Старший брат царя. Книги 3 и 4

11

Неудачно складывалось и знакомство со знахаркой Серафимой. Клим вскоре полностью разочаровался в её знахарстве. Трав она не знала, лечила кое-как, вместо заговора болтала непонятные слова, даже перевязать рану как следует не умела. Оставалась равнодушной, если больной умирал, — Бог взял, и всё. Так и не понял, почему она нравилась больным больше, чем другие знахарки.

Клим начал избегать её. Она поняла это по-своему: мол, вызнал секреты, и в сторону. Боясь скандала, он продолжал потакать ей, и неожиданно был вознаграждён сторицею за долготерпение. Получилось это, когда он сказал, что она один и тот же отвар дала от кашля и от болей желудка. В ответ Серафима уверенно заявила:

— Вылечиваются не от лекарства, а от веры! Клим собрался резко оборвать, но она опередила его, вздохнув, добавила: — Вот умел бы ты читать...

— Немного умею, — сдерживая себя, ответил он.

— А глаголицу знаешь?

— Учил и глаголицу.

— Во! Раз умеешь, пошли ко мне.

Клим пошёл, хотя ничего хорошего от этого посещения не ожидал. В избе, усадив гостя за стол, Серафима достала из-за иконы тетрадь в кожаном переплёте, вытерла пыль и подала ему. Открыл он переплёт и вскрикнул даже. На первой странице было выведено:

Довольная Серафима подсказывала:

— Вот это и я знаю: мужик мой читал: твёрдо-рцы-аз-веди — значит «трав», наш-иже-како-ер, значит «ник», «травник»! Правильно? Но а дальше по складам много не прочтёшь, да и буквы я не все знаю.

Не слушая болтовню старухи, Клим листал тетрадь и несказанно радовался — именно этой книги ему и не хватало! А Серафима настойчиво просила:

— ...Ты чего, оглох, что ль? Прочти, какие травы от грудной жабы помогают.

Он читал до позднего вечера, читал и на другой день. Знахарка повторяла прочитанное и требовала: прочти то, прочти другое. Он послушно выполнял её желания и как-то сказал, что будет искать бумагу, чтобы переписать тетрадь себе. Но счастье продолжало улыбаться ему, Серафима предложила:

— А зачем на бумагу тратиться? Бери, отдаю! Я такая — для хорошего человека ничего не жалею!

— Благодарствую, но обманывать не хочу: этой книге цены нет.

— Это ж для того, кто читать умеет. Я к дьячку ходила вот с этим листком. Повертел он его, повертел и говорит: «Мудрёно писано. Вроде чернокнижья. Сожги, говорит, бабка, от греха подальше». Верно выходит, цены нет. Бери, сам читай и мне читать будешь.

С этих пор Клим не расставался с «Травником», с этим лечебником дедов и прадедов. Он так дорожил тетрадью, что на внутренней стороне кафтана специально для неё пришил карман.

Время шло. Наступил Великий пост, до Пасхи осталось меньше месяца. Отшумели метели, солнце начало пригревать. Пользуясь установившейся тихой погодой уже сегодня, в субботу, начал съезжаться на базар народ. Клим решил завтра всё же постоять на паперти, требовались деньги на новую шапку, старая совсем расползлась. Однако пришлось зиму дохаживать в старой...

В избе Сороки стало известно, что в Спасо-Евфимиевом монастыре скончался благочестивый старец. Сам владыко будет служить панихиду в соборе Рождества Богородицы.

Нищие поднялись ни свет ни заря. Клим задержался, не хотел идти со всеми вместе, а когда пришёл в кремль, то Типун поставил всех своих подопечных сплошной стеной, сам со стороны следил за порядком. Климу ничего не оставалось, как пройти в собор.

Служба ещё не начиналась, но паникадило уже сияло сотнями свечей. Храм был заполнен тёмными рядами монахов. Немного продвинувшись среди молящихся, он в изумлении остановился — левую половину собора занимали монашки. Они стояли тремя тесными группами, от трёх женских монастырей. Кто же тут из Девичьего монастыря? Клим начал осторожно продвигаться вдоль стены к алтарю, в надежде разглядеть лица монашек, найти среди них Таисию.

И вдруг в сажени от себя увидел её профиль. Прямой нос, длинные ресницы... Он их узнает из тысячи! Вот она повернулась, перед ним её лицо! Чёрный плат закрыл лоб до бровей, тугими складками обрамлял щёки и подбородок. Бледное спокойное лицо, потупленные глаза и скорбно опущенные уголки розовых губ. Господи, ведь это же её, его губы!.. Забыв обо всём на свете, забыв о своём уродстве, о пропасти, разделявшей их, Клим шагнул к ней... Но будто что-то толкнуло его. Он повернул голову. Около него появилось лицо другой монашки... Настенька! Она в упор смотрела на него, её глаза всё больше и больше раскрывались, а лицо заливала бледность. Она, стремительно загородив рот рукой, подавила крик...

