Король-паук

К полудню собор Св. Гатьена был битком набит людьми. Над городом разносился звон колоколов, но в назначенный час этот оглушительный перезвон внезапно умолк, чтобы все могли услышать голос герцога-архиепископа, проводящего венчание. В приделе для женщин королева, одетая в платье из голубого бархата, вышитое мелкими серебряными лилиями, шепнула Маргарите:

— Было бы нехорошо, если бы венчание началось без короля. — А где король?

Королева ответила:

— Его высочество поехал в Амбуа по важному государственному делу. Королевы, моя дорогая, не должны слишком глубоко вникать в подобные вопросы.

— Когда я стану королевой, то я буду!

Королева только вздохнула. Было совершенно ясно, что эта девушка, которая через несколько минут станет женой наследного принца, ждёт не дождётся, когда сможет всем продемонстрировать своё подвенечное платье, намного более нарядное и роскошное, чем у королевы. Во время торжественной церемонии она станет центром всеобщего внимания. На неё будут устремлены тысячи восторженных взоров. И у них будет основание восхищаться. Несмотря на свою молодость, она была выше королевы, её бархатное платье с вставками из золотой ткани обтягивало тонкую талию, ниспадая широкими складками к полу, прикрывая её изящные ножки, обутые в атласные туфельки. В её иссиня-чёрных волосах сверкала золотая диадема, украшенная ляпис-лазурью, прекрасно сочетающейся с её синими, просто невероятно синими глазами. Сочетание чёрных волос и синих глаз было достаточно обычным в Шотландии, где каледонская кровь устраивала неожиданные фокусы, но во Франции это было чрезвычайно редким явлением. Диадема принадлежала самой королеве, она была на ней, когда она выходила замуж за Карла Французского. Вчера, фамильярно ущипнув Маргариту за щёку, Карл сказал:

— Давай-ка дадим этой миленькой принцессе твою старую корону, когда она выйдет замуж за нашего сына. У нас в казне нет ничего более красивого.

Королева не стала возражать. Возможно, их королевской семье как раз и не хватает хорошенькой принцессы, чтобы объединить родственников. Если на следующий год король Карл станет дедом, может быть, его новое положение уменьшит отчуждённость между ним и сыном, а кроме того, положит конец этим ночным отлучкам.

— Когда ты станешь королевой, Маргарита, то будешь делать то, что захочешь. Но это будет ещё не скоро. Король Карл ещё не стар...

— Я совсем не это хотела сказать.

— ...хотя, разумеется, тебе он кажется старым. И дай Бог ему жить и здравствовать ещё много лет.

— Да, конечно, мадам, я тоже молю об этом Господа.

— А пока, дитя моё, постарайся быть ближе моему сыну. Я знаю его лучше всех. Он любит тебя, хотя слишком застенчив, чтобы сказать это. Ты очень красива, Маргарита, любой принц, даже более красивый, чем наследник, будет чувствовать робость в твоём присутствии. Но Людовик талантлив, умён, много думает о благе Франции. У него большое сердце — открой его, чтобы жар этого сердца не сжёг его самого!

Взгляд Маргариты был спокоен и чуть равнодушен.

— Ну, конечно, мадам, я же знаю, в чём заключается мой долг. А вы знаете моего отца?

— Я знаю короля Якова лишь по многочисленным отзывам о его мудрости и отваге.

Она, разумеется, слышала и о его уродстве.

Маргарита сказала:

— Он тоже говорил мне, что у принца много достоинств.

Королева подумала, что особой любви она в словах девушки не слышит.

В ризнице герцог-архиепископ с нетерпением ожидал прибытия короля. Ему было жарко в полном церковном облачении. Он сидел и смотрел на песочные часы, перевёрнутые ровно в полдень. Уровень песка достиг первой чёрточки — прошло четверть часа. Он бросил взгляд на дверь ризницы. Может быть, часы ошибаются, может быть, старый смотритель слишком рано их перевернул, поскольку день сегодня действительно был суматошным. Но часы показывали время точно, поскольку солнце, которое ровно в полдень освещало северный трансепт, уже перебралось к окнам нефа, заливая основное помещение собора светом и красками.

