Моя дурацкая гордость

Я вылупился как конченный тормоз, Елизарова успела развернуть клочок, прочла, странно глянула на меня и, усмехнувшись, протянула листок Светке:

— Это не мне, Злат. Дубравина, держи.

— Ты не сказал, кому именно передать, — оправдывался Леха, пока я бил его после пары.

— Ты мудила, Прогноз, вот ты кто.

— Ты слишком суров, Эмиссар, — Псарь хлопнул меня по спине, — Леха туповат, но он же не специально.

Я отряхнул Прогноза от пыли и подумал, что Гордей возможно прав. В записке ведь не было важных государственных тайн. И я, в самом деле, не уточнил адресата.

— Ладно, ты прощен. Но на флороведении таскаешь навоз, Прогноз.

Он, кажется, обрадовался.

У теплиц топтались почти все наши девчонки в компании Севы Свиззаровского, «дамского угодника» и старосты Каэрмунка. Флороведение я любил только за то, что у теплиц можно было покурить. В Виридаре особо не покуришь: днем приходится тащиться в туалет, вечером можно в общаге, но опять же, выползет из спальни какая-нибудь Маркова и нудит: «Воняе-е-ет». И это нам говорит человек, каждый день выливающий на себя по склянке блевотно-приторных духов. Сама Миленка не курит и вечно жалуется, что в спальне тоже не продохнуть.

— Эй, Чернорецкий, дай мне тоже! — крикнула Чумакова, пританцовывая на месте от ледяного ветра.

— А ты мне дашь, дорогая? — присвистнул Чернорецкий с зажатой в зубах сигаретой.

— Не в этой жизни, — Челси обхватила себя руками и попрыгала на месте. Сиськи прыгали вместе с ней, Псарь чуть шею не свернул.

Он, без шуток, не прочь ей вставить, но, с другой стороны, если не даст — не расстроится.

Елизарова с Миленой прижались друг к другу и обнялись, как будто напрочь забыли про палочки. Рисовались.

— Согреть? — расхрабрился Свиззаровский, подходя ближе и выпячивая вперед грудь.

— Жопу себе погрей, — я с удовольствием вдохнул дым, привычно ощущая, как в черепушке становится мутно. — Елизаровой и Марковой пора вспомнить, что они умеют колдовать. На каком там курсе изучают температурные формулы? На первом?

— На четвертом, — прищурилась Маркова. — Взял бы да сам поухаживал за девушками, Исаев.

Псарь харкнул на землю и загоготал:

— Эмиссар поухаживает, ага.

— Звучит угрожающе, — с сомнением хмыкнула она.

— Ничего страшного, разве что юбка слегка помнется.

— Умереть как смешно, — Милена скривилась.

— От оргазма еще никто не умирал, Маркова, — я выдохнул дым и пару секунд наслаждался тем, что ничего не вижу.

Тут как раз подошли Светка с подружками, и появился отличный повод послать Маркову лесом. Светка была мелкая, на голову ниже меня, поэтому чтоб ее засосать, приходилось сгибаться в три погибели. Пока я лапал ее за зад, подтянулись Ветроградов и Меркулов с сестрицей.

Строго говоря, Влада Меркулову двоюродная, но они до омерзения похожи, оба худые каланчи с длинными носами, темными глазами и высокими лбами. Жертвы неудачных родов.

— Подвинься, Чумакова, — взвизгнула Меркулова; Светка вздрогнула, я сунул руки ей под юбку. Холод-то реально собачий, а под юбкой горячо и мягко.

— Давай прогуляем флороведение?

— Тебе места не хватает, Меркулова? — грубо спросила Чумакова. — Ты ж плоская, за шваброй спрятаться можешь.

— Прогуляем? — Дубравина так удивилась, будто ни разу не сваливала с пар. У них там на Каэрмунке такое не принято. — А как же… ну, Тропинина… она же…

— Ну да, забьем на Тропинину, в усадьбе тепло, в спальне никого. Ты когда-нибудь была у нас в общаге?

