Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова

В 1989 г. в статье «120 дней Наркомвоена» М.А. Молодцыгин внес в арсенал военных историков понятие «треугольника» (военный руководитель – военный комиссар – военный комиссар), ранее используемого как определение руководящего ядра предприятия (организации), состоявшего из начальника, секретаря партийной организации и председателя профкома, и ввел образное выражение «треугольник перевернулся». С тех пор военный «треугольник» твердо вошел в терминологический арсенал историков Гражданской войны.

Применительно к нашим сюжетам он может быть использован следующим образом. Ленин четко заменил правящий треугольник «Ленин – Свердлов – Троцкий», с очень неравными частями (весомыми Ленина и Свердлова и не особенно прочной Троцкого, как это заметил в 1918 г. даже Вацетис), вначале на четырехугольник с двумя парами – «политической» Ленин и Свердлов, «военной» Сталин и Троцкий, затем на треугольник военный (но не вполне политический!) «Ленин – Троцкий – Сталин» с двумя равными гранями. Более того, постфактум возникает мысль, что Троцкий весной 1918 г. и понадобился Ленину, чтобы противопоставить хоть чей-нибудь вес в партии растущему авторитету Свердлова. Сговор Свердлова с Троцким Ленин «ожидал» примерно так же, как некогда Наполеон Бонапарт – союз Фуше и Талейрана.

В любом случае по итогам «обсуждения» военного вопроса на VIII съезде РКП(б), превращенного Лениным в фарс, Троцкий стал обыкновенным наркомом: Свердлов лежал в могиле, а Ленин во второй раз – после эпопеи с «однородным социалистическим правительством» – удержал в своих руках «государственную власть». Впоследствии секретарь Ленина Фотиева вспоминала об одном из руководящих финтов вождя: «На посту руководителя Советского государства (именно так Ленин воспринимался соратниками, по крайней мере, со времени избрания в 1919 г. на пост председателя ВЦИК Калинина. – С.В.) Ленин строго проводил принцип коллегиального руководства», который заключался в том, что в случае принятия большинством членов Совнаркома решения, вызывавшего протест Ленина, последний «подчинялся большинству, а в случае, если вопрос имел принципиальное значение, переносил его в Политбюро ЦК РКП(б) или на разрешение ВЦИК и возвращался к спорному вопросу еще раз»[1792].

Датировка поражения Троцкого во внутрипартийной борьбе корректируется даже по отношению к выводу германского исследователя М. Реймана: «Все уже было предопределено на Х партсъезде, когда Ленин и Зиновьев (на наш взгляд, ставить эту пару на одну доску не вполне уместно. – С.В.) произвели важнейшие перестановки в составе руководящих органов партии. В результате поддержка Троцкого в верхних эшелонах партии оказалась настолько ослаблена, что начиная с этого времени «независимо от того, какими были его личные цели и намерения, у Троцкого никогда уже не было реальных шансов возглавить РКП или советское правительство»[1793]. К моменту смерти Ленина реальными претендентами на наследство оказались Зиновьев и Сталин. Первый всю Гражданскую войну сидел в колыбели революции и не мог при всем желании (особого желания, судя по «предлож[ениям] питерцев», поступившим в Москву после ранения Ленина, не было) активно вмешиваться в происходящее, второй за счет того, что основатель большевистской партии сошел в Горки, не успев его политически убить. Не зря в т. н. Политическом завещании (если так можно окрестить документ, составленный человеком, который отнюдь не планировал в ближайшем будущем лечь в могилу), достоверность которого, впрочем, оспаривается в новейшей историографии[1794], Ленин прямо призвал «товарищей» снять человека, названного им самим некогда «чудесным грузином», с поста Генерального секретаря ЦК РКП(б).

Внутрипартийная борьба 1918 г. объясняет отказ Троцкого от предложенного ему Антоновым-Овсеенко, спровоцированного на это Сталиным и Зиновьевым[1795], и другими видными большевиками прихода к власти путем военного переворота: в 1923–1924 гг. ставку на человека, проигравшего борьбу за власть пятью годами ранее, не сделал бы ни один из старых большевиков, а без поддержки со стороны хотя бы части авторитетных партийцев легализовать вооруженный захват власти было невозможно.

