По следам древних культур Хоккайдо

— ?..

— Может быть, поедете с нами? А потом разберемся…

— Да, а Вы знаете, что здесь рядом есть специальный зал для встреч? Возможно, Вас там ожидают?..

Действительно, в соседнем небольшом уютном холле вижу профессора Харуо Ойи и с ним Като Кюдзо. Като — научный сотрудник Этнологического музея в Осака, много раз бывал в Советском Союзе, хорошо владеет русским языком. Оба идут навстречу, дружески улыбаются и кланяются, как это принято в Японии.

— О Васильевский-сан, мы Вас давно ждем и очень рады Вашему приезду.

Крепкие рукопожатия, короткие вопросы о самочувствии, и мы на машине мчим в Токио — столицу Страны восходящего солнца, или Края солнцевсхода, как еще образно называют Японию. Кстати, такое название не случайно. Корни его в том имени, которое дали китайцы землям, лежащим за Восточным морем — жи-бэнь-го. Каждый из этих трех иероглифов соответственно означает: солнце — корень — страна. Жители Южного Китая произносят жи-бэнь как ни-пон. Именно в таком звучании оно пришло потом в европейские языки. Так что можно скорее говорить о поэтическом переводе названия страны (страна, где солнце берет начало), а не просто об образном выражении, как это принято думать.

Итак, мы в столице Японии — городе-гиганте, самом крупном, самом перенаселенном и самом непривычном для европейского глаза. Около 12 миллионов человек проживает на его территории, которая тянется на 60 километров с востока на запад и на 25 километров с севера на юг. Он поражает прежде всего огромным скоплением людей, машин, морем деревянных невысоких домов, беспорядочно скученных, как бы слепленных друг с другом, контрастами древнего и современного, любопытными сочетаниями Востока и Запада — буддийские пагоды и бетонные скоростные эстакады, императорский дворец и небоскребы (рис. 1).

Рис. 1. На одной из улиц Токио.

О японской столице есть много интересных высказываний. Вот одно из них:

Токио не может похвастаться ни гармонией горизонтальных линий, присущей европейским столицам, ни поражающими вертикалями американских городов. Японскую столицу совершенно не затронул спор современных градостроителей о том, какая планировка лучше — линейная или свободная, потому что ей в равной степени неведомо как то, так и другое…

Токио остался городом без главной темы, без определившихся архитектурных черт, которые придавали бы индивидуальность его портрету. Лицо Токио — это не улицы и не здания, это прежде всего люди. Токио волнует, поражает и удручает прежде всего как самое большое в мире скопление человеческих существ…

Японской столице принадлежит мировое первенство не только по числу жителей, но и по остроте проблем, присущих большим городам. Главная из них —.это неудержимый рост города-гиганта…

Если можно говорить о «чувстве Токио», то им является стихия толпы, воплощенная в потоках людей, и столь же беспорядочно теснящихся толпах домов.

(Всеволод Овчинников. Ветка сакуры. Москва, 1971).

Как столица Токио — сравнительно молодой город. Основание для него было заложено феодалом Докан Ото. Б 1457 году на возвышенности, где сейчас стоит парламент, был построен замок. Вскоре вокруг замка выросла небольшая деревушка с десятком рыбачьих хижин, названная Эдо, что значит — устье реки. В 1550 году другой феодал, Иэясу Токугава, возвел еще один замок, где сейчас находится императорский дворец. В ходе длительных междоусобных войн Токугава подчинил себе всех крупных феодалов (даймё) и установил централизованную власть, провозгласив себя в 1603 году сёгуном — верховным военачальником. Так было положено начало сёгунату Токугава, правившему Японией до 1868 года. Своей резиденцией Иэясу Токугава избрал Эдо. В короткий срок он превратил безвестную деревушку восточных провинций в крупный административный центр. Осушил болота, засыпал обширные лагуны, прорыл каналы, уложил водопроводные трубы, построил крепость, а в ее стенах соорудил дворец, который почти без изменений сохранился до наших дней.

В 1868 году последний сёгун из дома Токугава был низложен и власть перешла в руки императора Муцухито (Мэйдзи). Это событие вошло в японскую историю как «реставрация Мэйдзи», открывшая новую капиталистическую эру Японии. В апреле 1869 года новое правительство объявило столицей город Эдо, переименовав его в Токио (Восточная столица), так как располагался он восточнее Киото — бывшей древней столицы Японии. Превращение Эдо в столицу и удобное географическое положение в узле важных сухопутных дорог, ведущих на север, северо-запад и юго-запад страны, вызвали быстрый рост молодого города.

За свою историю Токио неоднократно подвергался разрушительным землетрясениям. Землетрясения, вулканические извержения для японцев — не редкая трагическая случайность, а почти неизбежное явление, как смена времен года. Существует даже предание о большом сказочном соме — намадзу, который лежит глубоко в японской земле. Время от времени он просыпается и начинает шевелиться, и тогда происходят землетрясения. Особенно сильными они бывают, когда намадзу взмахивает хвостом, тогда не только толчки сотрясают землю, но и огромные морские волны обрушиваются на острова, уничтожая все на своем пути.

В среднем же в Японии ежегодно регистрируется до полутора тысяч землетрясений. В Токио, например, говорят: «Когда от рождества до рождества бывает 120 землетрясений, это хорошо».

Наиболее сильное землетрясение произошло 1 сентября 1923 года. Тогда в Токио и его окрестностях были уничтожены сотни тысяч домов, погибло более 140 тысяч человек{4}. От подземных толчков возникли пожары, загорелись бензо- и нефтехранилища, начали рваться склады боеприпасов… Три дня бушевал огонь, уничтоживший половину Токио. Это было национальной катастрофой Японии.