— Зато ты в двери не проходишь, — огрызнулась Влада, я краем уха слышал, как они препираются, отрываясь по поводу сисек и жопы, потом Елизарова громко засмеялась, уткнувшись в плечо Марковой, и принялась поправлять Свиззаровскому воротник рубашки. Меня чуть не стошнило.

— Смейся-смейся, Елизарова, приблудкам недолго осталось веселиться, — ядовито произнесла Меркулова и спряталась за брата, потому что знала, что мы этого так не оставим.

Приблудками презрительно называли чародеев, чьи родители не были магами.

— С-сука, — сам не заметил, как палочка оказалась в руке, но Светка меня удержала:

— Сами разберутся. Ты, кажется, предлагал прогулять.

— Что? — Я видел, как Свиззаровский и Пашков направили палочки на Меркуловых и Ветроградова.

— Прогулять флороведение, забыл? Пойдем? — она потянула меня за руку, но сейчас мне хотелось только засунуть вонючее слово обратно в глотку Владе. Лучше — вместе с навозом.

— Возьми свои слова обратно, — спокойно приказал Сева. — Мы не хотим с вами драться.

— Не дерись, — насмешливо фыркнул Ветроградов. Псарь хмурился и сжимал кулак в кармане.

— Сева, Дима, успокойтесь, оно того не стоит, эта песня будет вечной, — почти раздраженно увещевала Елизарова. Поднявшийся ветер трепал юбки и заглушал свистом голоса.

— Да, Елизарова, ты крабла ломаного не стоишь, — кивнул Меркулов. — Годишься только для того, чтобы присунуть пару раз от скуки.

— Фу, пошлятина, — сморщилась Светка, — пойдем, Марк, — ее бормотание заполняло башку, в которой до сих пор клубился сигаретный дым.

— Она тебе не даст, — издевательски тихо перебил Гордей, скривив рот и шагнув вперед. — Извиняйся, Меркулов.

Я перестал понимать, что тут происходит. Кроме шуток, творилась неведомая хуйня.

— Чернорецкий…

— Помолчи, Елизарова, иначе о тебя и дальше ноги вытирать будут. Еще «спасибо» этому козлу скажи. Меркулов?

— Чернорецкий? — тот поигрывал палочкой.

Елизарова с подружками замерли, Дубравина канючила, я разрывался между желанием уничтожить Меркулова и навалять Псарю за самодеятельность. Ведет себя, как будто черт за яйца дернул.

— Так, хватит! — Пашков отодвинул в сторону Чумакову. — Минус двадцать баллов с Виредалиса за оскорбление…

— Скройся с глаз, сопля, — Ветроградов сделал жест ладонью, каким обычно убирают с дороги замешкавшегося домовенка. — Старосты не имеют права штрафовать друг друга, так что не мешайся.

— Пф-ф, надоели, еще парни называются, — заявила Чумакова и махнула палочкой. Влада завопила и рухнула на землю, брат кинулся к ней, Ветроградов сделал выпад, но едва начавшуюся драку прекратила своим появлением Тропинина.

Она загнала всех в теплицу с особо опасными верблюжьими шиповниками, Меркуловых отослала в больницу, старост призвала к ответственности.

Вечером после отработки у Савчука, местного лесничего, мы с Гордеем, провонявшие гнилыми кабачками и дерьмом, ввалились в спальню, где нас уже ждали Прогноз и Рома, вырвавшийся из плена луны.

— Я нихрена не понял, Псарь, что это было?

Рома вертел башкой, Прогноз забился в угол. Весь вечер Гордей молчал, но хлопнула дверь — заговорил.

— Надо было сделать вид, что ничего не было? Я, бля, не понимаю тебя, Эмиссар. Я нихуя не понимаю.

— Не помнишь, чем в прошлый раз закончилась моя попытка встать на защиту Елизаровой? — я сунул руки в карманы, чтоб не придушить его.