Большинство присутствующих были простолюдинами. Под разными предлогами большинство глав семейства Лилий воздержались от присутствия, среди них были и Гастон де Фуа, и Жан д’Арманьяк. Присутствие на бракосочетании наследного принца требовало гораздо более верноподданнических чувств, чем хотелось демонстрировать крупной знати. Им хотелось, чтобы руки у них оставались развязанными. Большинство из них не сомневались, что Людовик никогда не станет их совереном, поскольку король Генрих Английский, войско которого оккупировало уже столько провинций, был внуком безумного короля Франции Карла VI, так же, как и сам Людовик, и, следовательно, имел все основания претендовать на французский престол. Бросалось в глаза отсутствие герцога Филиппа Доброго Бургундского, хотя его настоятельно приглашали. Он мирно сидел в своём замке Женапп во Фландрии в ожидании, куда подует ветер, и послал великолепные подарки новобрачным, объясняя своё отсутствие недомоганием и преклонным возрастом. Отец Маргариты, хоть находился и далеко оттуда, на своём туманном острове, но всё же имел лучшее представление о том, что происходит в Европе. Он верил во Францию, он поставил на заклад своё королевство, что Франция победит в этой Столетней войне, а залогом этого стала его дочь.

Впереди, на местах для знати, стояли только монсеньор Анжуйский, брат королевы, граф Вендомский, Бернар д’Арманьяк и Пьер де Брезе. Герцог-архиепископ недолюбливал графа де Брезе, однако на этот раз он был счастлив видеть его. Карл — «король, которого хорошо обслуживают», — не умел даже развлекаться без посторонней помощи. Если в соборе находился де Брезе, его постоянный собутыльник и участник всех королевских вылазок к публичным девкам, то, значит, и король должен быть где-нибудь неподалёку.

В это же время в приделе рядом с ризницей вместе со своим камердинером ждал, глядя на песочные часы, и наследный принц. Уровень песка достиг уже второй отметки — прошло полчаса. Людовик нервничал. Однако он сегодня не чувствовал смущения: длинная мантия закрывала его почти до щиколоток.

Простолюдины в соборе, где не было скамеек и где они всё равно не могли бы сесть, поскольку там присутствовала знать, начали понемногу шуметь — переговариваться, переминаться с ноги на ногу. Прошло уже больше часа с тех пор, как им удалось перекусить. А поскольку голод был и без того их постоянным спутником, то настроение у них падало с каждой минутой. Временами некоторые вытаскивали из потаённых мест своих курток краюхи хлеба и начинали их жевать, хотя этот хлеб выглядел не очень-то аппетитно — тёмный и слипшийся от долгого пребывания в тесных грязных караганах, хотя, видит Бог, даже и свежеиспечённым он выглядел не намного лучше. Эти люди, более запасливые, а может быть, более циничные, чем остальные, не делились своим хлебом ни с кем, кроме жён и родных. Хлеб был дорог.

Праздничное настроение постепенно исчезало. Они видели сегодня накрытые столы на рыночной площади и слышали обещания, что после венчания все смогут поесть и выпить за королевский счёт. Однако чувство голода напомнило, как часто им приходилось голодать в прошлом, как часто король нарушал свои обещания и о том, что жизнь их полна непредвиденных опасностей. Каждый старался держаться подальше от соседа, думая только о себе и никому не доверяя. Может быть, Шотландия отказалась от этого брака. Может быть, уже договорились о новом союзе, с другим государством. Может быть, теперь Шотландия уже стала нашим противником. Простому человеку будет нелегко, если эта десятитысячная армия иноземцев, проникшая в самое сердце Франции, вдруг неожиданно превратится в банду оккупантов. Измена, предательство, случаи, когда целые армии перебегали от союзников к врагам, а потом обратно к союзникам, были настолько обыденными, что французы, особенно те, кто проживал в городах, принимали это как должное. Они, конечно, не знали, отчего это происходит, но они так часто были свидетелями подобных событий, что уже и не удивлялись и не возмущались. Хотя эти люди были невежественными и неграмотными, однако не могли не чувствовать опасности бесконечных изменений и измен. Боялись они этого и теперь.

