Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

* * *

Нерадивый студент-первокурсник философского факультета МГУ Вадик Внутриглядов – черная рубашка в тонкую белую полоску, вихрастая шевелюра, смуглое, округлое на подростковый манер лицо, отчетливый запах вчерашнего вина – ввалился в аудиторию, в который раз не успев на лекцию по Индии. Он не слишком переживал на этот счет, поскольку знал, что лектор либо не видит, либо, что более вероятно, делает вид, будто не видит, что происходит в аудитории, пока он пытается передать свои во многом сакральные знания.

Лектор из Мамлеева был своеобразный. Он мог бы достать из портфеля пухлую тетрадь, испещренную мелким почерком, и вслух зачитывать неряшливо изложенный в ней текст, как делают многие профессора без особых амбиций. Этого он не делал. Он не доставал пухлую коленкоровую тетрадь, однако никого из слушателей ни на секунду не покидало чувство, будто он читал готовый, но при этом неотредактированный текст – лекторская речь его удивительным образом сочетала монотонность и косноязычие.

Лишь один человек во всей аудитории записывал за профессором – противная староста Поля Потеряева, которая замечательно знала, что никто не любит ее прыщавое розовое лицо, но все бросятся угождать ей в обмен на малопонятные записи, сделанные за углубленным в себя лектором, которого никто не боялся из-за его тихого нрава, но который невольно всех пугал каким-то жутковатым холодом, просвечивающим из-под фланелевой рубашки-курткобейновки, на которую сверху был накинут неприметный серый пиджак. Внутриглядов плюхнулся за парту к Потеряевой и шепотом спросил, о чем речь. Та в ответ скривила недовольную рожу и молча ткнула в заглавие конспекта: «Рэнэ Генон (?)».

Вадик Внутриглядов кивнул с преувеличенной благодарностью и попытался слушать[386]:

– Этот текст представляет собой предварительное введение. Основные пункты этого введения следующие, они довольно простые. Первое: Генон проводит принципиальное различие между западным методом мышления и восточным. Восточное более метафизично, западное более ограничено. Второе: он проводит огромное различие между метафизикой, религией и философией. Чисто религиозное сознание является… является… реальностью Запада, европейской цивилизации…

Неожиданно для всех и себя самого Юрий Витальевич немыслимо громко стукнул очками об стол, будто на что-то разозлившись. Все вздрогнули и помрачнели от неожиданности. Профессор неловко покрутил источник звука, сам явно не ожидая от себя такого неподобающего шума. Оправившись от первого потрясения, он все же решил продолжать:

– Различие состоит в том, что религия, религия отличается… Является таким специфическим явлением, при котором Бог открывает людям то знание и тот путь и дает ту защиту, которую считает нужной для спасения людей. Это не абсолютное знание, как мы знаем из Евангелия: Христос говорит такие вещи, которые мы не вместим. В религиозном сознании дается специальное знание, специальный путь, который должен вести к спасению. Но это не абсолютное знание. Что касается философии – Генон считает, что философия является следствием, так сказать, чисто человеческого проявления и часто сводится к системе… системе знаний… философская система…

Поля Потеряева внимательно строчила за профессором, будто понимала хотя бы слово из того, что он говорит. Внутриглядов признался себе, что не понимает ровным счетом ничего, и потому просто любовался тем, как бежит синяя строка из-под Полиной шариковой ручки.

– То есть неизбежная печать рационализма лежит на философии в западном понимании этого слова. Генон ясно проводит различие между системой и метафизикой. Система – это ограниченный взгляд индивидуума на целое. Что касается метафизики, то это, по Генону, божественное знание, которое исходит непосредственно из первоисточника и не носит характер откровения, ограниченного целью спасения людей, а является передачей некоего абсолютного знания, которое не ограничено целью спасения людей, а кроме того, что оно дает пути к спасению и освобождение, оно дает также широкое знание о самом первоначальном метафизическом смысле. В связи с этим Генон упоминает об Упанишадах. Он критикует чисто западное понимание индуизма, которое заключается в том, что Упанишады как часть Вед понимаются как откровение в религиозном смысле слова. Но Генон подчеркивает, что об Упанишадах нельзя говорить как об откровении в европейском смысле слова, это просто широкое знание, которое передавалось непосредственно – как и через кого, даже точно не установлено, поскольку оно является некой рекой, потоком, которое передавалось человечеству через аватар, своего рода боговоплощение или интуицию. Или вовсе каким-то неизвестным нам образом – из глубокой древности, когда существовал контакт между материальным миром и высшим миром. И, наконец, он подчеркивает самое важное в метафизике – то, что она идет гораздо дальше идеи спасения или освобождения, она говорит о глубоких общих метафизических принципах. В связи с этим он касается очень важного различия – того, что в славянской традиции называется Чернобогом и Белобогом, то есть проявленным Абсолютом и его непроявленной, сокрытой частью.

На этих словах вдруг возмущенно встала девушка вопиюще православного вида. Она демонстративно сложила тетрадь, в которой ничего не писала, и с чувством дурно понятого собственного достоинства прошагала к выходу из аудитории, где ее уже заждался дружок азиатской наружности – но походивший не столько на живого человека, сколько на мертвеца-отщепенца, только что вылезшего из мусульманского гроба, потому что братья от него по каким-то своим причинам навеки отреклись. Мамлеев мысленно плюнул в сторону парочки, столь же мысленно кинув горсть соли в их полубесстыжие глаза.

