Моя дурацкая гордость

— Не надо.

Я задавил в себе желание притянуть ее за волосы к себе и отпустил. Неподалеку Псарь и Светка мило беседовали, но, признаться, мне не было до них никакого дела.

— Елизарова.

Никакой реакции.

— Елизарова. Елизарова-Елизарова-Елизарова.

— Что?

— Ты обиделась, потому что я сказал правду?

Она, конечно же, знала, о чем я.

— Подай тертый коготь грифона.

— Елизарова. — Я откровенно и долго рассматривал ее, и Елизарова прекрасно все видела. — Елизарова. Ты не хотела, чтобы кто-то знал, верно, но все и так знали. Елизарова. — Она склонилась над котлом, а я вспомнил, что Елизаровой нравится меня трогать.

— Сок алоэ, Исаев.

Я подал, а сам встал вплотную, делая вид, что интересуюсь дрянью в котле.

— Елизарова.

— Отвали, — сказала она так, будто говорила с бывшим мужем. Устало и заезженно.

— Елизарова. — Я типа поддразнивал, и это чувствовалось. — Расслабься, Елизарова, — ей в тон ляпнул я первое, что придумалось.

После эликсирики я потащился за ней, решив довести до ручки.

— Елизарова. Придешь в раздевалку сегодня? Придешь? А там как повезет: может, тебя встретит Бакурин, а может, я.

Елизарова резко остановилась и ткнула в меня пальцем. Я невольно улыбнулся. Она казалась взбунтовавшимся домовенком, таким же дерзким и мелким.

— Хватит, Исаев, мне надоело это слушать. Ты тупой. Все.

— Ну-ка, отошли друг от друга. — Главный Девственник чародейского мира вылез из потайного хода и грубо пихнул Елизарову.

— Не трогайте ее, — меня с души воротило от одного нахождения рядом с ним.

Елизарова удивленно уставилась на меня. Главный Наблюдатель тоже, снизу вверх.

— Вот такие девицы и оказываются потом в щекотливых ситуациях, — проворчал потный урод, и я с трудом сдержался, чтобы не проклясть его.

Урод быстро зашагал прочь, Елизарова, нахмурившись, смотрела ему вслед и теребила край юбки.

— Он тебя не знает, — грубо рубанул я, тоже провожая его взглядом. — Они там думают, что мы ебемся со всеми подряд. Что мы просто ебемся, потому что нечего делать.

— Разве нет?

Сейчас Елизарову почти полностью скрывала тень, только на лицо падал свет факела, и я с легкостью представил ее голой.

Мне тоже нравилось трогать Елизарову и ее сиськи.

Я вздохнул, пожевал губу и не стал отвечать.

***

Вместо флороведения нас выстроили в холле по курсам, каждый курс в две шеренги — парни и девчонки (Главный Наблюдатель настаивал на гендерном делении). В этой плотной, вразнобой дышащей толпе я стоял прямо за Елизаровой, сзади напирали пятикурсники, вперед мешали пройти младшие. Топтались как в тесной банке, задевали друг друга, а я даже не пытался сопротивляться. Я представил, что можно прижаться к спине Елизаровой под благовидным предлогом. Елизарова не смогла бы даже пикнуть, потому что Разумовская строго-настрого запретила издавать какие-либо звуки, и я спокойно водил бы ладонями по ее заднице. Она попыталась бы отпихнуть мои руки, но бороться слишком явно — вряд ли.

Короче, у меня опять стоял. Но после того, как Елизарова опустила меня в Главном зале, а я опустил ее, я дал себе слово терпеть и не дрочить на нее. В общем-то удавалось. Постарался подумать о чем-нибудь мерзком, например, о том, как выглядит без одежды Главный Наблюдатель, но даже это не помогло.

Тем временем (я даже испугался, что способен вызывать людей силой мысли) Наблюдатель явился в холл собственной персоной, в сопровождении помощницы. Та что-то насвистывала под нос, а мы даже не знали ее имени.

Псарь наклонился к Хьюстону, оба ухмыльнулись и подали мне знак, что потом расскажут.

— Вас собрали здесь затем, чтобы ознакомить с содержанием Приказа номер один Главного Наблюдателя господина Советника…

Так вот для чего нужна эта девчонка — зачитывать приказы высоким, визгливым голосом, от которого мог случиться запор.