Но в Японии строят быстро. Отстроился и Токио. Уже в канун второй мировой войны его население удвоилось по сравнению с 1923 годом. И снова японская столица подверглась разрушению. Однако на этот раз не от стихийного бедствия и сказочный сом здесь был ни при чем. Жестокие бомбардировки американской авиации разрушили город. Вторично Токио выгорел на две трети и погибло четверть миллиона горожан.

Сегодня в Токио не найти следов былых разрушений. Десять лет назад, во время моего первого пребывания в Японии, еще можно было услышать: «Здесь до войны находилась студня японских редкостей» или «Этой улицы раньше не было». Теперь и это стало забываться. На месте разрушенных зданий возникли новые, ультрасовременные по своей архитектуре, административные и общественные бильдинги, сверкающие стеклом и алюминием, пролегли автострады (рис. 2).

Рис. 2. Японский конструктивизм в архитектуре.

Но не забыта трагедия Хиросимы и Нагасаки. Слова, высеченные на Хиросимском памятнике: «Спите спокойно. Ошибки не повторится!» — японцы хорошо помнят.

Автомашина наша между тем останавливается у Фрамонт отеля (Farmont Hotel). Это почти в самом центре Токио, рядом с императорским дворцом и парком, у северо-западной стороны его ограды (рис. 3). Номер мой просторный. В нем кондишен, цветной телевизор с широким экраном, шкафы в стенах, низенький столик, кресла, холодильник с фруктами и напитками. По японским понятиям, помер средний, стоит он около 8 тысяч иен в сутки{5}. Окно номера выходит в типичный японский дворик с небольшим садиком, где шумит, можно сказать, игрушечный водопад. По вечерам в садике стрекочут цикады, напоминая наш Крым или черноморское побережье Кавказа. Достопримечательность садика — миниатюрные деревья — бонсай — сосна, клен, сакура. Выращиваются они в специальных керамических вазах-кадках. Искусство бонсай зародилось на севере Японии еще в XIII веке. В последние десятилетия эти чудесные растения приобрели общеяпонскую известность и стали широко культивироваться. Приезжающие немало удивляются, видя в помещениях цветущую сакуру в миниатюре или осенний багряный клен, или вечнозеленую сосну. Неумолимое время отсчитывает Века, а они остаются все такими же маленькими копиями больших деревьев, тоже живыми, но словно застывшими во времени…

Рис. 3. У ограды императорского дворца.

ТАЙНА «РАКОВИННЫХ КУЧ»

Вечером нас пригласил в ресторан профессор археологии университета Васэда Сакураи Киёхико — один из организаторов поездки. Низенький стол был заставлен бесчисленными блюдечками с традиционно японскими закусками и соусами, а запивалось все это подогретой рисовой водкой — сакэ в фарфоровых конической формы чашечках-наперстках. Уже после первых приветственных дружественных тостов речь естественно зашла о японской археологии, ее состоянии и проблемах.

В 1977 году исполнилось сто лет японской археологии. Считается, что ее основы были заложены раскопками раковинной кучи Оомори в долине Канто на острове Хонсю. Раскопки эти были проведены в 1877 году американцем Эдуардом Морзе, который приехал в Японию с целью изучения брахиоподов прибрежных вод архипелага. Во время поездки из Иокогамы в Токио в местности Оомори он обнаружил древнее поселение с раковинными кучами. Здесь и были начаты первые в Японии раскопки^ проводившиеся в соответствии с задачами археологической науки и на основе методов того времени. Обнаруженные при раскопках вещи произвели большое впечатление на японскую общественность, так как по характеру и форме превосходно сделанные каменные наконечники копий и стрел, ножи и скребки, изящные глиняные сосуды Оомори не имели ничего общего с известными до сих пор в Японии находками.

Открытый археологический памятник, несомненно, был более ранним, чем уже известные айнские или средневековые японские поселения. Эдуард Морзе установил, что кучи раковин в Оомори оставили люди, жившие не менее трех тысяч лет назад. Он обратил внимание на изящные глиняные сосуды, украшенные веревочными оттисками. В своем отчете о раскопках Эдуард Морзе назвал этот узор «cord mark» — «веревочный штамп», что эквивалентно японскому «дзёмон» — узор, напоминающий витую веревку. Позже этот термин получил широкое распространение в археологической литературе. Так стала называться не только керамика, украшенная веревочным узором, дзёмон доки — керамика дзёмон, но и неолитические культуры Японии, для которых она характерна.

Полевые археологические раскопки, успешно начатые в Японии Эдуардом Морзе, в 1879 году продолжили молодые японские археологии Сасаки Тюдзиро и Хадзита Индзима. Они исследовали раковинную кучу Окадайри и обнаружили вещи, во многом аналогичные находкам в Оомори. Эти изделия тоже сопровождала керамика дзёмон. И тогда встал вопрос об этнической принадлежности обитателей открытых поселений. Кому принадлежали каменные орудия и глиняная посуда, оставленные в насыпях раковин моллюсков? Кто они? Предки айнов или какой-то другой народ?

Эдуард Морзе попытался дать ответ на этот волнующий японцев вопрос. Но древнее поселение в Оомори приподнесло неожиданный сюрприз. Вместе с черепками глиняных сосудов и каменными орудиями здесь нашли человеческие кости. Причем они были расколоты так, как обычно разбивают кости животных, чтобы достать костный мозг. Это дало повод Эдуарду Морзе высказать мысль о том, что на стоянке в древности жили племена людоедов. А так как ни айны, ни собственно японцы никогда не были каннибалами, к тому же материалы раскопок отличались от обычных айнских и японских вещей, он выдвинул гипотезу о принадлежности раковинных куч Оомори неизвестным доайнским племенам, назвав их протоайнами{6}.