Троцкий, прекрасно понимая, что для «соратников» Ленина он навсегда останется не только чужаком, но и политическим трупом, вынужденно взял курс на молодежь, умело перехваченный как в политическом, так и в аппаратном плане[1796] его политическими оппонентами, и прежде всего Сталиным[1797], хотя руководство молодежью поначалу доверили Зиновьеву с Бухариным[1798]. «Ленинские призывы» 1924 и 1925 гг. оказались неудобными будущему вождю народов тем, что не имели ни малейшего представления о борьбе в партии 1918 г., зато прекрасно знали азбучную «истину» того времени: «Лев Троцкий – создатель Красной армии» и «второй вождь революции». Отчасти это объясняет тот факт, что вскоре, в 1926–1927 гг., ВКП(б) заглотила очередную «порцию» пролетариев (75 тыс. человек), составивших «новый резервный дополнительный» кадровый «отряд»[1799], а сталинский политический террор тридцатых годов не пощадил не только многочисленных оппозиционеров, но и сталинских выдвиженцев. Объединенная оппозиция знала, о чем шутила в своих заявлениях 1927 г. о ВКП(б) и ее «ленинском призыве и сталинском отсеве»[1800].

Блок Свердлова и Троцкого представлял собой не что иное, как второй опыт «коллективного руководства» в партии. Троцкий со знанием дела выдал на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 3 июня 1926 г. очередную эпохальную фразу, встреченную аудиторией одобрительным хохотом: «Коллективное руководство» – это и есть, когда все мешают одному и все на одного нападают»[1801]. Благодаря VIII съезду РКП(б) 1919 г. он в полном объеме испытал на себе все «прелести» такого руководства.

Судьба мировой революции и ее наиболее фанатичных адептов решались дважды – в 1918 и в 1925 гг. В 1918 г., когда мировая революция, до которой, казалось, оставались дни и недели, была отсрочена, радикалами были Бухарин и левые коммунисты; позднее – «председатель ЦК РКП» Свердлов и стоявшие за ним уральская, московская и отчасти петроградская партийные группировки, кадровый костяк которых составили вчерашние левые коммунисты; в 1925 г. – председатель Исполкома Коминтерна Зиновьев и Ленинградская губернская организация РКП(б). Их поддерживали, соответственно, в 1918 г. пророк мировой революции Троцкий, заряженный собственными идеями, и в 1925 г. – Каменев, как руководитель Совета труда и обороны СССР не веривший в возможность построения социализма в «одной стране» без помощи западноевропейского пролетариата. Соответственно, им противостояли Ленин, вынужденный действовать с оглядкой на Германию и оттого подозреваемый в оппортунизме, и Сталин, обвиняемый в Термидоре и построении «в СССР… Гоминьдана» (намек на Чан Кайши).

В условиях, когда Ленин не мог опереться на партийный монолит, вождь мировой революции был спасен от политического поражения на VIII съезде РКП(б) 1919 г. «загадочной испанкой», унесшей жизнь его основного «соратника» по Центральному комитету, а внутрипартийная борьба 1918 – начала 1919 г. стала тайной, окутанной мраком. Напротив, дискуссия 1925 г., по итогам которой мировую революцию вследствие «стабилизации капитализма» сняли с повестки дня, стала обреченным на неудачу мятежом, инициаторы которого заранее знали, что иначе он называться не будет. На XIV съезде ВКП(б) 1925 г. карнавал окончился, поскольку часть его участников сняла маски – под проклятия большевистского хора.

Трагедия революционных романтиков – левых коммунистов, поддержавших после бухаринской измены радикально настроенного Свердлова, повторилась в виде зиновьевского фарса. Не случайно по итогам очередного политического фиаско Объединенной оппозиции (в советской историографии – троцкистско-зиновьевского антипартийного блока) представитель партийной массы задал на активе одной из местных партийных организаций животрепещущий вопрос: если «…оппозиция имеет столько сторонников, сколько в нашей организации, то не время ли всю оппозицию отправить для проведения перманентной революции на луну»[1802]?