В приказе говорилось, что «юношам и девушкам рекомендуется сохранять дистанцию», и даже указывалось, какую. Я прикинул. Получилась ровно такая дистанция, чтобы нельзя было дотянуться до пуговиц одежды друг друга.

— Да мы сейчас стоим ближе раз в пять, — возмутился Никита.

Мы с Гордеем, не произнеся больше ни слова, сговорились нарушать приказ как можно чаще.

На ужине сели между девчонками, а не рядом, как обычно, потом Псарь вызвался проводить до общаги Эмму и не вернулся, разумеется. Мы с Хьюстоном и Прогнозом покурили, затем корпели над Поводырем, дорисовывая недавно обнаруженный коридор, и после по зову желудков направились на кухню.

Вход, как ни странно, нам преградили Елизарова и Корсаков.

— Сюда нельзя, — заявил Корсаков, выпятив грудь.

— Это ты, что ли, нам запретишь? — На говно я смотрю гораздо более уважительно.

— Приказ номер два Главного Наблюдателя, Исаев, — перебила Елизарова, помахав листком с печатями. — С этого дня запрещено пребывание студентов в местах, где им быть не положено, например, в чуланах и пустых кабинетах. Кухня тоже относится к списку табу. Дежурство старост, по мнению, Наблюдателя, спасет кухню от набегов голодных варваров.

В общем, они нас не пустили, а сражаться (буквально) за кусок мы не собирались.

Зато я узнал, когда и по какому пути Елизарова пойдет назад в общагу.

— Елизарова. — Я, увидев ее спустя два часа, затушил сигарету о стенку и быстро пошел следом. Елизарова прибавила шаг. — Елизарова, остановись.

Она послушалась, но не повернулась. Я обошел ее и повторил:

— Елизарова. А где рыцарь Корсаков?

— У них практическая астрономия. Что ты хотел, Исаев, говори живее, до отбоя… — Елизарова взглянула на запястье, но я накрыл ее наручные часы ладонью и перебил:

— Уже нисколько, сейчас будет колокол.

И точно. Вдали гулко прокатилось низкое «Бу-у». Свечи, заколдованные определенным образом, начали гаснуть через одну.

— Ты же староста, Елизарова.

— Зато ты нет. — Она слабо дернула руку.

— Пф-ф, ну оштрафуй меня тогда — и продолжим.

— Говори.

— Говорить?

Я не знал, что еще ей говорить, чтобы она доперла. Я уже по-всякому пытался за эти недели. Я точно знал, что она приходила тогда в раздевалку ко мне.

Пусть не пиздит, что ей это не нужно.

— Говоришь, в чуланах и заброшенных кабинетах быть не положено, да?

— А ты разве собираешься подчиняться? — с жутким недоверием протянула Елизарова.

— А в коридорах можно?

Я не уверен, что мы с Елизаровой подразумевали под словом «можно» одно и то же. Елизарова, наверное, думала «находиться», а я как-то больше склонялся к «трахаться».

Она с подозрением изучала мое лицо.

Я опять хотел ее.

— Ты ведь хочешь. Хочешь заниматься сексом. Нужно позволить себе, — вкрадчиво прошептал я, задирая юбку и стягивая с нее трусы. Стянул до колен и оставил.

Елизарова дышала тяжелее обычного и жалась к стене.

— Я… позволяю.

Она на мгновение отвернулась, но бежать не пыталась. Я расстегнул ремень и сжал ее задницу.

— С кем? С этим козлом, что ли? С Бакуриным, который такой же рыцарь, как и Корсаков? Рыцари не трахают прекрасных дам, или я ошибся в нем?

— С еще каким козлом, да, — прошипела Елизарова и с силой провела по моей спине и ягодицам. Я почувствовал, как брюки слезли вместе с трусами, оставив жопу и член голыми.

Я стянул трусы до конца, приподнял ее бедро и кое-как пристроился к дырке, чуть присев.

Было жутко неудобно одновременно удерживать Елизарову (и при этом не расшибить ей затылок о стену) и самому стоять на ногах. А еще в коридор в любой момент мог ворваться какой-нибудь заблудший говнюк из перваков.

