Король-паук

Сам Людовик с гордостью и волнением ожидал сегодняшнего события, не испытывая ни малейших опасений или сомнений, свойственных людям более взрослым и опытным. По поводу невесты с ним никто не советовался, что он счёл вполне естественным, поскольку и сам понимал, что ещё мало смыслит в международной политике. Однако он уже успел увидеть шотландскую принцессу и очень обрадовался, что политики выбрали именно её.

Долг каждого принца — жениться на бесформенных рябых дурочках, и Людовик осуждал тех, кто против этого возражал. Маргарита же была стройна и изящна, у неё был пухлый подвижный ротик, а кожа, судя по виду, должна быть мягкой и нежной, такой, как он и представлял себе кожу молодой девушки в своих мечтах.

Король Яков прислал ему в качестве свадебного подарка шпагу с большим рубином в эфесе. Людовик надел её вечером накануне свадьбы и пришёл к отцу.

— Ха, ха! Жених уже демонстрирует своё острое оружие! Тебе бы лучше распускать хвост перед своей невестой, хвастунишка!

Выражаясь достаточно прозрачно, так, чтобы, как полагал юный принц, смысл достаточно легко дошёл до сознания более взрослого человека, Людовик произнёс:

— Мой король и господин, я хочу поговорить с вами, как мужчина с мужчиной.

Король уже немного выпил и намеревался провести вечер в Альбуа с одной из гостиничных шлюх.

— Так, значит, ты хочешь узнать, как должен вести себя жених? Значит, твои учителя тебя ничему не научили? Хотя конечно. Брат Жан и сам ничего не смыслит, а Бернар д’Арманьяк слишком щепетилен. Так что же ты хочешь от меня? Может быть, показать тебе, как это делается? Чёрт побери, с такой милой малышкой это было бы приятно.

Юноша покраснел до корней волос. Ему было стыдно, что отец может так пошло шутить по поводу своей неверности по отношению к его матери, его также разозлило, что при этом была упомянута и его невеста. Он взял себя в руки и напрягся, выставив вперёд круглую бочкообразную грудь. Грудная клетка и голова у него были несколько непропорциональными, и он гордился своей грудью, а голову скрывал под большой — больше, чем того требовала мода, — шляпой.

— Разумеется, мне не нужны уроки, — ответил принц с большей уверенностью, чем в действительности испытывал. — Мне просто хотелось спросить, считается ли наш союз с Шотландией достаточно надёжным, чтобы допустить раннюю беременность? То есть сразу же, как только принцесса станет моей супругой.

Он приготовился внимательно выслушать ответ, в глубине души испытывая досаду на брата Жана Майори и правителя Верхнего Арманьяка. Почему его наставники не сводили его как-нибудь ночью в таверну и не дали возможности самому всё узнать о таких вещах? Юноши из знатных семей узнавали всё именно там. Это было бы несложно сделать, а если хорошенько укутаться плащом, то никто бы его не узнал и он бы испытал по-настоящему волнующее и захватывающее приключение. Людовик в душе надеялся, что отец ответит ему примерно так: «Международное положение таково, что беременность нежелательна».

— Ведь если наш союз с Шотландией ослабеет, — с тайной надеждой заметил Людовик, — то ребёнок сильно усложнил бы ситуацию.

Король Карл уставился своим тяжёлым взглядом из-под полуопущенных век на принца, задающего вопрос так, как будто король был членом тайного совета. У него чуть не сорвалось с языка: «Откуда мне знать, чёрт возьми? Мои советники мне никогда ничего не говорят». Однако королю не хотелось показывать наследнику полное неведение ситуации, и его ответ звучал довольно издевательски:

— Людовик, мальчик мой, почему бы тебе не пригласить завтра в спальню королевский совет и не обсудить этот вопрос с ними? Они будут рады услужить. И уверяю тебя, некоторые из них с радостью возродили бы старый обычай — позволить наиболее приближённым удостоверить подлинность королевского зачатия. — Карл хлопнул себя по обтянутому рыжей замшей бедру и громко захохотал. — Только представь, как старина Дюнуа Орлеанский любуется на вас с Маргаритой голых в постели! Тебе, возможно, придётся подраться с ним из-за своей девушки, хотя он и старик.

Людовик был рассержен и смущён, он всё же заметил, что на отце был костюм для верховой езды, совершенно, казалось, неуместный в этот час. Глаза юноши блестели, но в основном от слёз сомнения, так как ответа на свой вопрос он так и не получил.

— Вы позволите мне удалиться? — коротко спросил принц.

Он стоял и ждал, поскольку в соответствии с придворным этикетом обязан был получить разрешение короля.

Людовику казалось, что в голове у него стучит молот, а по спине вверх и вниз ходит ледяной ветер, хотя свечи в комнате горели ровным спокойным пламенем. У него так бывало в моменты волнения или напряжения, и подобные смущения нередко являлись признаком того, что назавтра ему может стать плохо. Однако если он на следующий день ел очень мало, то чувствовал себя превосходно. Бернар д’Арманьяк ничего не знал об этой идиосинкразии, а сам Людовик считал её слабостью, не достойной мужчины. Однако он не считал это грехом, поэтому и брат Жан ничего об этом не слышал, даже во время исповеди, иначе подобные приступы обеспокоили бы бывшего аптекаря, который всё ещё не забыл, как во время крестин наследника спрашивал у герцога-архиепископа о падучей болезни.

Карл использовал своё законное право изречь очередную пошлость.

— Удалиться, сын мой? Разумеется, иди и отдохни хорошенько. Завтра ночью тебе понадобятся все твои силы. — Желая показать свою простоту и остроумие, он ткнул сына пальцем в грудь: — Хочу кое-что сказать о твоих кривых ногах. Тебя не может сбросить ни одна лошадь, как бы ни брыкалась. Так что зажми её крепче, если она попробует вырваться.

