однако Иуда не позволил ему поднять футляр с пергаментом. — Некогда! Бежим!

Задержка оказалась роковой. На улицу высыпали храмовые стражи. Завидев беглецов, они кинулись в погоню, призывая горожан на помощь. Правда, никто к ним не прислушался, а скучавшие неподалеку римляне засмеялись и заулюлюкали, будто подбадривая бегущих.

Иуда затащил Иисуса в узкий переулок, заставленный тележками купцов; это должно задержать преследователей, но вот ворота в дальнем конце переулка оказались запертыми. Иуда долго и безуспешно пытался выдвинуть ржавый железный засов, велел Иисусу помогать, но тот не подчинился — просто молча стоял в стороне и смотрел.

— И что? По-твоему, Бог хочет нашей смерти? — раздраженно воскликнул Иуда.

Тут открылась дверь одного из домов, и показалась женщина. Сейчас она заметит беглецов, завопит от ужаса и кинется обратно... Храмовая стража уже бежала по переулку, оглашая воздух проклятиями тем купцам, чьи повозки преграждали им путь.

Женщина сразу все поняла, но, вместо того чтобы спрятаться, молча указала на свой дом. Выбирать не приходилось. Иуда с Иисусом юркнули во двор, а женщина заперла за ними дверь на засов.

— Быстро они не справятся, — произнесла она на удивление ровным голосом. — Думаю, у нас получилось.

У нас? Расспрашивать не было времени. Иуда кивнул, и женщина провела их через двор и дом к лазейке, темной и такой узкой, что через нее едва ли мог протиснуться взрослый. Все трое очутились в непроглядном мраке. Наверное, подумалось Иуде, лаз контрабандистов.

Так или иначе, проход был чрезвычайно узок. А перед тем как он уперся в улицу — впереди мелькнул солнечный свет, — слева в стене приоткрылась дверца: иначе ее было не разглядеть, она сливалась со стеной. Женщина махнула рукой; дверные петли противно заскрипели.

Трое беглецов очутились в крохотном душном помещении. Дверь захлопнулась; мгновение спустя снаружи донеслись натужное пыхтение и цокот о камень железных заклепок в подошвах солдатских сандалий. Постепенно шум стих.

— Подождем немножко, — прошептала женщина. — Они хитрые.

И точно: вскоре вновь послышалось пыхтение. Преследователи разделились на случай, если беглецы где-то спрятались и неосторожно вылезут из укрытия. Но вот все стихло; женщина приотворила дверцу и выглянула наружу.

Иисус взял ее руки в свои, принялся благодарить, однако женщина высвободилась.

— Оставь слова при себе. Мне нужно уйти с вами.

— Почему? — спросил юноша.

Иуда понял почему, стоило их спасительнице приподнять платок. Это оказалась старшая из блудниц, которых он разглядывал утром, та самая, которой будто бы шестнадцать. Иуда не поверил купцу — и оказался прав.

— Хорошо, идем, — согласился он. Сейчас не время выяснять, почему она решила сбежать от купца. Да и задворки Иерусалима ей наверняка известны намного лучше, чем любому воину храмовой стражи.