Елизарова почти повисла на мне. Я наслаждался не столько ощущениями, сколько тем, что она дала мне снова. Сама, я ведь и не просил толком.

— Не рассказывай Ване, — первым делом попросила Елизарова, когда мы закончили. — И вообще никому. Не надо больше публичных заявлений. Если ты, конечно, не тряпка.

— Почему я должен молчать? — Я решил потрепать ей нервы.

— Глупый вопрос. — Елизарова поправила цепочку на шее.

— Вы спали хоть раз? — я застегнул ремень и взмахнул палочкой, избавляясь от следов.

Она, поколебавшись, покачала головой.

— Тогда наоборот получается. Это я не должен знать о Бакурине. Но если ты желаешь и дальше делать вид, что ты с ним, то делай. Я не эгоист. Ну окей, не такой эгоист, как ты думаешь. Если ты так хочешь, хорошо. Да мне все равно. — Я поднял руки и тут же опустил. — Я знаю, о чем ты на самом деле думаешь.

— И ты… как это у вас называется?.. Не стремаешься?

Я фыркнул:

— Посмотри на себя. — Елизарова опустила глаза и поправила юбку. — Ты только что трахалась со мной в коридоре и не думала о том, что нас могут увидеть. И даже не надейся, Елизарова, — я закатал рукава рубашки и навис над нею, — что сейчас я презираю себя или тебя. — Слова брались из пустой башки, как из бездонной дыры. — Мне это нравится, — я пожал плечами. — Я имею в виду… ты, без трусов, короче, ты поняла. И я захочу еще.

Елизарова откинула волосы с лица. Рука чуть дрожала.

— Скажи что-нибудь.

— Если захочешь, приходи в раздевалку, — съязвила Елизарова. — А там как повезет: может, тебя встречу я, а может, Бакурин.

***

Мы с Псарем ворвались в Главный зал, когда завтрак подходил к концу. Быстро миновав расстояние до нашего стола, мы нашли свободные места. Я, проходив мимо Елизаровой и Бакурина, остановился и четко произнес:

— Доброе утро, Елизарова.

Она подняла взгляд от тарелки и молча посмотрела мне в глаза, потом спокойно, почти равнодушно сказала:

— Привет, Исаев.

Затем вернулась к еде и разговору с Бакуриным. Я глазом не моргнул, потому что предвидел подобную реакцию, раз уж Елизарова просила никому не рассказывать про наш вчерашний секс. Просьбу я выполнил. Даже Псарь не узнал.

— Вы, кстати, нарушаете Приказ номер один, — хохотнул я и приземлился рядом с Гордеем.

Главный Наблюдатель жевал кашу и зыркал по сторонам, девица с сиськами, его помощница, ощупывала взглядом каждого, кто появлялся в Главном зале, и постоянно что-то писала.

Бакурин, тем временем, вскочил на ноги, сгреб в охапку свое шмотье и, не поцеловав Елизарову, просто махнул ей. При этом покосился на Главного Наблюдателя. Зассал.

Зато Псарь демонстративно засосал Эмму на глазах у всех. Залесский, казалось, вот-вот заржет, Разумовская делала вид, что увлечена газетой, Наблюдатель, напротив, заволновался, возбудился и поспешил к нам.

— Минус десять очков с Рубербосха, с каждого, — заверещал он, потея и воняя, — и наказание. Вы разве не слышали приказ? Или не поняли его смысл?

— Это природное влечение, — заявил Псарь. — Мы не можем ему противостоять.

Все заржали, Наблюдатель побледнел.

— Еще минус десять очков. Соблюдайте дистанцию, — он взмахнул палочкой, и Эмма отъехала от Гордея на несколько сантиметров.

— Не разлучайте на-а-ас! — завыл Псарь на весь стол, и девчонки захихикали.

— То-то же, — торжественно и удовлетворенно процедил тот, приняв стенания Псаря за чистую монету.

Чумакова, пока Наблюдатель не видел, покрутила пальцем у виска, Елизарова заулыбалась, сдерживая хохот, а Верейский поправил воротник рубашки и громко попросил пташек разойтись, чтобы он смог пройти, не задев никого.