Французский орден особиста

* * *

В это самое время в Москве, в кремлевской квартире Сталина, собрались близкие к нему люди, члены политбюро ЦК ВКП(б) Молотов, Микоян и Ворошилов. За ужином разговор шел об отношениях с Германией и напряженной обстановке на западной границе.

По воспоминаниям Микояна, Вождь стоял на том, что «Гитлер не начнет войны в ближайшее время». Но последние доклады, поступавшие из погранвойск, в которых говорилось об интенсивных перемещениях немецких войск, поколебали его уверенность. Получив от руководства советской нелегальной разведки по-партийному смелый и по-чекистски правдивый доклад о неизбежности начала войны в самое ближайшее время, Сталин поручил тщательно проанализировать все поступившие данные из закордонных резидентур и оперативно подготовить аналитический отчет. Практически одновременно с этим он дал указание Молотову получить у посла Германии графа фон дер Шуленбурга официальные разъяснения по поводу того, что происходит на советско-германской границе. Также были вызваны нарком обороны СССР маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Жуков.

Прибыв в кремлевский кабинет, они подтвердили данные о подозрительных перемещениях войск вермахта вдоль всей западной границы СССР. Вождь на этот раз не оставил без внимания доклад военачальников и распорядился подготовить указание о приведении в полную боевую готовность частей Красной армии. Но вместе с тем Вождь попросил, чтобы «войска Красной армии своими действиями не провоцировали германских генералов». Он интуитивно помнил о «предостережении» Гитлера «не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех генералов, которые забыли о своем долге».

Покинув Кремль и возвратившись к себе, Тимошенко и Жуков занялись подготовкой директивы, сегодня известной как Директива № 1. В ней командующие западными военными округами, Балтийским и Черноморским флотами предупреждались о вероятном – в течение 22 и 23 июня – нападении Германии, которое «может начаться с провокационных действий». Директива требовала привести подчиненные части в полную боевую готовность, а в случае осложнения обстановки «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Передача Директивы на места в зашифрованном виде началась только после 23 часов 21 июня и закончилась в 00 часов 30 минут уже 22 июня 1941 года.

Вслед за Тимошенко и Жуковым в кремлевский кабинет Сталина был вызван нарком НКВД СССР Лаврентий Берия. В его докладе также содержались данные, указывающие на приближающуюся войну. Один из наиболее ценных агентов советской разведки – сотрудник германского посольства в Москве Герхард Кегель (оперативный псевдоним – ХВЦ) сообщал: «…во внутреннем дворе в Леонтьевском переулке в спешном порядке уничтожаются документы». Документов было такое количество, что столб дыма поднялся над крышами домов. Ранее, утром 21 июня 1941 года, Кегель проинформировал своего куратора, полковника Леонтьева из 5-го управления (военная разведка) Генштаба Красной армии, о том, что посол Вернер фон Шуленбург «…получил телеграмму из Министерства иностранных дел в Берлине… из которой следовало, что война Германии против СССР начнется в ближайшие 48 часов».

Сталин принял информацию к сведению и после ухода Берии, оставшись один, некоторое время работал над документами. О чем он думал в те роковые для страны и советского народа часы, так и останется тайной. Корил ли он себя за неадекватные шаги при оценке политической обстановки, за политическую близорукость и приверженность только одной, принятой им самим политической концепции? Мог ли он, умудренный и искушенный в политических интригах человек, изменить что-то за оставшиеся до начала громадной трагедии часы? Ни его ближайшему окружению, ни последующим поколениям узнать этого не дано…

После часа ночи Сталин покинул Кремль, выехал на Ближнюю дачу, в Кунцево, прилег на любимый диван в кабинете и забылся тревожным сном.

Гитлер и его ближайшее окружение в эту ночь бодрствовали. В имперской канцелярии царила радостная, возбужденная, но вместе с тем и напряженная атмосфера. Все бросали нетерпеливые взгляды на часы. Стрелки неумолимо приближались к роковым цифрам: 22 июня 1941 года, 3 часа 30 минут. Не выдержав, Гитлер покинул кабинет и в сопровождении своей охраны совершил короткую автомобильную поездку по ночному городу.

Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Геббельс, находившийся при нем, позже записал в своем дневнике:

«…Итак, наступление начинается в 3:30. Сто шестьдесят укомплектованных дивизий. Линия наступления протяженностью в три тысячи километров. Самое крупное во всем мире сосредоточение войск. По мере того как приближается час решения, фюрер все более освобождается от давившего на него страшного бремени. Он просто оттаивает…

Сталин должен пасть…

Сделано все, что вообще можно было сделать. А теперь решить все должно военное счастье…»

До начала войны оставалось меньше трех часов.