– Когда он говорит слово ишвара… – Юрий Витальевич замялся, подыскивая подходящее слово. – Ишвара по-индийски значит «проявленный Бог-Творец, свет, высший разум, логос, который исходит из глубин Абсолюта». А когда говорят брахма или брахман – это не Бог-Творец, это Абсолют. Поэтому вводится понятие сагуна брахман и ниргуна брахман. Сагуна брахман – это те проявления Абсолюта, которые могут быть проявлены – как проявился, скажем, наш Бог-Отец, Бог-Творец, ишвара. А сагуна брахман – это гораздо шире, чем то, что еще не проявлено, что находится по ту сторону описания, это Бог в самом себе, Абсолют, о котором говорит Майстер Экхарт в своих прозрениях. Это некая божественная пустота. Пустота в том смысле, что она проницаема для человеческого разума, но ее нужно…

Профессор умолк и взволнованно, часто-часто закряхтел, будто на невидимой тетради закончилась исписанная страница, а у него не было сил, чтобы ее перевернуть. Он все кряхтел и кряхтел, для разнообразия причмокивая, пока наконец не сумел перевернуть злосчастную страницу в своей коленкоровой голове, увенчанной седыми перьями коротких волос.

– В нее можно каким-то образом войти, – уверенно забормотал Мамлеев. – Но это уже другой вопрос, касающийся богореализации; здесь об этом не говорится, здесь говорится об огромном различии между Абсолютом как таковым, который включает в себя божественное Ничто. То, что не может проявиться, но является принципом по отношению к проявленному.

– Да еб твою мать! – крикнул кто-то на задних рядах. Но никто даже не засмеялся.

– То есть последние уровни Абсолюта. И ниргуна брахман, и сагуна брахман есть проявления Абсолюта в виде, так сказать, Бога. Это очень важно, потому что метафизика говорит не только о проявленных в огромном бесконечном. Что представляет собой ниргуна брахман? Неописуемое. Надо сказать, что, когда Генон говорит об этом абсолютном знании, на которое претендует метафизика, нужно внести существенную поправку: дело в том, что то знание, которое содержится в Упанишадах, давалось метафизическим путем, но совершенно очевидно, что даже в таком виде, более широком, не может быть речи об абсолютном знании в полном смысле этого слова. Постольку поскольку передалось более широкое непосредственное божественное знание, но в силу того, что Абсолют и ниргуна брахман бесконечно шире того, что передано, опять совершенно очевидно, что это не может быть абсолютным знанием, это часть абсолютного знания, которая передана человечеству, но это не абсолютное знание в полном смысле этого слова. Генон говорит, что за пределами самого высшего, самого тайного человеческого знания о метафизическом порядке имеется предел и то, что лежит за этими пределами, может быть частично раскрыто человечеством. И таким образом может раскрыться новое знание, которое будет существенно менять некоторые ситуации человечества. Вот. Или оставаться всегда нераскрытым. В этом смысле надо вспомнить Оригена, который говорил о том, что Бог не может быть бесконечным, и не может быть бесконечным знание, и даже Бог не может познать самого себя. Но это его метафизическое мнение. Очень сложно говорить об этом, но очевидно, что об абсолютном знании может говорить только существо, которое осуществило полную реализацию Абсолюта. Для нас самое главное – то, что Генон здесь проводит четкую границу между метафизическим знанием и любым другим знанием, которым является, скажем, философия, искусство или религия. Еще одна деталь: он говорит, что Упанишады являются метафизической передачей через целый ряд древнейших мудрецов Индии. Но он также говорит о том, что Брахма-сутры уже являются вторичным знанием, то есть уже интеллектуальным обобщением того, что дано в Упанишадах. И потом уже комментарии Шанкарачарьи. Он следует его комментариями к Веданте. Он говорит о том, что все течения Веданты согласуются между собой и с Упанишадами. Если Упанишады рассматривать как реку метафизики, пролившуюся из тьмы Абсолюта, то…

Мозговое и физическое истощение взяли верх над Вадиком Внутриглядовым. Он понял, что уснул, хотя не подавал виду. Сидел он все с такими же бессмысленными глазами студента, занимающего чужое место до первой сессии, все так же чуть подымались складки его полосатой черно-белой рубашки, когда он медленно дышал, все так же шевелились в его косматой голове жирные мыслишки, которые теперь, впрочем, окончательно сменились образами сна.

Мерещилось Внутриглядову, будто стоит он на мосту через железную дорогу и больше он никакой не Внутриглядов, а какой-то уже совсем другой человек. На мосту этом стоит профессор в клетчатой рубахе, поверх которой мятый пиджак, и все бормочет: «Брахман такой, брахман сякой, метафизический поток, река Абсолюта». Было по-осеннему светло, как в тот день, когда Вадик Внутриглядов, еще бывший Вадиком Внутриглядовым, опоздал на лекцию по индийской философии и уселся рядом с противной старостой, не обладавшей особыми способностями, но притворявшейся усердной студенткой. Тот, кто когда-то являлся студентом Внутриглядовым, не выдержал, быстро прошагал к профессору и отчетливо сказал:

– Юрий Витальевич, давайте драться.

Во сне он сам подивился тому, что каким-то образом запомнил имя лектора. Не менее удивило его то, что Юрий Витальевич уверенно встал в боксерскую стойку, тем самым приняв бой. Сцепились.