Иисус: История просветления

Не назвавшая своего имени «святая женщина» повернулась к Иисусу.

— А ты что скажешь? — справилась она. — Согласен ли ты путешествовать с блудницей?

Юноша кивнул; этого оказалось достаточно. Женщина повела их обратно, в переулок с запертыми воротами, достала ключ, беглецы сняли засов и двинулись прочь, подальше от храма.

Иуда наконец успокоился, возбуждение уже не заставляло сердце бешено колотиться. Они шли по улочке, вдоль которой выстроились загородки и загоны для животных. Овцы и козы топтались в своих закутках, не обращая на людей ни малейшего внимания. Иуда оглянулся на Иисуса, замыкавшего цепочку. Юноша не сказал ни слова с тех пор, как они двинулись в путь, и подчеркнуто не замечал блудницу. Интересно, это благочестие праведника или мнимое безразличие того, кто замышляет предательство?

Между тем Иисус мыслями постоянно возвращался к серебряной мезузе, которую Иуда не позволил ему поднять. Юноша оплакивал потерю. Мицва — веление Закона — требовала, чтобы на косяке дома каждого праведного семейства висела мезуза. А среди работников, бродивших от поселения к поселению, в последнее время распространилась привычка носить «благословение Господне» с собой всюду, куда бы ни заводила дорога. И вот Иисус потерял мезузу...

Иуда наверняка посмеялся бы над подобными суевериями, и потому Иисус не стал ничего говорить товарищу. Да и заслуживает ли он благословения? Судья убит, кровь из его груди била фонтаном. Зелоты убедились, что пригрели двух отступников, и теперь станут на них охотиться. Впрочем, все это по-настоящему нисколько не беспокоило Иисуса. Он представлял себе мезузу и тщательно сложенный внутри кусочек пергамента со словами молитвы. Шагая за «святой женщиной», юноша повторял про себя одни и те же слова: «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть»[4].

Иного утешения ему не осталось.