Людовика передёрнуло. Ему не раз приходило в голову, что женщины могут с отвращением глядеть на его тонкие и сильно искривлённые ноги, которые в обтягивающих по тогдашней моде рейтузах казались просто уродливыми. Это была одна из причин его робости перед женщинами. Когда он сидел верхом, его недостаток был незаметен, именно поэтому он был превосходным наездником. В седле он чувствовал уверенность, подъём, гордость, ноги помогали ему сидеть уверенно и крепко. Он завидовал высоким и стройным мужчинам, которым улыбались женщины, хотя они и не были наследными принцами. Возможность одержать над ними верх и являлась одной из причин того, почему он всегда так яростно бился во время поединков, которые составляли одну из сторон его воспитания. Так что Бернар д’Арманьяк был уверен, что Франции никогда не придётся за него краснеть, а брат Жан как-то произнёс с восхищением:

— Он ухитряется обратить на свою пользу даже свои недостатки.

Он уже давно в душе был готов к тому, что невесте может не понравиться его фигура, и это заставляло его живой ум искать и находить всевозможные уловки и хитрости. Например, он решил, что в спальне он задует свечи и скажет, что таинство супружества должно совершаться под покровом темноты. Затем он обворожит её словами: у него был очень красивый низкий голос — очевидно, результат неестественно развитой грудной клетки и горла. Он старательно учил чувствительные баллады, сочинённые придворными менестрелями, аккомпанируя себе на лютне, так что даже менестрели решили между собой, что принц прекрасно поёт. «Когда поёт принц, дамы начинают томно улыбаться, — шептались они, — и закрывать глаза, как будто мечтают о чём-то. Да, у него есть талант!» Другие же говорили: «Если бы ты был женщиной, разве бы не закрыл глаза, чтобы не смотреть на его высочество наследного принца?»

Однако то, что невеста может вообще отвергнуть его, ему и в голову не приходило до тех пор, пока об этом не заговорил король Карл. Принц, ссутулившись и поникнув тяжёлой головой, смущённый и расстроенный вышел из отцовских покоев. Он не спал почти всю ночь, как и накануне церемонии посвящения его в рыцари, и так же, как и тогда, пытался молиться.

Молиться было непросто. Во всём сонме святых — по крайней мере, насколько он знал от брата Жана — никто специально не опекал уродов. Да, может быть, его всё-таки выслушает святой Лазарь.

— Благословенный святой Лазарь, — повторял он снова и снова, — тот, который четыре дня пролежал в гробнице, мёртвый и тронутый тленом, ведь эти четыре дня ты ведь тоже был не очень красив. Я не прошу тебя, чтобы ты совершил чудо и сделал меня красавцем, это будет слишком очевидно и лишь удивит всех, прошу лишь о небольшой милости, чтобы завтра принцесса не заметила моих ног и головы, — надо бы, пожалуй, включить сюда и грудь, — и грудь тоже, потому что она острая, как у голубя, хотя никто об этом не догадывается из-за покроя камзола, он прикрывает её так же, как перья прикрывают голубиную грудь. Ведь это не так уж трудно сделать, — серьёзно молился он, пытаясь убедить святого, что он не просит невозможного. — Я тоже сделаю так, чтобы в комнате было темно, а сам буду петь баллады, чтобы отвлечь её внимание. — В своё время Бернар д’Арманьяк учил его, что если просишь об одолжении, то надо и самому в ответ что-нибудь сделать. — Благословенный святой Лазарь, если ты сделаешь это для меня, я до конца дней своих буду носить на своей шапке твой золотой образ! — Но тут принц вспомнил, что золота у него нет, да и у его отца, короля Франции, золота совсем немного, и ему даже пришлось занять столовое и постельное бельё для завтрашнего празднества у городской гильдии торговцев мануфактурой. — Если не смогу золотой, то серебряный, — поправился он. — Ну, в крайнем случае, из свинца. А когда я стану королём, то построю приют для прокажённых в твою честь, чтобы помогать больным и увечным.

Когда он поднялся с колен, почувствовал необыкновенную лёгкость во всём теле. Холодные мурашки уже не бегали по спине. Ему было тепло, щёки горели. Нет, сегодня он не заболеет. Святой Лазарь услышал его. Хотелось петь. Он запел. Камердинер, помогавший ему облачаться в серо-голубой бархатный камзол, вышитый золотыми листьями, пристегнул Людовику шпагу с рубином и сделал принцу комплимент по поводу его наружности, заметив, что свежий вид Людовика, по всей вероятности, вызван хорошим сном. Воспользовавшись хорошим настроением принца, слуга не без робости осмелился намекнуть, что предстоящая ночь будет не столь спокойной.

Людовик произнёс своё любимое заклинание «Пронеси Господь!». Это была довольно невинная фраза, сильно отличающаяся от весьма крепких выражений большинства мужчин, но ему импонировала мысль о том, что гнев Господний может миновать его и пронестись мимо. Спать сегодня?

Он даже глаз сегодня не сомкнёт. Он мог быть настоящим мужчиной в поединках, а также с лютней в руках. Неужели он не сможет быть настоящим мужчиной и с женщиной — с помощью Господа и святого Лазаря?

Камердинеру казалось вполне естественным, что принц напевает и с важным видом вышагивает по комнате, думая о своей брачной ночи. Людовик, правда, никогда не рассказывал ему о своих любовных похождениях, хотя камердинер полагал, что мог бы быть поверенным наследника в подобных делах, однако, поскольку тот ничего ему не рассказывал, слуга попросту решил, что принц гораздо более скрытен, чем все о нём думают.