Незадолго до того, как уровень песка достиг третьей полосы, раздался цокот копыт и звук фанфар. В женском приделе королева вздрогнула и, покраснев, бросила взгляд на Маргариту. Но фанфары в Шотландии звучали по-другому, и Маргарита выглядела вполне счастливой и довольной тем, что государственные дела не задержали короля в Амбуа ещё дольше.

— Интересная мелодия, — сказала она. — Его высочество прибыл на венчание?

— Его высочество прибыл на венчание, — ответила королева, сжав губы и стараясь выглядеть как можно спокойнее.

Фанфары исполнили фрагмент мелодии из известной охотничьей песенки «Наша птичка попалась в сети», так как Карл, пользуясь своим правом делать глупости, велел трубачу исполнить эту мелодию в честь сына, как бы достаточно прозрачно намекая на брачную ночь. Это было вульгарно и пошло, однако народу это понравилось, они засунули за пазуху свой недоеденный хлеб и, забыв все свои мрачные предчувствия, приветствовали короля Карла понимающими ухмылками. Он прошёл в собор, пожал руку Дугласу Дугласскому и махнул своим кнутом в сторону алтаря. После пяти миль пыльной дороги ему хотелось пить. Пусть скорее начинают венчание, чтобы можно было побыстрее сесть за праздничный стол. По крайней мере, здесь желания короля и его народа полностью совпадали.

Таинство венчания, которое обычно протекает спокойно и торжественно, прошло неприлично быстро, поскольку король стоял, похлопывая себя кнутом по бёдрам, как бы подгоняя церемонию. Людовик и Маргарита преклонили колена, обменялись клятвами и стали мужем и женой за гораздо более короткое время, чем потребовалось королю, чтобы добраться из Амбуа. Затем собор моментально опустел, как будто присутствующие боялись, что на их головы рухнет крыша, и проголодавшийся, но уже повеселевший народ ринулся к столам, ожидавшим их на рыночной площади, чтобы бесплатно поесть и выпить за короля Карла, за красоту Маргариты, выражая сожаление, что не каждому дано родиться наследным принцем. В разных концах площади звучала песенка «Наша птичка попалась в сети».

Если бы свадебный пир устраивался в одном из обеденных залов парижского дворца, сразу бы бросилось в глаза малое количество прислуги, бедная сервировка, немногочисленное окружение короля. Весь двор не заполнил бы и одного зала. Однако здесь, в Туре, в этом небольшом шато всё проходило гораздо менее формально, поскольку обстановка более соответствовала событию. Маргарита покраснела, когда король потрепал её по подбородку. Она заставила себя мило улыбнуться, когда он, потянувшись к большому блюду, отрезал своим охотничьим ножом огромный кусок дымящейся говядины и бросил его на тарелку принца, громким голосом призывая его как следует подкрепиться перед грядущей «битвой любви» во имя Франции.

Случилось так, что после вчерашнего лёгкого недомогания принц был невероятно голоден. Обычно он ел настолько мало, что королева была даже несколько обеспокоена состоянием его Желудка. Принц приписывал свой отменный аппетит, прекрасное самочувствие и необычайную и необъяснимую бодрость после бессонной ночи вмешательству в его судьбу святого Лазаря, откликнувшегося на его молитвы. Он буквально пожирал всё, что стояло перед ним, и не отставал от отца в поглощении вина.