Клим опомнился, ещё раз взглянув на Таисию, отпрянул к стене и начал пробираться к выходу. Позади, около алтаря, произошло какое-то движение. Он услыхал шёпот: «Упала, упала!»

Из кремля он чуть не бежал. Что он наделал, сумасшедший! Конечно, Настенька узнала его! Это она упала там, в соборе. Пришёл конец их душевному покою. Нет, нет, здесь оставаться нельзя!..

Эти мысли подгоняли его. В избе он быстро собрал в суму свой скромный скарб, распрощался с Сорокой, сказав ему, что встретил знакомца и уезжает с ним. Сорока спросил, куда, но ответа не разобрал.

Затем Клим направился к Серафиме. Сказал ей, что из Суздаля уезжает с другом, пришёл проститься и возвратить «Травник». Серафима ахнула, прослезилась, принялась бегать по избе, собирать в суму калачей, пареную репу, лук и другую снедь, приговаривая:

— Родненький! Как же без тебя буду? С тобой-то мне лепо было, сколько премудрых советов узнала!.. Садись-ка, похлебай щец на дорогу... Когда вернёшься-то?

— Не знаю. Скоро не вернусь.

— О, Господи! Досада-то какая! Книга-то мне без надобности. Бери себе, пользуйся, меня вспоминай. Да возвращайся скорей.

Машинально Клим поел постные щи, поблагодарил за книгу и вложил в руку обомлевшей Серафиме золотой на память. Заворковала, запричитала она.

Ушёл по первой попавшейся дороге, которая убегала на восток. Солнце ярко освещало ему путь, отражаясь в тысячах снежинок, согревая, лаская тёплыми лучами его обезображенное лицо. Он шагал и шагал словно в забытьи. Перед ним стояло бледное спокойное лицо Таисии с опущенными веками... Потом всплывало лицо Настеньки в беззвучном крике, охваченное ужасом.

А он всё шёл и шёл. Потухли снежинки, солнце затянули облака, подул ветерок, побежала белыми змейками позёмка. Только теперь Клим осознал, что идёт неизвестно куда, что солнце на закате и позёмка заметает дорогу.

Оглянулся. Кругом бесконечное поле, впереди на далёком горизонте синеет лес. Дорога не очень накатанная, её заметает позёмка. Но заблудиться нельзя — по обочинам вешки. Двинулся вперёд.

Наступили сумерки, потемнело небо над приближающимся лесом. Увидел несколько чёрных точек, движущихся вдоль опушки леса к дороге. Волки! Испытал не страх, а удивление: «Во как! Не погиб от сабель и от стрел врагов, после дыбы остался жив, и вдруг волки! С палкой в одной руке борьба будет короткой. Да может, борьбы вовсе не будет. Устану, присяду отдохнуть, задремлю, и всё... Небось сразу за горло...»

Горько усмехнувшись, взял посох покрепче и зашагал вперёд.

Настенька не упала, только покачнулась, её подхватили. Придя в себя, огляделась, нет его. Показалось? Нет, это был он... Только в келье, оставшись вдвоём, Настя рассказала Таисии о видении.

— Вот и сейчас он стоит передо мной. Половина лица его — он, Юрий Васильевич, а с другой стороны — слепец. Шрам синий через всё лицо. Нет, нет, не показалось! Одним глазом он так смотрел на тебя! Нет, не плакал. Вот так смотрел... Ну, будто готов схватить тебя и унести...

— Сестричка! Опомнись, что ты говоришь! О, Господи! Прости нас. Это бес тебя смутил! Да ещё в Божьем храме. Давай помолимся вместе.

После длительной молитвы пошли к игуменье Агнии, она болела и на панихиде не была. Разумеется, ей рассказали всё, кроме видения Настасии.

Вечером бабка Серафима навестила Агнию, принесла валерьянового корня, научила, как настой делать, пояснила, что в древних книгах написано: облегчает боли сердца.

Когда уходила, в сенцах остановила её Настасия и спросила:

— Бабушка Серафима, ты случайно не видела тут в слободе вроде как нищего. Половина лица у него будто срублена и без глаза?

— Видела, сестричка. Это Клим... — Серафима рада была поговорить об умном, добром, хорошем человеке. Выложила всё, что знала, и что он дюже грамотный, по-всякому читает. Умолчала только о подаренном золотом.

Ночью Настенька всё услышанное рассказала Таисии. Посмотрели в Святцы — день ангела Юрия 23 апреля, тезоименование великомученика Георгия Победоносца, 22 — апостола Климентия — день рождения Юрия Васильевича! На следующее утро ходили к Сороке. Из всего того, что они услышали, сделали вывод: Юрий Васильевич жив, но крепко изуродован! И как только он понял, что его узнали, бежал. Куда?

Вскоре эта новость стала известна Сургуну, который к Пасхе привёз свежего мёда.