Когда я в прошлый раз пытался заставить уродов с Виредалиса поплатиться за «приблудков», Елизарова наорала на меня и велела не вмешиваться. Короче, я же еще виноват остался.

— Раньше тебя это не останавливало, — равнодушно пожал плечами Псарь и улегся на кровать в ботинках.

— А тебе не насрать? Ты-то что полез?

— Ты отлично знаешь, как меня бесят все эти «приблудок», «предатель крови» и всякая такая дрянь. Не грузи, Эмиссар, проехали. — Гордей закурил и сел.

— Хочешь ей вста-а-вить, Псарь.

Я потянул затекшие мышцы, прислонился к стене и скрестил руки на груди. Стоило быть готовым к этому. Гордею нравятся красивые и с ногами. Елизарова красивая и с ногами. Выводы делаем сами.

— Марк, — свел брови Хьюстон. Много он понимал.

Гордей поднялся, затушил сигарету.

— Ты тупой совсем? Ты трахался с Елизаровой. Ты же мне брат.

Я не понял связь, но она там явно была, по мнению Псаря.

— …и ты спрашиваешь, хочу ли я вставить Елизаровой?

— Я не спрашиваю.

— Ты тупой. Еби ее сам, иди прямо сейчас и выеби, а я не трахаюсь с…

Он с шумом втянул сопли, не договорил и вышел.

***

Псарь обиделся. Это стало понятно, когда на следующее утро он ушел на завтрак без меня.

— Ты не сказал «нет», — я бросил сумку на скамью рядом с ним, сам оперся ладонями на стол и склонился над Гордеем. Он поднял голову и посмотрел на меня как на говно.

— Я не сплю с теми же девками, что и ты. — И продолжил жевать кашу. Дожевал, залпом допил апельсиновый сок, дернул свое шмотье на плечо и вымелся из зала.

— Ну а какого тогда он ее защищал у теплиц? — спросил я скорее у стола, чем у Ромы.

— Я тоже обычно защищаю, когда надо. Думаешь, если Гордей вступился за Еву, он хочет ее трахнуть?

— Зови ее Елизарова. — Я бросил ложку на тарелку и прищурился. — Может, и ты хочешь?

Рома вздрогнул и натянул рукава свитера до самых кончиков пальцев, чтобы скрыть руки в шрамах.

— Извини, — буркнул я.

— А что у вас было?

— С кем?

— Ну, с Елизаровой.

— Было. — Я сделал ударение на слове «было», как если бы объяснял выдающемуся по своей тупости бракру основы превращений. Бракры рождались в семьях чародеев редко, но считались позором, потому что не владели магией.

— Уломал все-таки? — Хьюстон покосился на двери Главного зала. Маслова и Маркова зашли первыми, следом за ними — Елизарова и Чумакова в компании Свиззаровского и Пашкова. Елизарова потерлась о Свиззаровского сиськами, но при этом сделала вид, что по-дружески обняла, отлепилась от него и отправила за стол Каэрмунка жевать рис.

— Она не особо сопротивлялась.

Пока Елизарова с подружками выбирали между яблочным соком и чаем, я пытался найти разумный ответ на вопрос, зачем пташки постоянно обжимаются: друг с другом, с едва знакомыми парнями, со своими парнями, с парнями своих подружек, а когда состарятся — донимают внуков, девушек своих внуков, троюродных племянников и всех, кто под руку попадет.

— Глянь на девку Свиззаровского, — я повернул башку Ромы к столу Каэрмунка.

Девка Свиззаровского, полноватая (на мой вкус) блондинка, походила на лемура, страдающего запором. Увидев Свиззаровского в окружении птичек, она покраснела, надула губы и стиснула в кулаке вилку.

— На тебя похожа. — Хьюстон сунул в сумку пару бутербродов и приготовился отваливать.

— В смысле?

— Бесится и думает о члене, который побывал — а может, и нет — в дырке Елизаровой.

Я вывалил на макушку этому дебилу тарелку каши, прихватил сумку и пошел к выходу.